Глава 9Старый друг
Проснулся я спустя полтора часа. Даже удивительно, очень уж много проспал. Видимо, серьёзно успел устать.
Потянулся и принялся подбивать дела. С одной стороны, надо было возвращаться в академию. Опять же, нужно было разобраться с Максимумом в подвале, понять, что делать с ним. Да и нашествие демонов меня беспокоит.
И тут возникает логичный вопрос: если я собираюсь делать такие большие дела, то к чему мне вообще возвращаться в академию на правах ученика первого курса?
Тут впору самому организовывать своё учебное заведение.
Но ответ прост. Я силён только за счёт магии разума, которую изучал долгие годы в своём мире. В этом же мире я не очень-то и силен.
Стихия песка оказалась довольно сильной, необузданной, но действую-то я, в основном, своей грубой силой и домыслами, попросту перекладывая опыт магии разума на магию стихий. На этом далеко не уедешь.
Многие правила действительно работают и в этом мире. Но не все. А для того, чтобы стать профессионалом в стихийной магии местного мира, нужно учиться у местных и постигать уставы, присущие этому миру. Если я хочу быть сильнейшим, нужно набраться терпения и не пренебрегать даже мелочами. Ведь порой нескоро понимаешь, что всё это время тебе что-то не удавалось просто потому, что ты не учитывал сущую мелочь.
Прошёлся до темниц. Максимус был ещё совсем не в себе. Ему как минимум нужно дня два, чтобы восстановиться. Поставил скрепы на разуме, продлил эдакий будильник на двое суток — пускай ещё поспит. А уж за два дня я точно вернусь обратно. Не думаю, что в этом мире меня способно что-то так надолго задержать.
Остался другой вопрос. Я вернулся снова в гостиную, заварил свежего чая и, попивая его, принялся изучать, как мне добраться до Гадюкиных.
Судя по карте, поместье главы рода Гадюкиных находилось недалеко от Нижнего Новгорода. И добираться мне туда примерно шестьсот километров. А это путь немаленький. На поезде это почти целый день. На автомобиле, может, и быстрее, но кто его знает, как здесь обстоят дела с дорогами.
Такими способами обычно принято передвигаться у местной аристократии. Но к чему мне подражать местным? Я ведь давно привык действовать исходя из того, как удобно мне. А удобнее всего мне передвигаться при помощи моего, ставшего уже родным, песка, который способен доставить меня куда угодно.
Один лишь вопрос: вытянувшись на песчаной ладони, долго не простоишь. Но если произвести некоторые изменения в конструкции, то можно хоть на другой конец света отправляться.
Порталы сложновато проводить в точку, где ране не бывал.
Можно было просить помощи Лилит, но она отправилась к Базалесу с отчётом. Можно было бы её дождаться, но я решил, что она большая девочка и сама разберётся. Удивительно, но мысль о том что она работает на моего врага, меня не трогала. Я был уверен, что Лилит мен я не подставит. Хотя я совершенно не понимал откуда у меня такое знание.
Я же сидеть и ждать точно не собирался.
Немного прикинув, я создал из песка капсулу, наподобие той, что совсем недавно удерживала Максимуса, а ещё ранее — мою любимую сестрёнку Свету. Только сделал её просторнее, чтобы не стесняла движений. И расположил горизонтально, чтобы можно было улечься совсем как на удобном кресле и со всем комфортом двигаться куда угодно.
Капсула по форме напоминала наконечник стрелы, такая же обтекаемая, шикарная. А песок сплёлся так плотно, что стал гладким, будто стекло, даром что непрозрачным. Но мне это не требовалось — я прекрасно видел сквозь песок. Для меня моя стихия всё равно что прозрачная вода.
Вскоре капсула была готова, я уместился на ложе и отправился в путь. Скорость капсула развивала серьёзную. Ветер свистел, рассекаемый огромным песчаным снарядом, а я расплылся в улыбке. Всё-таки полёты мне всегда нравились, а сейчас они стали куда более комфортными.
У песка есть определённые плюсы. Как минимум его гибкость и текучесть — это огромное преимущество.
Лететь мне было ориентировочно часа два-три. Осталось понять, чем в это время заниматься.
Часть моего сознания была направлена на медитацию и синхронизацию со старыми знаниями архимага Алексиуса, которые слой за слоем укладывались в мозгу юного барона Бронина. Спешить в этом деле не следовало. Можно было и сразу всё освоить, но тогда многое потерялось бы и не отпечатывалось бы достаточно глубоко. А если действовать постепенно, плавно, то знания становились частью разума и превращались в конкретные методики и правила поведения.
Пока я находился в пути, у меня имелось ещё одно небольшое дельце, которое следовало бы завершить.
В моём пространственном хранилище находилась филактерия с существом — метаморфом, лишённым разума, который подарил мне хранитель погибшего уже мира. А на границе этого мира находилась капсула с остатками моего разума, где по-прежнему находилось сознание Корка, моего дорогого друга, которого я не видел уже больше десяти лет.
Я уже успел изучить существо, находящееся в капсуле, убедился, что там действительно нет никаких примесей, и оно абсолютно чисто и свободно. Разум без единой заметки, без единого пятнышка, очищенный так кристально чисто, как даже я бы не смог. Единственное, что было, — это этакая мышечная память и опыт прежнего владельца тела, который был нужен для того, чтобы Корк не учился ходить заново, чтобы знал, как пользоваться этим телом и всеми его особенностями.
И всё, что оставалось сделать, — это записать в него разум моего ворона. Вот только существо было настолько иным и не поддавалось пониманию, что я опасался: вдруг Корк не сможет справиться? Я бы не хотел, чтобы мой друг сошёл с ума.
Я перекачал из капсулы зависшей на границе этого мира в свой разум всё, что касалось Корка, всех его прежних жизней. Это был довольно серьёзный массив памяти. И примерно на середине пути к Гадюкиным я был готов приступить к переселению разума.
Признаться, давно я так не волновался. С мышами было всё легко, за них я не переживал, действовал уверенно и, признаться, если бы эксперимент не удался, я бы совершенно не опечалился по этому поводу. Здесь же дело было куда более деликатное. Здесь права на ошибку у меня не было.
И спустя ещё полчаса приготовлений я освободил метаморфа из капсулы. Существо это было довольно объёмным. Для него пришлось значительно расширить свою капсулу, предоставив существу глубокую чашу метр на метр в диаметре и глубиной в полметра. Её метаморф и занял.
После этого, погрузив неведомое существо в сон, я принялся перекачивать разум птицы в прозрачную сероватую массу.
Ещё спустя полчаса я, сдерживая волнение, наконец позволил существу очнуться. Какое-то время понадобилось Корку для пробуждения и осознания себя в новом теле. Я же всеми силами помогал ему освоиться. Всё-таки разум Корка был для меня как открытая книга, и неважно, какие ограничения есть в этом мире. Корк в каком-то роде был частью продолжением меня в звериной форме.
Спустя недолгое время серебристая масса принялась бурлить, а в следующий миг в чаше вместо полупрозрачной лужи оказался чёрный ворон, очень большой чёрный ворон с огромным тяжёлым клювом и умными глазами, что уставились на меня.
Корк оглядел меня с ног до головы.
— Это я, дружище, — произнёс я. — Твой старый друг, старина архимаг Алексиус.
Корк ещё раз неверяще оглядел меня с головы до ног, затем поглядел на лысину и принялся гомерически каркать.
Несмотря на то, что я почти добрался до поместья Гадюкиных, я решил подзадержаться.
Нам с Корком надо было много чего обсудить, ведь прошло столько времени. Я рассказал ему о своих злоключениях, о предательстве Максимуса. И о том, что, вероятнее всего, Корк ещё какое-то время жил без меня. А может, даже и живёт до сих пор.
На что ворон, немного подумав подобно передал такую мысль, что он рад возвратиться к жизни именно в этой точке, не зная опыта десяти лет жизни без своего старого доброго друга. Это заставило меня о многом задуматься.
Затем мы принялись изучать его новое тело. Оказалось, тело метаморфа очень пластичное и способно принимать практически любые формы. Правда, вопрос — как надолго. Удержание формы было чем-то вроде напряжения мышц и требовало большой концентрации и воли, чтобы удерживать нужную форму долго. На счастье Корка, ему досталось очень опытное и тренированное тело, которое способно было месяцами удерживать нужную форму.
До Корка не сразу дошло, что теперь он не привязан к форме ворона. И около полудня ушло на то, чтобы ему наскучило играться со своими формами. Больше всего ему нравилось принимать моё обличье и передразнивать меня. Единственное, что его отличало от человека — он не желал говорить как человек, а только каркал. Видимо, такая форма речи ему подходила куда больше, хотя он и знал много человеческих слов в прошлом и порой произносил их, когда я не до конца мог его понять.
Правда, на каком-то этапе Корк всё чаще стал принимать форму неодушевлённых предметов. И, как оказалось, это ему понравилось больше. То он принимал форму кубка, то стола, то стула, то одежды, или ремня, или шляпы.
— Ты таким образом находишь способ спрятаться, — понял я.
Шляпа, в которую только что превратился Корк, поднялась в воздух и слегка клюнула вперёд, так, как будто если бы человек, надевший её на голову, кивнул. Интересно.
В следующий миг Корк превратился в кусок ткани. Я не сразу понял, что это значит. Потом Корк подлетел и упал мне на плечи, как плащ.
В следующий миг в моей голове возникла мысль: «Мы с тобой не виделись десять лет. Ты рассказал мне интересную историю, но я совершенно не понимаю, как все дела обстоят на самом деле и хочу увидеть всё своими глазами. Я пока повишу на твоих плечах и погляжу, как ты здесь без меня обосновался. А уж потом мы с тобой решим, как покорять этот мир. Уверен, мне здесь понравится. В остальном же, поживём — увидим. Всё как в старые, добрые времена».