Впрочем, палочка была в руках опытного "дирижёра" — Джозефа Шепарда. Он нанял людей, администраторов и помощников, которые организовывали мои многочисленные поездки. Заказывали залы для выступлений, рассылали приглашения. Люди подбирались для каждого избирательного участка — бизнесмены и офисные клерки, юристы и учителя, врачи и обычные работяги. И всё это оплачивалось из фонда, созданного Шепардом. Статьи в прессе, брошюры, постеры и время на телевидении. Страшно представить, сколько денег он вложил в мою кампанию. И ради чего? Кто я был для него? Будущий муж его племянницы? Или просто Шепард воплощал свою мечту, поскольку сам не смог стать политиком?
После выборов я перебрался в Вашингтон, чтобы быть ближе к месту моей работы в Сенате. Город этот хоть и является столицей, совершенно не напоминает шумный и бестолковый Нью-Йорк.
Жил я теперь на 110-й юго-восточной улице, в пятнадцати минутах ходьбы от Капитолия. По обе стороны в единую монолитную стену в каком-то совершенно безумном стиле сливались фасады двухэтажных домов. Словно архитектор, что создавал их, не мог никак решить, какую отделку лучше применить — бугристый природный камень, красно-коричневый кирпич, голый бетон или оштукатурить всё в голубой или желтый цвет. Выглядело это странно, непривычно. Не типовые многоэтажки, или стройный ряд кирпичных коттеджей, как это бывает в новых элитных районах Москвы. А что-то безобразное, безвкусное, но никому не было никакого дела до единства стиля.
Мой дом прятался в глубине двора за буйно разросшимися деревьями и кустарниками. Но сейчас, в декабре, от них остались лишь чернеющие силуэты. Лишь радовали глаз вечнозелёные рододендроны.
От выходящей на улицу невысокой кирпичной ограды, украшенной старинными фонарями, вглубь двора шла выложенная охристым кирпичом дорожка. Огибала с двух сторон овальное зеркало бассейна с подогревом, в который будто бы опрокинулся белый фасад, двойной ряд окон с распахнутыми тёмно-коричневыми ставнями, и балкон на втором этаже с ажурными перилами из кованого железа.
Здесь было именно то, что я ценил больше всего — много пространства и воздуха. Просторная гостиная с высокими потолками в два этажа. На паласе с восточным орнаментом — обитый светлым полотном диван. Кресла-бержер у камина, встроенного в большой книжный шкаф. С белоснежными стенами отлично гармонировала контрастная отделка из красновато-коричневого дерева оконных рам, перил верхней галереи, дверей. Ярким пятном выделялся стоящий под лестницей чёрный рояль, на котором играла Лиз, когда приезжала в гости. Я очень скучал по ней, но она была занята в премьере на Бродвее, и могла лишь изредка навещать меня.
Особенно уютно становилось вечерами, когда загорались изящные люстры. И свет их, отражаясь от дубового потолка, заполнял всё мягким золотистым сиянием.
Верхнюю галерею я приспособил под кабинет. У окна — письменный стол из массива дуба, высокие стеллажи по стенам, сплошь уставленными книгами — справочниками, атласами, подшивками газет и журналов. Я перевез их из дома Стэнли.
Когда я только попал в этот мир, без интернета я ощущал себя инвалидом, подчас слепым и глухим. Но потом я освоился и даже стал получать удовольствие от того, что сам могу быстро найти любую информацию в нужном справочнике. Естественно, я работал в библиотеке Конгресса — крупнейшей в мире.
Заседания в Сенате должны были начаться лишь через месяц, в январе, так что пока я был предоставлен самому себе, принимал поздравления, посещал всевозможные мероприятия — от семейных обедов до раутов, устроенных в мою честь. Собирал материалы для своей книги о "плавильном котле, в котором могут сварить живьем". И естественно моей основной работе — с разоблачениями деятельности компании Ллойда Джонса.
- И, кроме того, я могу сообщить тебе ещё одну радостную весть, — с загадочной полуулыбкой Джек сделал длинную театральную паузу.
- Ну-ну. Не томи.
- Мод справилась! Мы победили! — выдохнул он. — Присяжные совещались недолго. Буквально через два часа вынесли вердикт. Завтра буду присутствовать на вынесении наказания. Думаю, что смертный приговор обеспечен! — Макэлрой прищёлкнул пальцами.
Мод Райт, очаровательная худенькая шатенка с зелеными глазами, из офиса окружного прокурора штата вела обвинение по делу Гедды Кронберг. Той самой журналистки из медиакопорации магната Хёрста, пламенного борца с левыми, "красными ублюдками", "коммуняками". Сколько сил тот потратил, чтобы уничтожить неугодного репортёра, довести его до тюрьмы и электрического стула.
Кронберг толкнула племянницу Меган Баррет на преступление. Когда несчастную женщину бросил муж, тетя подговорила Меган устроить взрыв в лаборатории компании Ллойда Джонса, где работал муж Меган. А потом свалила всё на Кристофера Стэнли, который написал перед этим статью, где разоблачал преступную деятельность этой компании. Погибло пять человек. Репортер оказался за решеткой, а потом и в "танцевальном зале" смертников. Джек хотел сам выступать обвинителем на процессе, но из-за работы в моём штабе, вынужден был отказаться и передал дело своей помощнице.
- Ну что, могу сказать. Поздравляю!
- Это и твоя победа, — сказал серьёзно и строго Джек. — Твоё выступление на суде было решающим, я считаю. Я наблюдал за присяжными. Некоторые женщины плакали. Эти слезы — самое прекрасное, что я видел в жизни. А ты знаешь цену моим словам.
Я выступил свидетелем на процессе, несмотря на запугивание со стороны адвокатов Кронберг. Рассказал о своих страданиях на электрическом стуле и в тюрьме Синг Синг. О расследовании, которое провёл, что Меган Баррет покончила с собой, именно из-за того, что её мучили угрызения совести. А офис прежнего окружного прокурора скрыл этот факт. Так что одним ударом я сокрушил двух своих врагов — Гедду Кронберг и Кирби Блэка, обвинителя на моем процессе, продажного помощника прокурора штата. Оставался лишь Мортимер, но он затих, и почти не проявлял себя. Так что пословица — "сиди на берегу и жди, когда мимо проплывут трупы твоих врагов", оказалась верной.
- Да ладно. Я всего лишь пересказал то, что со мной произошло. И всё. Никаких моих заслуг. Мне жаль её.
Джек весело подмигнул:
- Ну, ты можешь успеть стать губернатором и подписать указ о её помиловании.
- Я не собираюсь идти в губернаторы.
Раньше для того, чтобы баллотироваться на пост президента, надо было, прежде всего, стать губернатором. Обычно во главе штатов вставали лидеры партий. Ну, а потом, после успешной работы на этом посту, можно было думать о карьере президента. Но пример Джона Кеннеди как раз и показал, что это совсем не обязательно.
- А, ты готовишься к вертикальному взлёту? Вжиу! Пам! Прямиком в Белый дом!
- Я надеюсь, что ты со мной?
- Так точно, господин будущий президент, — он шутливо отдал мне честь, но прибавил более мрачно: — Тяжело тебе придётся. Врагов и конкурентов прибавится. А Уолтер Лесли Стоукс покажется тебе легким недомоганием, что-то типа насморка на фоне чумы или черной оспы.
Моим конкурентом на пост сенатора оказался очень опытный политик от республиканцев — сенатор Уолтер Стоукс. Его активно поддерживал генерал Эйзенхауэр, стремившийся попасть в кресло президента. А я ещё и умудрился нанести удар по самолюбию будущего хозяина Белого дома. Опубликовал статью в "Новом времени" с программой реконструкции автомобильных дорог. Ничего особенного, просто доказал, насколько это важно, описал современные автомагистрали XXI века, показал, сколько мы сможем спасти жизней, как улучшится жизнь людей. Эйзенхауер пришёл в ярость — он сам включил в свою предвыборную программу этот пункт. А тут я, какой-то ирландский выскочка, "красный придурок", опередил его.
Но я отлично понимал — вначале надо доказать, что я чего-то стою на посту сенатора, переизбраться на второй срок, пока у власти Дуйат Эйзенхаур (а я знал, что пробудет он там два срока). А уж затем бороться за президентское кресло, и не с кем-нибудь, а с самим Джоном Фицджералдом Кеннеди. И не просто с ним, а со всем его влиятельным и многочисленным кланом. Эдаким политическим спрутом, протянувшим свои щупальца во все сферы жизни страны, благодаря баснословному богатству Джо Кеннеди, у которого имелась парочка "карманных" редакторов изданий. Они создавали пасторальную картину, замазывали грешки членов клана и всячески восхваляли положительные деяния, раздувая из мухи слона.
Джон тоже попал в Сенат, но от штата Массачусетс. Я встречался с новоиспеченным сенатором на съезде демократической партии. Улыбчивый, обаятельный, энергичный, умеющий расположить к себе собеседника. Но не более того. Но Кеннеди даже не догадывались, что я знаю практически обо всех "скелетах в шкафу", которые они тщательно скрывали, благодаря "карманной" прессе. О страшной болезни Аддисона Джона Кеннеди, о слабоумии его сестры Розмари, которую подвергли лоботомии, о многочисленных любовных интрижках всей этой замечательной семейки. И проблемах с законом.
Раньше я восхищался мужеством Джона Кеннеди, смотрел на него, как на божество, кумира. Искал документальные фильмы, книги о нём. На моём столе в московской редакции "Паранормальных новостей" стоял "The Kennedy Car" — диорама с масштабной моделью смахивающего на авианосец "линкольна континенталь" 1961-го года, собранного на заводе "Форд моторс" специально для президента. Посвящена она была поездке Кеннеди в Берлин в 1963-м, где он в своей речи произнес фразу, ставшей культовой: "Ich bin ein Berliner". Так он выражал солидарность с западными немцами, после строительства стены, разделившей капиталистический и коммунистический Берлин. Несколько фигурок в машине — шофер, охранник, два дюжих молодца сзади на подножках. Сам президент с мэром Берлина Вилли Брандтом и канцлером Конрадом Аденауэром стояли за спинкой переднего сидения. На капоте черно-красно-жёлтый флаг ФРГ и звездно-полосатый. Чёрт, как мне тогда хотелось встать рядом с Джоном. Теперь же я мечтал заменить его на этом месте.
Достать диораму, воспроизводившую трагическую поездку в Даллас, не удалось — стоила она безумных денег. Но сколько раз я представлял, что вернусь в прошлое и спасу Кеннеди. Грезил этой мыслью.