ать и гипнотизировать, заставляя концентрироваться на поставленной задаче.
Я прикрыл глаза и, повинуясь указаниям, принялся дальше перед внутренним взором рассматривать Воина. В какой-то момент я даже впал в легкое медитативное состояние, теряя ощущение времени. Не знаю, сколько я в нём пробыл. Может пять минут, может час. Но довольный голос скульптора меня из него вывел.
— Верховный, — позвал меня Дормидонт, — прошу вас.
Я открыл глаза и, подняв взгляд на бывший доспех, совершенно искренне выдохнул:
— Мастер, вы великолепны!
Золотые доспехи полностью преобразились, превратившись в статую понтийского божества, похожую буквально как две капли воды на оригинал.
— Ну что вы, — смущенно заулыбался пожилой маг, — я просто сделал свою работу.
— Нет, — покачал я головой, — это не просто работа. Это шедевр!
Повернулся к замершей в благоговейном молчании жене, что жадно разглядывала своего покровителя, и спросил:
— Дорогая, как тебе?
Та обратила ко мне расширенные глаза и, чуть-чуть волнуясь, уточнила:
— Это правда он?
— Да. Точно такой, каким я его видел.
После чего Селестина как-то совсем по-девчоночьи заулыбалась и поблагодарила:
— Глубоко уважаемый Дормидонт, позвольте выразить свое восхищение и благодарность. Я думаю, сотня золотых монет будет достойным вознаграждением за вашу работу.
— Да куда столько, — замахал руками скульптор.
— Берите, мастер, берите, — тут же подключился я, — пока дают. Не думаю, что у вас очень много заказов. А эти деньги позволят вам творить не только для других, но и для себя.
Выпроводив счастливого мужчину за порог и строго-настрого наказав дежурному офицеру дать магу сопровождение, чтобы тот спокойно донес до дома кошель с деньгами, мы снова заперлись в сокровищнице. Вновь с Селестиной замерли подле статуи, разглядывая первое в этом мире, изображение Воина.
— Я, почему-то, представляла его похожим на понта, — задумчиво произнесла Селестина.
— Ну да, — я пожал плечами, — вроде их бог, а выглядит как человек. Но не думаю, что это важно. Сейчас нужно другое. Пока это просто статуя, — я подошёл, пальцами касаясь золотых поножей, — а нам нужно превратить её в божественный идол, чтобы через него наделить тебя магией.
— Что для этого надо? — спросила Селестина, становясь предельно серьёзной. — Что надо? — я вновь задумался, вспоминая всё, что знаю о божественных культах, — ну, во-первых, это какая-то жертва или подношение. А во-вторых, привязка тебя к идолу. Но если привязку, я думаю, достаточно будет осуществить небольшим количеством собственной крови, то вот какое подношение понравится Воину? Вот это вопрос.
— Может, убитые враги, — предположила Селестина.
Но я вспомнил рассказ магистра Калистратиса о его бытности боевым магом во время войны с алали и покачал головой.
— Вряд ли. Пробовали. Но даже целого кургана из голов алали не хватило, чтобы привлечь его внимание.
— И как тогда? Предложить ему что-то из оружия?
Я снова покачал головой.
— Не уверен, что Воина слишком интересует оружие. А вот песни, песни ему нравятся.
— Строевая, походная? — тут же оживилась Селестина, — у нас есть несколько морских, которые команда поёт во время работы на корабле.
— Нет. Тут нужно что-то, что будет для него в новинку. И обязательно понтийский ритуал, — я воскресил в памяти все нюансы его проведения Рагырдой и решил, что, пожалуй, со статуей надо провести что-то подобное.
Через полчаса мы снова были возле статуи. Но теперь из одежды на нас были только сделанные из тряпки недо трусы. Я опять забыл, как они правильно по-понтийски называются, но не суть. Покосился на жену, щеголявшую в таком же наряде, почесал затылок и попросил:
— Слушай, на всякий случай еще грудь мотани, а то мало ли вдруг Воин как-нибудь не так среагирует.
Потом, прямо перед статуей, поставил широкую чашу из того, что нашел в замке, в которую быстро накидал дров, поджег коротеньким импульсом огня и принялся диктовать Селестине слова песни.
— Значит так. Повторяешь за мной, — и я пропел по-русски, «В бескрайних просторах монгольских степей, сдвигая границы имперских земель…» — поняла?
— Так, — сведя брови к переносице, она уточнила — а ты сейчас на каком языке говорил?
— Неважно, — замахал ей рукой, — просто повторяй за мной, старайся запомнить. Та сосредоточенно кивнула, и я пропел дальше:
— Квантунская армия пересекла Халкин-Гол!..
Минут десять мы отрабатывали произношение, а затем я, достав барабан, который немного походил на понтийский вардрам, принялся настукивать простенький ритм и петь, обходя статую по кругу. Селестина двигалась вслед за мной, повторяя слова.
И таким дуэтом, не слишком музыкально, мы принялись призывать Воина. С первого раза, конечно, у нас не вышло. То ли в ритм не попадали, то ли слишком немузыкально орали. Поэтому я достал еще одну песню, и мы пошли снова. Уж не знаю, то ли выбор композиции был лучше, то ли просто надо было немного подольше тянуть песню, но в один момент, когда мы завершали круг, возвращаясь к потрескивающей дровами чаше перед статуей, желтый истукан вдруг, словно просыпаясь ото сна, дернулся, и зажатый в золотой руке меч, плавно опустился, упираясь в постамент.
Воин пришел и оказался не просто неосязаемым призраком похожим на голограмму, а вселился в статую. Это был успех.
— Быстро, — шепнул я Селестине, — надрежь ладонь и коснись его.
Та, не раздумывая, полоснула коротким кинжалом по руке касаясь ожившего металла. Я увидел, как красные капельки побежали вниз, к постаменту. И, склонив голову, произнес:
— Воин, прошу, надели своей божественной силой твою избранную, чтобы она могла исполнить предназначение, побеждая врагов для славы твоей.
Статуя вновь скрипнула, чуть повернув золотую голову, а затем, переключившись на магическое зрение, я увидел, как через нее божественная мана широким потоком начинает вливаться в напрягшуюся и вытянувшуюся стрункой женщину. И как невидимые до этого маноканалы в её теле начинают светиться от побежавшей по ним силы.
«Работает! — понял я, чувствуя одновременно прилив радости и гордость, что смог разгадать секрет гномов, — работает!».
Глава 19
Первый день четвёртой гекаты был началом нового учебного года. Две гекаты перед новым годом, затем декада зимних каникул и ещё две гекаты после, вот и весь учебный год. А геката ровно посередине, летние каникулы. Сто дней, которых мне хватило буквально впритык, да и то…
Встреча со студентами была в полдень, до этого момента свежепоставленные ворота были закрыты, и с самого утра я лично почти бегом проверял, всё ли у нас готово. Староста деревни, которая уже неприлично разрослась и вскоре грозила перерасти в небольшой городок, бегал вслед за мной, а уже за ним свита ещё из десятка подсобных рабочих, спешно устранявших выявленные недостатки.
— Что за бочки за главным корпусом? — недовольно задавал вопрос я старосте, обходя свои владения.
— Уберём, ваше магичество! — тут же отзывался он и отправлял парочку рабочих устранять.
— А это? — я обличающе тыкал в заботливо сложенные кучкой остатки досок у одной из угловых башен.
— Только вчера закончили, не успели прибрать, — каялся мужчина.
— Первое впечатление от нашего колледжа может быть безнадёжно испорчено вот такими вот «забыли», — попенял я ему, — мы должны не просто быть не хуже имперских академий, мы должны быть лучше их. Первый курс из наших, из тингландских одарённых должен влюбиться в свою альма-матер с первого взгляда.
— В кого влюбиться? — переспросил Серафим.
— В кормящую мать, — перевел я на тингландский неожиданно вылезшую из памяти латынь, — так кое-где студенты называют своё учебное заведение.
— А, понятно.
— Так, а это что⁈
Моему возмущению не было предела, когда, заглянув на тренировочную площадку, за собранным из брёвен препятствием увидел целую батарею пустых бутылок из-под самогона в оплётке из лозы.
Староста нахмурился, метнув недобрый взгляд на работяг за спиной. Но говорить ничего не стал, только вздохнул тяжело, снова повторил:
— Уберём.
Беглый осмотр аудиторий тоже выявил пару косяков, но в целом ничего из того, что нельзя убрать метлой и тряпкой. На несколько нецензурных слов, выведенных пальцем на пыльном стекле, я даже почти не обратил внимания.
— Ладно, Серафим, — я посмотрел на часы, что висели в холле главного корпуса аккурат посередине между лестницами на второй этаж, — ещё пара часов есть, чтобы привести всё в божеский вид, а я пока проведаю наших профессоров.
Вот ещё тоже проблема, которая вылезла внезапно. У нас не было отдельного общежития для педсостава. Пришлось временно распихивать по домам в деревне, пока армейский морской стройотряд соорудит ещё одно здание для них.
Всех их с утра я уже собрал у себя, в ректорской башне, вручив общие методические указания по их дисциплинам. Систему обучения я решил позаимствовать у Итонии, тем более, что она мне была тоже ближе, поэтому у каждой дисциплины был свой преподаватель.
— Ну что, ознакомились? — произнёс я, заходя в свой кабинет, где вдоль большого стола сидело семеро новоиспечённых профессоров.
Всё приходилось делать в спешке, добрались мы из столицы буквально позавчера, но кое-что я успел проговорить, пока мы летели на быстроходном бриге сюда. Да, хорошо, когда у тебя жена адмирал флота и может выделить самый быстрый военный корабль, который домчит до места за считанные дни.
Эти семеро были мной подобраны из тех, кто был недоволен своей работой и хотел что-то изменить в своей жизни. И нет, я не брал первых попавшихся, со всеми имел индивидуальную беседу. В первую очередь меня интересовало желание учиться самому и учить других, а также общительность и контактность. А ещё я интересовался их успехами на прежнем месте работы, выявляя меру ответственности. Способность хорошо выполнять даже нелюбимую работу весьма неплохо характеризует человека.