В небольшом кабинете сидел старый знакомец Кальницкий, он был уже полковником. Рядом в кресле развалился полненький мужчина с аккуратными усиками в гражданском черном фраке. Толстячок заинтересованно взглянул и дружелюбно кивнул:
— Присаживайтесь, Андрей Иванович. Устали с дорожки?
— Особо не устал. Не скажите, что с Грегори Добсоном?
Кальницкий сидел в углу и смотрел волком.
— Не волнуйтесь. С вашим приятелем все в полном порядке,– улыбнулся толстячок.– Позавчера он обстоятельно побеседовал с военным министром Долгоруковым и подтвердил готовность работать на Российскую империю. Все необходимое для работы и проживания англичанину уже предоставили. Кстати, я не представился, подполковник Алексей Владимирович Юрцев. Департамент Генерального штаба. Я и полковник Кальницкий будем вести ваше дело…
— Какое еще дело?
— Времени у нас предостаточно. Так что расскажите подробно о своих приключениях. С того самого момента, как вы покинули корабль «Святослав» близ Синопской бухты, в ноябре прошлого года.
Я понимал, что от этого рассказа зависит моя судьба и потому решил поведать все без утайки. Мы беседовали несколько часов, даже делали перерыв на чаепитие. Иногда Кальницкий или Юрцев прерывали меня и задавали вопросы.
— Совершенно непонятно, зачем вы лично отправились в экспедицию в Западную Африку…– пробормотал Кальницкий.– Для чего рисковали, когда прыгали в море и штурмовали форт…
Я пожал плечами:
— Чтобы спасти заложников и Элизабет Гамильтон.
— Значит позднее вы все же решились сделать леди Гамильтон предложение…
— Не я лично. Не скрою, у меня вспыхнули чувства к Элизабет. Но на женитьбе настоял куратор.
Подполковник Юрцев задумался:
— Значит изначально вы все же попали под подозрение к «вашему дядюшке» Ричардсону Мельбурну.
— Да. Старик даже нанял сыщика. Но куратор вовремя успел убрать человека, который знал настоящего Джеймса Мельбурна в Бомбее и подкупил грека, с которым Джеймс Мельбурн оформлял сделку в Афинах…
— Поначалу у вас складывалось неплохо,– кивнул Юрцев.– Вы даже устроились на службу в Британскую разведку. Но зачем понадобилось сближаться с королевой? Хорошо. Вы поймали одного из террористов на празднике, но для чего понадобилось раскрывать заговор британской аристократии? Может английская королева тоже вызвала у вас какие-то чувства?
— Послушайте, меня попросила об этом расследовании графиня Кроули, приближенная королевы.
— Почему именно вас?
— Не знаю…я слышал, королеву впечатлила история, когда я спас раненного напарника в Валахии… к тому же бывший премьер-министр Мельбурн заменил королеве отца в юности, она считала что я — дальний родственник ее бывшего покровителя. Королева тоже не лишена сентиментальности. В первую очередь она все же женщина.
— При раскрытии заговора британских аристократов — вы убрали с политической доски барона Лирьярда и его приближенных. Барон был противником роялистов, если бы он занял кресло премьер-министра, это было только на руку России. Барон давно мечтал развязать войну с соседней Францией. Вторая ваша серьезная ошибка — гибель посла Мордвинцева в Вене и пожар на оружейном складе.
— Оружие могло попасть в руки польских сепаратистов, так мне сказал связной в Вене. Гибель Мордвинцева была случайной, при перестрелке в особняке.
— Однако именно вы спровоцировали перестрелку, а мы потеряли важного и опытного агента…– Юрцев вздохнул.– Никитин, вы должны были вести себя скромнее, но вели в Англии жизнь богатого буржуа, женились на аристократке, подобрали бежавшего майора Разумовского на Мадейре, этого подлеца и мерзавца…
— Егор Константинович Разумовский погиб в Виндаве, защищая меня. Не надо о нем в таком тоне.
— Вот еще одна серьезная ошибка. Вы притащили в российский порт Джерри, человека, которого как следует не проверили. Он мог той ночью ликвидировать вас троих…
— Я уже в море узнал, что Добсон завербовал Джерри. Он доверял ему как родному сыну.
— Это непростительная ошибка. Еще хорошо, что Джерри вскрылся в Виндаве, а не добрался до Петербурга. Кстати, позавчера он был застрелен при попытке побега.
Кальницкий привстал и прошелся по кабинету. Он неожиданно подсел рядом и усмехнулся:
— Никитин, в Лондоне вы вели и вправду разгульную жизнь. Слонялись по салонам, офицерским клубам и борделям… хорошо за границей, правда, Никитин? Пока наши солдаты льют кровь в Крыму. Как там британские графини в постели, сладенькие?
— Послушайте, если вы хотите вывести меня из себя — вам это не удастся. Скажите, я могу увидеть полковника Кудасова?
— На этот раз не получится,– нахмурился Кальницкий.– Кудасова полгода назад перевели в Москву.
— Я прошу аудиенции императора Николая Павловича.
Кальницкий рассмеялся. Юрцев покачал головой и серьезно посмотрел на меня:
— Я уже говорил, в отношении вас ведется следствие.
— Но почему? Какое еще следствие? Я выполнил задание. Доставил в Петербург Добсона и даже подводную лодку.
— Вы подозревайтесь в двойной агентуре и пособничеству Англии.
— Да поймите вы, и моя женитьба на графине Гамильтон, и работа в британской разведке, даже раскрытие заговора против британской королевы — все это делалось для того, чтобы глубже проникнуть в высшие круги британской аристократии и выведать их планы.
— Немного же планов вы узнали за это время. Кстати, именно вы, Никитин, были инициатором встречи послов в Варшаве, по просьбе французской стороны. В Варшаве в графа Орлова стреляли. Он чудом выжил, но погиб его помощник.
— Как стреляли?
— А может быть вы еще работаете и на французов? — криво усмехнулся Кальницкий.– Деньги ведь не пахнут…
— Мне нужна срочная встреча с императором Николаем Павловичем! — твердо сказал я.
Подполковник Юрцев выдвинул стол и вытащил приказ, скрепленный гербовой печатью.
— Андрей Иванович Никитин, вы арестованы и будете помещены в Петропавловскую крепость до окончания военных действий. Приказ подписал начальник IIIотделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, генерал-лейтенант Леонтий Васильевич Дубельт.
Глава 18
Я уже давно не питал иллюзий в благородстве и честности не только власть имущих, но в целом большей половины человечества. Но все же не ожидал таких жестких и коварных ударов судьбы. Совсем недавно погиб Разумовский, я только успел свыкнуться с этой потерей, как меня упекли в застенки Петропавловкой крепости.
Не знал, что встреча с Родиной окажется такой холодной и безрадостной. Все, как и предсказывала Эмили: вода и камни. Петропавловская крепость находилась на Заячьем острове, в широком месте устья Невы. Вместо благодарности и почестей я получил холодное забвение.
Как оказалось, в Петропавловке находилась тюрьма для политических. Здесь было много бывших офицеров, а иногда гостили и довольно знатные люди. В Петропавловке даже имелась необычная традиция. Когда привозили новую партию заключенных или даже одного, как случилось со мной — давали специальный звонок. Арестанта проводили через кордегардию, там стояли солдаты, и чтобы не видеть заключенного, они отворачивались лицом к стене. Арестанта заводили в приемную и раздевали догола, чтобы проверить, нет ли с собой запрещенных предметов, и уже после давали тюремную робу, причем даже обычно не по размеру.
Меня поместили в камере с майором Черновым из Преображенского полка и лейтенантом Вяземским с Балтийского флота. Оба сокамерника сидели по политической статье и оказались слегка замкнутыми. Почти все наше общение сводилось к дежурным фразам.
Условия содержания в тюрьме оказались вполне сносными. В камере было зябко, но не сильно холодно. Мы спали на солдатских кроватях с одеялами, кормили тоже довольно неплохо. Даже выводили на прогулки и разрешали читать. Но конечно же, никаких писем и общения с внешним миром. Большинство местных узников дожидались в Петропавловке последующей отправки в ссылку. Майор Чернов с гордостью поведал, что в соседней камере сидел сам писатель Достоевский.
После сокровенной беседы в Третьем отделении, меня больше не вызывали на допрос и будто совсем позабыли. Пожилой начальник тюрьмы, полковник Терентьев, вместе с крепким фельдфебелем Бабичем обходили камеры по понедельникам и внимательно выслушивали жалобы от узников. Но к моим просьбам хотя бы передать письмо — Терентьев был глух, он будто вовсе старался меня не замечать.
Коридор тюрьмы был покрыт пенькой, чтобы надзиратели могли всегда бесшумно подойти и посмотреть в глазок любой камеры. За две недели я не видел грубого обращения с заключенными, только однажды на прогулке избили капитана Литвинова из соседней камеры, который чем-то оскорбил охранника. Литвинова на двое суток поместили в неотапливаемый подвал, местное «шизо».
Вскоре сокамерники присмотрелись ко мне и стали более общительней. Я рассказал о своем кирпичном заводике в Поволжье, как организовал и запустил дело. Поведал о мелких стычках с помещиком Гариным. Вспомнил историю с похищением дочери генеральши Поповой.
— Вы рисковый человек! — удивился Вяземский.– Эти беглые крепостные могли вас убить. Настоящее зверье!
— Я же был не один…– пожал я плечами.– Но если бы они обидели девочку — я бы загрыз их зубами…
— Знаете,– тихо произнес майор Чернов.– Раньше я изучал Восточную философию. В большинстве своем человек сам повинен в преждевременной смерти. Если он неумерен в еде и питье — его убьют болезни. Если человек бесконечно жаден и честолюбив — то его настигнет наказание. А если позволять отдельным людям нарушать права большинства, а сильному подавлять слабого — то человека наверняка убьет оружие.
— Сильный всегда подавляет слабого,– пожал я плечами.– Это закон природы. И многие при этом спокойно доживают до дряхлого возраста.
— Значит при следующей жизни их ждет неминуемое наказание,– нахмурился Чернов.– Это закон Кармы.
— Кстати, вы недавно рассказывали о помещике Гарине,– задумался Вяземский.– Недавно в тюрьму перевелся ефрейтор Гарин, он вроде интересовался вами…