— Граф Бекмешев, у парня на глазах отец погиб. Проявите хоть немного милосердие…
Бекмешев нахмурился и сверкнул грозным взглядом.
— Только ради вас, господин Никитин… Яков, Афанаську с завтрашнего дня на мельницу, пусть с утра до вечера мешки таскает. Чтобы я его две недели поблизости не видел…
— А как с Еремеем быть? — спросил седой всадник.
— В село пусть везут. Утром схоронят. Я батюшку пришлю, чтобы отпел…
Усадьба графа стояла на берегу Волги, среди вековых дубов. Огромная территория, огороженная высоким частоколом. Я насчитал два каменных, три новых бревенчатых домика и с десяток небольших построек. У ворот стояла серебристая карета без лошадей и запряженная бричка с парой гнедых.
Один из охотников сразу попрощался и уехал на бричке, а второй всадник, седой крупный мужчина — оказался приказчиком графа. Я вспомнил, что видел его раньше, когда он приезжал в Новореченское и интересовался насчет юных девок. Кажется, его фамилия Шпагин.
— Яков,– приказал граф.– Пусть обед в беседку принесут.
— Понял, Владислав Сергеевич…
Бревенчатая беседка стояла прямо у песчаного берега.
— Однако это трагедия…– вздохнул я, когда сели в беседке.– То, что произошло сегодня на охоте…
— Да, действительно неприятный случай…– кивнул граф.– Еремей уже столько раз ходил на кабана… что же, видно судьба такая…
— Лютый зверь этот кабан…
— В прошлом году солдат возвращался из Царицына. Ночью шел и наткнулся на двух секачей… утром только обрубки ног в сапогах нашли, а еще говорят волк да медведь лютые животные…. Вы же видели это чудовище, шестьсот фунтов, не меньше… а клыки какие!
Граф Бекмешев внимательно посмотрел на меня:
— Андрей Иванович, а вы давно прибыли в Новореченское?
— Чуть больше месяца.
— И уже организовали кирпичный заводик? Однако деловая у вас хватка!
— Вернулся из столицы, осмотрелся — поместье в глубочайшем упадке. Вот и решил наладить производство. Потихонечку дела пошли в гору…
— А с губернатором для чего встречались? Если, конечно, это не величайшая тайна…
— Привез проект по водоснабжению. Губернатор обещал рассмотреть в министерстве…
— Так вы, в некотором роде, ученый?
— Скорее рационализатор.
— В общем, человек с большими амбициями. Правильно я понял? Господин Аксаков тоже неплохо за несколько лет развернулся. Богатейший человек в Царицыне… Вы здесь всего месяц, а уже обрастаете нужными связями…
К беседке подошли три девочки с подносами и быстро выставили на столы тарелки с блюдами.
— Что предпочитаете, Андрей Иванович? Вино, водку? Имеется даже коньяк.
— Только рюмку водки, господин Бекмешев.
Когда девочки ушли, я спросил:
— У вас такие юные служанки?
— Это… мои наложницы.
Я удивленно уставился на собеседника.
— Да. Не удивляйтесь. У меня восемнадцать юных наложниц. А чем мы хуже турецких султанов или японских даймё? В Японии, например, девочек учат ублажать мужчин чуть не с двенадцати лет. Хотите после обеда слегка развлечься, попробовать молодое упругое тело? Я держу трех прелестниц для особых гостей…
— Граф Бекмешев, сразу выскажу свое мнение. Я крайне отрицательно отношусь к совращению малолетних. Считаю это преступлением…
Бекмешев громко рассмеялся.
— Лично я не нахожу здесь ничего смешного, граф Бекмешев.
— Послушайте, господин Никитин, девочки, что живут в моей усадьбе — все крепостные. Посмотрите какие все красавицы, как на подбор… Четверых родители привели сами. Что их ждало в поместьях? Тяжкий труд, убогий быт, грязь и нищета… замужество с такой же голытьбой и вечные побои. Если какой смазливой повезет — возьмет помещик в усадьбу и будет время от времени использовать… У меня девочки живут в прекрасных условиях. Сытые, одетые и обутые, обучаются грамоте и этикету… а года через четыре, когда они надоедят, я найду для них женишков из мещян или помещиков-вдовцов… Господи, разве я чем-то нарушаю заповеди… Да я же настоящий благодетель…
— Они же еще совсем дети, граф…
— Дети? Да эти дети уже сношаются как скоты на сеновалах в четырнадцать… вы все же идеалист, помещикНикитин. Только не говорите, что не держите в усадьбе пару смазливых девок для утех, никогда не поверю… с вашей внешностью бабы наверняка так и липнут…
— Давайте лучше поговорим о делах.
— Хорошо. Через пять дней я пришлю приказчика Шпагина. Он посмотрит ваш кирпич, и если понравится — купит тридцать тысяч штук.
Граф показал на блюда:
— Почему не кушаете, господин Никитин?
— Аппетит что-то совсем пропал.
Девочки, что приносили обед, действительно совсем дети. Не старше тринадцати. Чуть старше Софочки, дочери помещицы Поповой, которая еще верит в сказки. У меня это в голове не укладывалось… Не может психически здоровый мужчина так поступать… это полный абсурд.
— Однако, вы весьма впечатлительная натура,– усмехнулся граф.– Это большая редкость для провинциального помещика. Даже престарелые императоры в Древнем Риме спали с юными особами, чтобы сохранить молодость и здоровье… да и кое-кто из наших русских царей…
— А вы себя возомнили царем?
— Ну что вы, господин Никитин! Вы неправильно меня поняли. Послушайте, давайте я тоже приеду к вам через недельку. Посмотрю ваш кирпичный заводик и усадьбу, тем более, у меня попутно дела в Тимофеево…
— Вы холодный циник,– сухо ответил я.– Послали к камышам практически безоружных мужиков, хотя вполне осознавали серьезную опасность. Знали, что там бегает громадный дикий вепрь. По вашей вине сегодня погиб человек. Вы насилуете малолетних девочек, пользуясь своим положением. И не надо говорить, что родители сами их приводят. Это не родители, а черти, их место в аду…
Граф побледнел, сжав добела кулачки.
— Как и обещал, Бекмешев, я продам вам партию кирпича. Но больше между нами не будет никаких дел…
— Зря вы так, господин Никитин… с такими принципами вам точно не ужиться в нашем дворянском сообществе… а я человек влиятельный и в Царицыне, и в Тимофеево…
Я привстал и окатил графа леденящим взглядом:
— Прощайте, граф Бекмешев!
— Что же… и вам всего доброго, господин Никитин!
Я быстро вышел за ворота, сел в бричку и кивнул Герасиму:
— Поскорее убираемся из этого Содома!
После обеда небо потемнело и зарядил мелкий дождь. Мы остановились на обочине и натянули каркас с чехлом от дождя. Однако каркас защищал только меня. Когда проехали половину пути, дождь усилился. По чехлу били тяжелые крупные капли.
Я кивнул на домик на холме:
— Что там?
— Небольшая дорожная гостиница.
— Поворачивай, Герасим…– кивнул я.– А то до нитки промокнешь…
Когда добрались до домика, начался настоящий ливень. Герасим въехал под навес, пристроенный к конюшне. Под навесом стояла еще одна бричка.
Пока я добрел до дома, порядочно промок, но все же не так сильно, как Герасим. Постучался в тяжелую дверь и почти сразу отворила миловидная пожилая женщина в длинном сером платье и чепчике.
— Проходите, господин… вишь оно, льет как из ведра…
Я вошел и сразу оказался в просторной комнате-столовой. За столиком у окна сидел кудрявый немолодой мужчина и задумчиво смотрел в окно. На его столике в гордом одиночестве стояла бутыль шампанского. Он посмотрел на меня туманным взглядом и чуть заметно кивнул.
Женщина провела меня и показала комнату.
— Сколько вас, господин?
— Двое. Наверное, до утра останемся.
— Я сейчас сухие халаты принесу. Разведу камин и подсушу вашу одежду.
— Спасибо, хозяйка… поесть найдется?
— Лапша свежая, ушица… есть свиные отварные уши и холодец…
— Картошечки нет?
— «Черное яблоко»? Нет, такого не держим…
Я уже слышал, что некоторые жители Поволжья невзлюбили картофель. Почему, совершенно непонятно…
— Тогда лапши похлебаем, только переоденусь…
Вскоре пришел Герасим. Хозяйка так и не нашла на конюха халат большого размера, но все же отыскала огромную льяную рубаху и штаны из мешковины.
Когда мы отдали одежду просушить, переоделись и сели обедать в столовой, кудрявый мужчина тихо спросил:
— Господа, разрешите к вам присоединиться?
Я кивнул и незнакомец подсел, прихватив наполовину опустошенную бутыль шампанского. Он уже был изрядно выпивши. Худощавый, лет сорока трех, лицо слегка вытянутое, волосы черные и блестящие, с легкой сединой.
— Разрешите представится, Нестор Коробейников. Нижневолжский поэт.
— Помещик Андрей Иванович Никитин. А это мой кучер Герасим.
— Весьма колоритный у вас кучер,– поэт нахально пощупал бицепсы Герасима.– Интересно, он везде такой большой?
Герасим нахмурился и слегка отодвинулся.
— А вы что, путешествуете? — спросил я поэта.
— Да. Еду в Енотаево, навестить родную тетушку Елизавету… вообще, люблю русские дороги, в пути меня почти всегда посещает Муза…– поэт показал на шампанское.– Пригубите?
— Спасибо, но я откажусь.
— Позвольте, я прочитаю вам новое стихотворение, написал всего час назад.
— Читайте…– кивнул я.
Я опять пропью сырую осень,
А как снег накинет белый плед,
Вновь шагну с зарей, в мороза проседь,
Заприметив свежий волчий след.
Волчий нрав — жестокие забавы:
Рвать, кусать, вгрызаться в плоть клыком,
Прошагал я восемь верст, усталый,
На свиданье с грозным бирюком.
Не беру давно свою борзую,
Лишь блестит на солнце ствол ружья,
И не дрогнет в схватку роковую,
Крепкая как сталь, рука моя…
— Дальше я пока не сочинил, но думаю, развязка будет чрезвычайно трагическая…
— У вас слегка Некрасовский стиль…– задумался я.
— Совершенно нет. Николай Некрасов пишет образно, детально, но слегка размыто. У меня каждая рифма четкая, будто строй солдат прогнали по плацу… Думаю, скоро вы еще услышите о поэте Коробейникове…
Поэт посмотрел на меня мутным взглядом:
— Послушайте, если не любите шампанское, у меня есть хороший индийский гашиш… чтобы слегка убить время…