Потом мы лежали, уставшие рядом и Милана водила пальчиком по моему позвоночнику. Так вперёд до шейного позвонка, спускаясь ниже, ниже, до копчика.
— Да, теперь вижу, что ты мне не изменял.
— Это почему? — я приподнялся на локте и взглянул на неё с улыбкой.
Потом перевернулся на спину, заложив руки за голову, бездумно вгляделся высокое белёсое небо и громоздящиеся там, словно груды собранного хлопка, облака.
— Жадный слишком. Истосковался по женскому телу, бедняжка.
— А ты знаешь, как тоскуют мужики по этому?
Повернул к ней голову, стараясь нацепить на лицо маску недовольства, но получилось у меня это плохо. Просто потому что пребывал в такой не передаваемой никакими словами неге, когда всё вокруг кажется чудесным, а душу заполняет лишь сладкая радость.
— Да уж знаю, — без тени стыда, с улыбкой, сказала Милана, потрепала меня по волосам. Провела опять пальцем по лицу, шее, груди, сделала петлю, вернулась.
Я вскочил, прошёлся по полянке, по щиколотку утопая в траве, которая приятно холодила, щекотала ступни, уставшие от тесных ботинок. Чудесный запах нагретой коры, капли воды на шершавых листьях осины. И неяркий свет, пробившийся сквозь гладкие ярко-зелёные листочки молодой липы
Но тут я услышал странный шум, который мог создавать только человек. Бросил взгляд на Милану. Расслабленно, раскинув руки, она млела, подставляя всю себя под лучи солнца. Полюбовался на красивой формы колени, тонкие щиколотки и маленькие ступни, которые всегда сводили меня с ума.
Прошёлся вглубь густых зарослей. Шум нарастал, потянуло дымком от костра, жареной колбасой или сосисками. Тонкий звон стекла — водочку распивали ухари. Я подошёл ближе.
— А всё же знаешь, Борька, странно всё это, — услышал я мужской, шепелявящий голос. — Откуда это дерьмо взялось-то? А?
— Та що ти заладив, бл…?! Грязюка там опосля дождя! — с хохляцким акцентом воскликнул второй. — Вот и выхлюпалась. Давай краще выпьем, — голос мужика показался знакомым. Я ощущал, что знаю его, но не мог припомнить, где мог слышать. Но почему-то внутри рефлекторно начал расползаться предательский страх, запульсировал на уровне солнечного сплетения. — Да, бл… так ей и надо, курве этой!
— А вот знаешь, я ведь потом это… подошёл ближе к этому фонтану, — вкрадчиво продолжил первый мужик.
— И що?
— А оттуда серой разило! Вот хошь верь, хошь не верь.
— Сирой? Пекло там понимаш? — Борька гоготнул, жадно выхлебал стакан и шумно срыгнул. — А ти мало не обисрався?
— Вот не веришь ты, паря. А я тебе верную вещь говорю. Я работал вместе с Верхоланцевым. На его картине, — и тут я превратился в слух, вжался в бороздчатый толстый ствол старой липы, а липкие листочки противно обволокли меня. — И так ведь Милана эта Рябинина играла. А там такая хрень была. Во-первых, актёра убили. Во-вторых, чертовщина какая-то происходила постоянно. И все из-за этой. А теперь она здесь играет, у Романовского. А он взял на главную роль жёнушку свою, а не Рябинину. Вот она и мстит.
— Х..ня! — вынес вердикт Борька. — Полная.
Я отшатнулся, винтовочным выстрелом сухо прогремел сломавшийся под ногой сучок. И я быстро вернулся к Милане. Она обеспокоенно привстала, прислушиваясь у шуму. Сквозь густой кустарник кто-то ломился.
Разошлись ветки. Вот они. Один поменьше, щуплый с унылым вытянутым лицом и грустными глазами брошенной собаки. А второй. Я замер. Длинный, с квадратной челюстью, оттопыренными ушами. Глубокие грубые складки залегли над переносицей. Надвинулся на меня. Это был тот же самый мужик из моих американских видений. В точности! Тот самый, который захватил в заложники Люка, а я спас его. В голове помутилось и я лихорадочно поискал вокруг подходящее оружие. Здоровенный сук подвернулся под руку.
— Борька! Узнаешь меня? Я из Москвы недавно приехал! — вырвалось у меня. Я постарался как можно шире и счастливее улыбнуться. — Жил на Кутузовском, дом двадцать три! Корпус два.
Он побагровел, сощурился, и пошёл на меня. Губы шевельнулись, показалось, что он пробормотал: "Стэнли, ублюдок, убью".
Хрясь! Тяжёлый сук обрушился прямо на лобешник Борьки. Я замахнулся и приложил ещё раз. Амбал зашатался, как пьяный и, раскинув длинные руки, рухнул на спину.
— Ты чо сделал? — запричитал второй мужик. Лицо у него сморщилось. — Мы разве приставали к вам? Просто шли… Вставай, паря, — протянул руку привставшему Борьке.
— Ты ох. ел? — Борис присел и уставился на меня, выставив вперёд квадратную челюсть. В глазах не было злости, лишь недоумение. — Я тебе чипав?
— Извини, Борис, — от стыда был готов сквозь землю провалиться. — Не разглядел.
— Забирайтеся отседа, поки я тебе не доклав, — сильно шатаясь, как при сильной качке, он встал во весь свой огромный рост, осторожно дотронулся до шишки на лбу. Та вспухала прямо на глазах.
Я вернулся к Милане, быстро стравил воздух из матраса и кое-как засунул в рюкзак. Она недоуменно смотрела на меня, но молчала, не расспрашивала. Взяв под руку, я как можно быстрее потащил её с поляны.
А потом мы сидели в том же трактире на берегу реки Нары, куда ходили как-то с Норой. На втором этаже на деревянном балкончике с резными балясинами. Отсюда по-прежнему открывался великолепный вид на крутой изгиб реки, пологие берега которой заросли густым лесом. Рассекали волны прогулочные теплоходы, оставляя за кормой белый бурунный след. И солнце напоследок устроило светопреставление, окрасив облака над горизонтом в буйный сине-алый цвет.
Мы мило болтали о пустяках, Милана деликатно не возвращалась к идиотской потасовке с Борькой. Она умела быть внимательной, и я ценил это. Подперев подбородок кулачком, вдруг спросила:
— А как поживает твой друг колдун, Касьян Кастильский. Ты навещал его? Как он?
Я вздрогнул, едва не выронив вилку из рук. Касьян! Нора сказала, что мне нужно обратиться к более сильному экстрасенсу, чем она. А Кастильский был самым подходящим кандидатом. Лучше не найти! Я звонил ему с месяц назад, поздравлял с праздниками. Выслал хороший подарок на день рождения. Он тепло поблагодарил. Но ни разу с той поры, как мы расстались, не съездил.
— Нормально вроде бы. На здоровье не жаловался. Приглашал в гости. Съездим как-нибудь, — я нежно взял Милану за локоток.
— Нет, Олег, — она вытащил свою руку из моей. — Ехать в это место… — она болезненно сморщила лоб. Поджав губы, отвернулась к реке. — Столько воспоминаний. Таких грустных. Не хочу, — она покачала головой.
Внутри задрожало нетерпение, и стало тяжело усидеть на месте. Ёрзая на деревянном стуле, словно у меня разыгрался геморрой, я с трудом выдержал милую беседу с женой. Распрощался и рванул в детдом, бросив в кейс лишь документы, прыгнул за руль своего красного "мустанга" и рванул по заасфальтированной бетонке М2 "Крым" в Москву. Уже начало темнеть, мимо проносились заброшенные деревни, бескрайние поля, обрамленные на горизонте мрачной грядой леса. Одновременно я лихорадочно искал подходящий рейс. Курортный сезон, я мог не купить билет перед самым отлётом в Адлер. Но меня уже было не остановить.
На миг накрыло страхом, когда вспомнил, как также ехал в Серпухов, разыгралась гроза, страшный разряд молнии обрушил ЛЭП и меня шандарахнуло электротоком от разорванного провода, который почему-то не обесточился при падении опоры. И я очнулся на электрическом стуле в Синг Синг, где начался мой странный путь по Америке 50-х годов прошлого века. Нет, врёшь, не возьмёшь! В одну воронку снаряд не падает.
В кровавом свете умирающего солнца показались высотные башни Москвы с едва пока заметной неоновой рекламой. И я свернул на Домодедово. Мог вылететь из Шереметьево, но Домодедово было на пятьдесят километров ближе. А я спешил и даже не мог ответить на вопрос — почему я так долго мучился и не ехал к единственному человеку, который мог решить всё мои проблемы. Сильнейший экстрасенс, техномаг, ясновидец. Человек, совмещающий в себе сверхъестественные силы и безупречное знание техники.
Вырос высоченный стеклянный фасад здания аэропорта стена с надписью "Домодедово" и, оставив машину на платной стоянке, я влетел пулей в гулкий двухъярусный огромный зал, по которому дефилировали толпы людей. Бросил взгляд на табло. Чёрт! Твою мать! Опоздал! Рейс до Сочи улетел.
Впрочем, приятный женский голос объявил, что отложенный рейс до Сочи, вылетает через полчаса. И вот уже я сижу рядом с иллюминатором, рассматривая, как крыло лайнера разрезает пушистые гряды облаков. И только сейчас, я вспомнил, что даже не позвонил Касьяну, не предупредил о приезде. А что, если он уехал, заболел или не дай Бог умер? Как я мог быть таким беспечным?! Идиот! Два часа полёта я ругал себя самыми последними словами, не имея ни малейшей возможности исправить свою ошибку.
Но вот "Боинг" пошёл на посадку, заскрипели шасси о бетонку аэродрома и я вновь оказался на тот самом месте, где несколько лет назад начался мой путь в Дальноморск, где столько произошло всего, что от воспоминаний прохватывало ознобом.
Таксист высадил меня неподалёку от дома Кастильского, на окраине города. Я постоял пару минут, не смея решиться перейти мостик через речушку и постучаться. Страх подкосил колени. Никогда не ощущал себя так глупо.
Но собрав все силы в кулак, я направился к крыльцу, где тускло горел фонарь.
Дверь медленно и важно с тихим скрипом отворилась передо мной. Все та же дама в чёрном длинном балахоне, что делало её похожей на аббатису. Матильда Тихоновна, экономка Касьяна. Я замер, стараясь не дышать. Даже в тусклом свете заметил, как она постарела, сгорбилась, хотя некоторая надменность все равно ощущалась в ней.
— Господин Кастильский ждёт вас, — сказала она и едва заметно улыбнулась.
И я с облегчением выдохнул, ехал не напрасно. И Касьян не потерял способность предвидеть события. Это уже внушало ощущение надёжности.
— Как я рад, Олег, что вы приехали!
С кресла поднялся Касьян. Так же широк в плечах, крепок, окладистая седая борода, но длинные волосы цвета вороного крыла словно покрылись изморозью, морщин стало больше. А глаза потемнели, помертвели и будто принадлежали человеку иного мира.