— Я хотел быть музыкантом, точнее вокалистом, джазовым. Брал уроки у преподавателя, избавлялся от провинциального акцента, оттачивал фразировку, ну знаете, как у Фрэнка Синатры.
— Я предпочитаю Бинга Кросби, — перебил его Роджер.
Фрэнк чуть заметно усмехнулся.
— Ваши уроки, Роджер, мне тоже сильно помогли. Я вам очень благодарен за всё.
— Благодарите не меня, а Юргенсона, — сухо проговорил Роджер. — Он просто волшебник. Какой безжалостностью нужно обладать, чтобы отравить человека этиленгликолем? Они вас обманули, у них не было противоядия. Лишь надеялись, что через некоторое время у вас наступит эйфория, вы почувствуете себя лучше. И возможно выживете. Но ваш ослабленный организм не дал бы вам ни одного шанса. Вас спасло только то, что Юргенсон обладает уникальной лабораторией. И смог провести полную очистку вашего организма.
Фрэнк сжал зубы, сглотнув комок в горле, закрыл рукой лицо.
— Извините меня, мой друг, — Роджер дружески похлопал его по колену. — Я больше не буду тревожить вас этими воспоминаниями. Расскажите мне немного о себе. Вы говорили, что хотели стать певцом? Что же вам помешало?
Фрэнк отнял руку, вздохнул. И через силу объяснил:
— Мать сказала, что я стану певцом только через её труп. Она хотела, чтобы её сын стал солидным человеком, приобрёл вес в обществе. Артист — ненадёжная профессия. Хотя на рояле немного играю до сих пор. И пою. Но у меня, наверняка, другой тембр голоса, чем у вашего племянника.
— Нет, у вас на удивление схожие голоса. Кстати, Эдвард тоже неплохо пел. У него был большой диапазон, три с половиной октавы. Академическая техника.
— Нет, у меня меньше, — усмехнулся Фрэнк. — Максимум две.
— Он получил хорошее воспитание, иностранные языки, музыка, потом закончил Кембридж. У него была светлая голова. До определённого момента. Но вы не должны беспокоиться так уж сильно. Я — друг Алана Райзена, — в уголках рта Роджера появилась злая улыбка и быстро исчезла. — Можно сказать, лучший друг. Мне позволено больше, чем остальным. Но все равно не переходите границу.
— Роджер, если вы друг Хозяина, почему вы не расскажите ему о том, что творится на заводе Хаммерсмита? Хотя бы в общих чертах, без подробностей.
— Ну, во-первых, как я объясню, что узнал об этом? Знаешь, дорогой Алан, с завода Хаммерсмита ко мне пришёл инженер. Он был очень болен, я оплатил его лечение, пластическую операцию, чтобы выдавать за своего племянника. Это немыслимо. Я подставил бы себя под удар. А, во-вторых, даже, если бы Райзен узнал, он бы не стал ничего делать.
— Почему?
— Он ни во что не вмешивается. Считает, что бизнесмены сами должны регулировать свои отношения с наёмным персоналом. Полная свобода. Во всем. А, вы обманули меня, мой дорогой, — добавил Роджер без тени упрёка, явно, чтобы перевести разговор на другую тему. — Сказали, что эти браслеты нужны вам, чтобы прикрыть шрамы от кандалов, а сами делали страшное оружие.
— Роджер, ну какое оружие?! Пугач. Электрошокер.
— Когда тела этих несчастных обуглились до костей, я заметил, что в шоке были все. Ну, кроме вас, конечно. Вы ощущали себя Зевсом-громовержцем. Я думал, вы собираете новый «движок» на моем заводе, а вы делали ужасное оружие, чтобы продемонстрировать его на глазах Райзена. Другого места не нашли.
— Я лишь немного усовершенствовал то, что было с помощью этой замечательной штуки, как вы её называете — сыворотка А-192. С ней можно горы свернуть.
— Не увлекайтесь этим сильно, — предупредил Роджер. — Но зачем вы бросились спасать Камиллу? Её жизни ничего не угрожало. Этот паяц собрал бы кошельки и ушёл, никого не тронув.
— Роджер, а если этот мерзавец изнасиловал бы её на глазах всех, мужа?
— Какое вам до этого дело? Альтруистические порывы не приветствуются в нашем городе.
— Почему?
— Моральный каннибализм.
Фрэнк удивлено поднял брови:
— Вы шутите?
— Альтруизм, самопожертвование — нравственная основа коллективизма, коммунизма. Всё, что ненавидит Райзен. Если вы не хотите нажить себе врага в лице Хозяина, забудьте раз и навсегда эти привычки.
Фрэнк издал короткий смешок, но спорить не стал.
— Роджер, а что это за существа в клубе. Похожие на зомби?
— На кого? Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Вы видели тех несчастных, кто обезумел от употребления сыворотки. Обычно они находятся в закрытых районах города, но порой вырываются оттуда и нападают на нормальных людей. Они агрессивны, очень опасны.
— И что мешает их уничтожить?
— Это очень сложно, их ряды постоянно пополняются. Некоторых пытаются лечить. Как, к примеру, моего племянника.
— А если его вылечат, вы меня пристрелите? — поинтересовался Фрэнк с иронией.
— Вряд ли это возможно. Впрочем, теперь я скорее пристрелил бы его, чем вас. Я смог убедиться, что вы более полезный член общества.
— Я так и не понимаю, Роджер, зачем я вам нужен?
— Не торопите события, мой дорогой. Вы все узнаете в своё время.
Фрэнк нахмурился, ушёл в себя.
— Дорогой мой, надеюсь, вы не думаете, что я собрался сделать из вас своего любовника? — наконец прервал молчание Роджер. — Ради этого я не стал бы так рисковать. Я женат, моя жена находится в той же клинике, что и мой племянник. Её тоже пытаются лечить. Совершенно безрезультатно.
Фрэнк бросил на него взгляд, заметив, как печальной дымкой подёрнулись глаза Роджера.
Глава 4
Фрэнк ощутил, как земля уходит из-под ног.
Саммерс похлопал его по щеке и, скаля зубы, с наигранным дружелюбием изрёк:
— Ну что ты, Фолькленд, падаешь в обморок, как барышня. Будь мужчиной, тебе недолго осталось им быть.
Оглушительно забилась кровь в висках. Понимая, что у него нет никаких шансов спастись, он все равно начал с невероятной силой вырываться из рук надзирателей под гадливым взглядом Саммерса, получавшим невероятное удовольствие от унижения жертвы. С него сорвали одежду, бросили его животом на узкий стол, один из охранников прижал его спину, которую затянули кожаными ремнями.
Кто-то подошёл сзади, резко развёл его ноги — острая боль обожгла задний проход.
— Расслабься, получи удовольствие, — услышал он насмешливый голос.
Стало трудно дышать, казалось, он ощутил у самого горла, как его словно проткнули колом. Чья-то вонючая ладонь заткнула рот, он уже не кричал, а рычал. Ощущал, как текут по ногам струйки крови и спермы, и с каждым толчком по телу прокатывается невыносимая волна боли и стыда.
Он услышал горячий шёпот Саммерса:
— Правда, здорово? А, Фолькленд? А сейчас будет ещё лучше!
Фрэнк ощутил внутри растерзанного тела холодный металл, пронзил чудовищный разряд тока. Он услышал свой звериный вопль и проснулся.
Он присел на кровати, тяжело дыша, пытаясь стереть дрожащей рукой испарину. Раздался стук в дверь. В спальню вошёл Роджер.
— Извините, дорогой мой, что вторгаюсь. Я проходил мимо и услышал, как вы кричали, звали на помощь. Вы плохо чувствуете себя?
— Боже, Роджер, если бы вы знали, от какого кошмара вы меня спасли.
Фрэнк прижал ладони к лицу, словно пытаясь заслониться от пережитого ужаса.
Роджер повернулся к окну, заложив руки за спину. Помолчал.
— Вам надо больше выходить на улицу. Вы слишком переутомились. Все время торчите на заводе.
— Роджер, я не хочу никуда выходить. Без вас. Боюсь встретить кого-нибудь. Вдруг меня узнают. И я вернусь в этот ад.
Он уже пришёл в себя, хотя голос звучал слабо. Откинулся на подушку, бездумно уставился в стену напротив, где висела картина в стиле абстракционизма.
— Безусловно, узнают. Узнают в вас Эдварда. Вы должны привыкнуть к этому. Я не могу все время ходить с вами, как с маленьким ребёнком. Это уже начинает выглядеть неприлично. В двух кварталах от завода есть казино-бар «Золотое руно». Эдвард любил там бывать. Просаживал много денег.
— Вы хотите, чтобы я тоже…
— Я надеюсь на ваше благоразумие. Но вы должны больше перенять привычек Эдварда. Проиграйте много денег, напейтесь, черт возьми, наконец, — он усмехнулся, заметив, с каким презрением скривился Фрэнк. — В гостиной играет живой оркестр, как вы любите, — пояснил Роджер. — Но не забудьте документы. Ваше лицо, лицо Эдварда, известно многим, но для полиции это не важно. И не забывайте — вам нельзя попадать в полицию. Это чревато и для меня.
Фрэнк видел такие клубы раньше только в кино, или на старых фотографиях. Здесь сохранялась атмосфера тридцатых-сороковых годов прошлого века — эпохи больших джазовых оркестров — биг-бэндов. Разумеется, он понимал, что не услышит ни Каунта Бейси, ни Гарри Джеймса, ни «сентиментального джентльмена джаза» Томми Дорси. Но оркестр, играющий в гостиной, умело создавая восхитительное кружево звуков, сотканное из отточенных мелодических фраз, покорял виртуозной импровизацией, и казалось, ничем не уступал в мастерстве классикам.
Здесь было почти по-домашнему уютно. И в то же время стильно. Небольшое помещение, круглые столики с белыми скатертями, стулья с изогнутыми в виде арфы спинками. Пол выложен наборным паркетом со строгим геометрическим рисунком, входы в зал в виде арок. Сцену огибала деревянная балюстрада. В потолок упиралось несколько колонн с лепным декором, но они скорее служили для украшения, чем подпирали свод.
Казино пользовалось успехом у великосветской публики. По залу прохаживались многие персонажи светских хроник. «Однорукие» бандиты, жадно пожиравшие огромное количество фишек, редко делились выигрышем, но это мало волновало тех, кто играл. Фрэнк уже привык к странностям этого города — роскоши, стилю пятидесятых годов и молодости горожан. За все время пребывания в городе, Фрэнк не встретил ни одной немолодой женщины. Свежие без единой морщинки лица с ровным румянцем. Белоснежные, идеально ровные зубы. Высокая, литая грудь. Безупречная фигура с осиной талией.
Зачастую мужчины не отставали от женщин. Атлетическая фигура, пропорциональные черты лица, которые могли бы послужить эталоном «золотого сечения». Проблема заключалась в том, что идеал, которому придерживалось большинство людей, совпадал. Мужчины и женщины выглядели одинаково красивыми, и раздражающе похожими, словно ленивый создатель штамповал их по одной матрице.