«Волшебный мир», показавшийся сказкой, оказался очень опасным местом для ребенка, в жизни которого не было тепла. Вместо того, чтобы лечить посттравматику, ее углубляли и усиливали, делая из пацана боевика без мозгов. Виктор помнил таких среди чеченцев, наводнивших в последнее время город. Не рассуждая, мальчишка бросался в «приключения», за которыми взрослому мужчине, реаниматологу, виделась чья-то уверенная рука. Ну и смерть… Брошенные взрослыми в ситуации нападения бандитов, дети и не могли выжить, учитывая отсутствие навыков такого выживания. Судя по памяти ребенка, другие взрослые будто не видели троих растерявшихся подростков. Ну да и к рассказу претензии были — он выглядел во многом недостоверным. Впрочем, основное Виктор понял — возвращаться мальчонке было просто некуда, его и на свете-то держала только девчонка, хотя ни он, ни она этого не понимали.
Света… девочка по имени Гермиона была какой-то слишком правильной, как штангенциркуль. Первые ее слова отдавали фанатизмом, но затаенный страх в глубине глаз заставил Свету подробнее расспросить девчонку, и вот тогда вылезла правда. Всю жизнь ребенок жил под угрозой лишения семьи и психиатрической клиники. Поэтому молча терпела все, что с ней происходило, включая физические «увещевания». Родители у Гермионы были, по мнению Светланы, такими, что лучше бы без них — девочку травмировали, и травмировали сильно. В шестилетнем возрасте малышка оказалась в психиатрической клинике по причине «плохой учебы». В клинике ребенка напугали так, что получить оценку ниже отличной она просто боялась, стараясь быть абсолютно правильной для родителей. Девочка жила в страхе.
Гермионе было не так страшно даже получить ремня, на который родители не скупились, но вот психиатрия… А потом девочка показывала Светлане картины «волшебного мира». Декан факультета очень быстро обнаружила слабые точки девочки и давила на них, заставляя буквально выпрашивать физическое наказание, только бы профессор не написала родителям. Возвращаться в такую семью было страшно самой Гермионе. Каждый год — два очень страшных месяца.
И смерть, принятая с радостью и облегчением. Брошенные на произвол судьбы подростки и не могли бы выжить. Но вот радость… Это было ненормально, даже слишком. Башня у девчонки на фоне страха протекла так, что тут уже нужно было медикаментозное лечение, ибо без вариантов. Это Света, хоть и не работала в психбригаде, отчетливо понимала.
Грустнее всего было Слону. Тщательно следивший за собой, тренировавший тело и дух водитель психиатрической бригады даже опешил от вот этого… Неопрятный, самовлюбленный подросток вызывал омерзение и внутреннее неприятие. А вот рассказ его — живейший интерес. И «план Великого светлого», и «зелья для этих двоих придурков», и «мягкая грязнокровка»… Все это что-то напоминало довольно много знающему и умеющему Коновалову. Семья у рыжего была гнилой до отвращения, а вот бывшие у него в «друзьях» ребята…. Их было по-человечески жалко.
***
— Летите, — вздохнула маленькая девочка. Полупрозрачные подростки, двое из которых в жизни видели мало чего хорошего, исчезли. — Я вам сейчас расскажу…
— Интересно, почему я это нормально воспринимаю? — задал риторический вопрос доктор Витя.
— Потому что ты умер, — серьезно ответила малышка Тринадцатая. — А внутри себя ты чувствуешь, что это правда.
— Чувствую, да, — кивнул Альперович, обнимая плачущую Светку. Девушка очень остро восприняла изгаженную взрослыми жизнь ребенка. Она, в общем-то, всегда так реагировала на проявления человеческой глупости или садизма.
— Сейчас я расскажу про законы, которые я… — маленькая девочка оглянулась и потерла попу. — Изменила… А потом будем учиться! — Тринадцатая, увидев, что никого нет, заулыбалась.
— Рассказывай, — Светлана расположила ребенка поудобнее в руках, на что малышка очень солнечно улыбнулась.
— Есть на свете мир людей и мир магии — они разные, но соединяются в определенных точках, — речь ребенка стала не по возрасту правильной, — поэтому можно жить только в мире магии, да и прятаться можно.
— Ты не зря это сказала, — доктор Витя внимательно посмотрел на слегка смутившуюся девочку. — Хорошо, мы слушаем, — малышка опять потерла попу. — Не бойся, от нас по попе точно не будет.
— Ура! — обрадовался ребенок. — Вы станете взрослыми с точки зрения магического мира. Поэтому я и сказала, понимаешь? — Тринадцатая заглянула в глаза Виктору, на что тот кивнул. — А у людей — нет… Я сделала также, как у Лии было: тут можно произнести клятву, вот эту, — она протянула полупрозрачные листочки, не выглядевшие бумагой, с каким-то текстом, вчитавшись в который, Виктор узнал слегка модифицированную клятву Гиппократа. — И тогда вы станете целителями. У вас будут колечки, которые всех предупредят о том, что вас трогать нельзя.
— Чтобы кого-то это хоть раз остановило, — вздохнула девушка. — Люди часто не хотят думать головой…
— Ну это же я сделала! — надулась малышка. — Теперь за осознанный вред будет уходить магия, ну… или превратит в кого-нибудь тихого, да. А за неосознанный — у вас будет болеть попа, а если против вас, то… Пусть тоже попа болит! Так же честно?
— Честно, — пробасил улыбнувшийся Коновалов. — Только я же не врач… Меня это не касается?
— Касается, — улыбнулся милый ребенок. — Ты будешь их защищать, ну и… Если хочешь, то тоже можешь быть целителем, да!
— Хорошо, — кивнул доктор Витя. — А как мы будем лечить, мы же человеческие доктора?
— А вот сейчас будем учиться! — обрадовалась Тринадцатая, и откуда-то сверху спикировала стопка толстых книг. — Здесь нет времени, поэтому мы можем хоть сто лет учиться!
— Учиться, учиться и учиться… — пробормотала Света, прикидывая объем. Захотелось завыть. Тихо-тихо так, чтобы никто не услышал.
— Ну… просто так ничего не бывает, — объяснила маленькая девочка. — Даже магия — она не просто так. Давайте, учитесь!
И тринадцатая бригада внезапно оказалась в обычной такой аудитории знакомого до последней парты мединститута. А к Тринадцатой неслышно подошла Мия.
— Молодец, — похвалила ойкнувшую девочку наставница. — Только они же убегут к себе.
— Через три-четыре года, — кивнула малышка. — Главное же, чтобы они были счастливы, раз уж этот мир без них схлопывается.
— А это, чудо мое, называется «плохая проработка мира», — объяснила Мия. — За это творцов в угол ставят, как с местным и случилось.
— Девочка не умерла? — удивилась Тринадцатая.
— Умерла, — грустно кивнула наставница, — но использовала свою искру Творца, чтобы «всем отомстить», и за это ее поставили в угол. Подрастешь — узнаешь, как это бывает.
А скорачи учились. Магические методы диагностики, разные проклятья, зелья, лечение, экстренная помощь… Их перебрасывало во вполне реальные ситуации, тяжелые и не очень, наказывая за каждую ошибку именно так, как сказала малышка — болью по вместилищу интуиции. Светлане казалось, что она отведала бабушкиной хворостины, как в далеком детстве, а Виктору сравнить было не с чем. Грустнее всего было Слону, учиться не любившему. Но они справлялись. Медленно, шаг за шагом…
— Не могу больше, — расплакалась Светлана. — Бо-ольно…
— Котенок ты мой маленький, — обнял ее Виктор, почти рефлекторно уже сотворив местный аналог обезболивания. — Отдохни немного…
— Да, ребята, — вздохнул Слон. — Если бы нас так в жизни учили, хвостатых студентов не было бы…
— Это точно, — кивнул Альперович, представляя себе болевую стимуляцию отстающих. — Ладно, что у нас осталось…
Сколько прошло времени, никто из медиков не знал. У них были даже экзамены… А потом тринадцатая бригада снова оказалась в салоне подстанции. Кроме малышки тут же обнаружилась и девушка постарше, из глаз которых на докторов смотрела Вечность. Тринадцатая жалась к этой девушке, поглядывая с надеждой.
— Меня зовут Мия, я наставница юных демиургов, — представилась та, что была постарше, погладив малышку по голове. — Вы узнали о магии, о целительстве… Этот мир несовершенен и проработан плохо, поэтому без вас троих он схлопнется, исчезнув. Но именно это дает вам право не пытаться его менять… хм… — девушка подумала некоторое время. — Основная ваша задача — быть счастливыми, вы никому ничего не должны.
— А можно я? — спросила малышка Тринадцатая. — Спасибо! После того, как клятву дадите, надо к гоблинам сходить, чтобы они ваш статус закрепили, понятно?
— Понятно, — кивнул Виктор, концепция бюрократии была Альперовичу, также как и Свете, хорошо знакома.
— Ну все… — девочка хныкнула, погрустнев. — Вам пора…
Не замеченный ранее матюгальник подпрыгнул на крюке, куда его подвесили, наверное, лет тридцать уже тому, откашлялся и напряженным Риткиным голосом проорал:
— Тринадцатая! На выезд! Срочный! Тринадцатая! — все вокруг померкло…
— Что ты забыла сделать? — поинтересовалась Мия, проводив глазами исчезнувшие души.— Ой! Тела! — Тринадцатая схватилась за голову. — Что же теперь будет?
Часть 5
Очнулась Света от боли — ноги как будто отпилили. Проморгавшись, девушка привычно уже наложила обезболивание движением руки и услышала стон рядом, повторив тот же жест еще дважды. Голова закружилась, но педиатр держала себя в руках, не позволяя отключиться. Вокруг творилась вакханалия — кто-то бегал, кто-то стонал, летали лучи заклинаний…
— От травматического дети-то ушли, — заметил пришедший в себя Виктор. — Малыш, ты как?
— Боюсь, — призналась девушка, опасавшаяся, что ног нет. — Глянь, что там у меня с подиями.[11] Нижними.
— Деревом перебило, — заметил Альперович, ставший теперь пацаном. — Сейчас мы его уберем и посмотрим на переломы.
— Думаешь, переломы? — поинтересовалась успокоенная наличием ног Светлана.
— Ну отчего-то же детки ушли, — пожал плечами доктор Витя, выковыривая из кармана палочку. — Как не сломал только… Оп! — казавшийся огромным ствол поднялся и заскользил куда-то в сторону. — Так… Кровь остановилась, переломы открытые, работаем, как на практикуме.