- Я аврор! – воскликнул мужчина в красном плаще, следя за тем, как его палочка медленно взлетает и крошится. – Ты в Азкабан попадешь!
- Не знаю, что такое «Азкабан», - сообщил ему мальчик. – Вряд ли хуже утилизации, поэтому ты мне сейчас все расскажешь. И зачем вы сюда пришли и вообще все, что знаешь.
- Даже и не подумаю! – мальчишку мужчина всерьез явно не принимал, в следующее мгновения забившись в своих путах от страшной боли.
- Советую все-таки подумать, - спокойно произнес Рив, сняв воздействие. – И не провоцировать курсанта с высоким индексом. Тебя не то, что не найдут, твое имя забудут. Это доступно?
- Грязнокровка сдохла, надо родителям память стереть! – выкрикнул представитель британского аврората. Уцепившись за это слово, Рив вытянул из мужчины многое. Начиная от понятия «грязнокровка», заканчивая тем, почему пришли именно авроры, хотя сами же говорили, что должны были быть другие люди. Стимулируя болью, мальчик умело допрашивал, вытаскивая все больше и больше информации, пока не убедился, что больше просто не может и сполз по стене.
- Оль, ты как? – позвал Рив уже открывшую глаза девочку.
- Живая, наверное, - задумчиво ответила Ольга. – Ты хочешь сказать, что они не знают об утилизации, аграх и вообще?
Родители девочки почему-то молчали. Не было ни обвинений, ни льстивых обещаний, двое взрослых смотрели на нее с тревогой, но молчали, будто опасаясь ее спровоцировать. Эта информация не складывалась с той, что агров здесь нет. Слегка подлетев над полом, отчего мама этого тела вскрикнула, Ольга двинулась к людям.
Глава 3
Эмма плакала, глядя на доченьку. Двенадцатилетняя девочка в оборванной юбке висела над полом, глядя в глаза женщине, но видела там только незнакомое ей выражение и слезы. Такое выражение глаз было у Рива, когда он успокаивал Ольгу после очередной «стимуляции», но никогда, ни у одного взрослого девочка такого выражения не видела. А мужчина выглядел… понимающим? Неожиданно всхлипнув, девочка отменила чары, освобождая взрослых, пока мальчик медленно и неторопливо допрашивал каких-то «авроров».
Почувствовав свободу, Эмма рванулась к дочери, чтобы обнять свое дитя. Женщина видела недоверие в глазах ребенка, но просто не могла видеть этих глаз, ожидающих… предательства? Боли? Совсем недетскими стали глаза любимой доченьки, внезапно для себя оказавшейся в объятиях взрослого человека. И от тепла, от ласки, от той нежности, с которой ее взяли, Ольга расплакалась.
- Что вы делаете? – с угрозой в голосе спросил Рив, готовый на что угодно.
- Я обнимаю своего ребенка, - ответила ему Эмма, осторожно прижимая к себе уже просто рыдающую девочку. – Маленькая моя… - и столько нежности было в ее словах, что мальчик замер.
- Обнимаете? Своего? – не веря в то, что слышит, переспросил Рив. – Значит, вы не хотите ее… Выкинуть?
- Да что ты такое говоришь! – возмутилась миссис Грейнджер. – Мать никогда не бросит своего ребенка! Не выкинет! Не покинет! Да мать умрет за ребенка не задумываясь!
Чувствуя, что женщина не лжет, не стремится обмануть, мальчик почувствовал себя странно. Человек, родитель, обнимающий агра… Агра! Мать, не желающая выкинуть! Этого просто не могло быть! Услышавшая слова мамы Оля внезапно прекратила плакать, вглядываясь в ее лицо с таким выражением, что Эмме стало не по себе. Внезапно, вскрикнув, оба ребенка потеряли сознание.
- Марк! Помоги! – воскликнула женщина, пытаясь привести дочь в себя. Взявший на руки тело мальчика, мистер Грейнджер вспоминал выражение его лица, понимая, что случилось что-то страшное, действительно страшное, уровня «вселенская катастрофа». Не может ребенок падать в обморок от того, что родители не стремятся от него избавиться.
- Что-то страшное в этом магическом мире происходит, - заметил Марк, пока жена доставала стетоскоп.
- Ноги дочери имеют характерные повреждения, - сообщила взявшая себя в руки женщина. – Белье отсутствует, половые органы на первый взгляд интактны. А вот… Ого!
- Травматическая ампутация? – поинтересовался мистер Грейнджер, двигаясь к телефону. Игры кончились, теперь надо было действовать быстро.
- Ее грызли, Марк… - всхлипнула уже с огромным трудом державшая себя в руках Эмма. – Сердце ведет себя плохо, как только не закончилась… А пацан… Ничего ж себе, как он ходил?
- Что с ним? – набирая номер, поинтересовался Марк. – Здесь Грейнджер, - выплюнул он в трубку. – Ситуация семнадцать, запрос медицинской помощи.
- Головой об стену, судя по всему, - осматривая открытое ее взору, сообщила миссис Грейнджер. – Скальп частично… Ничего хорошего… Давайте, просыпайтесь, малыши… - очень ласково произнесла женщина, приводя в сознание обоих. – Не надо пугаться, вы в безопасности.
- В безопасности? – удивился Рив, которого впервые в жизни гладили ласковые руки, принадлежавшие взрослому. За этими руками хотелось тянуться, к ним хотелось прикоснуться, прижаться. Учитывая, что девочка реагировала похоже, Эмма просто расплакалась, не выдержав этого. Ведь всего два месяца назад все было хорошо, ее малышка отправлялась в новую школу, а теперь реагировала так, как будто ласки в ее жизни не было никогда. – А откуда на вас были чары принуждения? – поинтересовался он.
- Было принуждение? – удивилась Ольга, не заметившая, как Рив почистил родителей. – На что?
- На учебу, - коротко ответил мальчик. – То, что ты считала понижением индекса.
- Ты хочешь сказать, что нас заставили что-то делать? – насторожился мистер Грейнджер.
- Ну пугали учебой и еще наказания такие, почти ласковые… - сообщила Ольга, совершенно не понимая, почему так удивляются взрослые, ведь, по ее мнению, они все делали правильно.
- Так, это мы обсудим после того, как вас обоих осмотрят врачи, - решительно проговорил мистер Грейнджер. – Вы тяжело пострадали, дети, и вас надо лечить.
- Называйте уже все своими именами, - помертвевшим голосом произнесла Оля, обнимая Рива. – Не «лечить», а «уничтожить»… или «утилизировать»… или еще как…
- Дочь, если я говорю «лечить», - строго произнес Марк. – Это значит «лечить». Ни один нормальный человек по доброй воле не убьет ребенка, тем более своего! – мужчина действительно верил в то, что говорил, и это заставило девочку широко раскрыть глаза.
- Да что с вами произошло такое! – воскликнула женщина, перед глазами которой встали фотографии виденного в ранней молодости: Освенцим. Дахау. Бухенвальд.
- Все потом, - отмел разговоры Марк, выглядывая в окно и двинувшись затем к двери.
В дом вошли мужчины, одетые в красивую и одинаковую одежду, по мнению детей, четверо сразу же занялись странными «аврорами», а еще двое медленно, явно, чтобы не пугать, показывая пустые руки, подошли к дивану, на котором лежали дети. Рив почувствовал сильную слабость, с трудом оставаясь в сознании, а один из мужчин только вздохнул.
- Дети, - спокойно произнес он. – Сейчас мы возьмем вас на руки, чтобы отнести в наш транспорт. Пожалуйста, не пугайтесь, вам никто не причинит вреда, клянусь!
- Хорошо… - услышав клятву, Ольга расслабилась. – А можно… - рискнула попросить она.
- Ваши родители поедут с вами, - твердо произнес тот же мужчина. – Парень, твои родители…
- Судя по моей памяти, - не очень понятно произнес Рив, с трудом выплывая из полузабытья. – Родители на кладбище, а опекуны только рады будут. Да и кому нужен агр…
- Вот как… - мужчины переглянулись, а в следующее мгновение мальчик почувствовал что его несут. Не за ворот, а как-то очень бережно держа на руках. Это было уже слишком для курсанта, опять потерявшего сознание.
На улице стоял броневик спецназа полиции, а не санитарный автомобиль, который подсознательно ожидала увидеть Эмма, но вопрос задавать женщина не решилась – не дай бог переполошить и так почти никому не верящих детей. Внутри, правда, обнаружились лежанки, приборы и вообще – вполне так себе мобильная палата интенсивной терапии, куда дети и были уложены.
Эмма вместе с, по-видимому, коллегой, очень осторожно раздела детей. Если у Мионы страшно выглядели только остатки ног и какие-то странные опоясывающие гематомы на теле, то пацан… зеленоглазый мальчуган выглядел так, как будто его не кормили и били смертным боем. Становились понятны многие слова мальчика, впрочем, этим вопросом та же прокуратура могла заняться и попозже, сейчас перед докторами стаяли совсем другие задачи. Взвывший сиреной броневик рванулся в одному ему известном направлении. Мистер Грейнджер в это время писал все, что удалось выяснить, включая свои выводы.
***
Госпиталь сил специального назначения располагался в подземном бункере, куда и нырнул броневик. Поначалу планировалось везти пострадавших детей в военный госпиталь, но потом, узнав о характере повреждений, все переиграли. Специалисты были в наличии, правда, нужен был еще и педиатр и, по-видимому, детский психиатр, поиском которых занялись соответствующие люди, а пока детей положили в одну широкую кровать, потому что на этом настояла Эмма. Женщина чувствовала, что этих двоих разлучать нельзя, слишком уж странно они себя вели.
- Мальчик, пока не представился, на вид, лет десяти, но, судя по всему, одиннадцать-двенадцать, так? – спросил пожилой профессор у Эммы.
- Да, у них первый класс с одиннадцати, - припомнила женщина.
- Считаем, одиннадцать… Сотрясение и ушиб мозга, геморрагический инсульт, - сделал вывод врач, просматривая результаты обследования детей. – Как ходил и говорил – непонятно, но как-то мог… Да… Девочка, Гермиона Грейнджер, двенадцать лет… - он тяжело вздохнул. – Травматическая ампутация, высоковато, кстати, видимо, травматический шок, высокая судорожная готовность, ну и сердце, куда без него… Тоже непонятно, как держалась…
- У них еще и в голове непонятно, что творится, - прокомментировала женщина. – Как с ума сошли.
- Сильно сомневаюсь, - покачал головой профессор. – Не знал бы, что это ваша дочь, предположил бы потерявших все и всех детей войны. Попробуйте осторожно узнать, что произошло, психиатра они к себе не допустят, поверьте опыту.