— Они сами сказали, господин. С ними какой-то молодой капитан.
— Интересно, при чем тут крепость? Молодой капитан, говоришь? А, его, наверное, послал Хольберг…
— Что там такое, Йохан? — от шума проснулась жена Грета — румяная, пышнотелая, с большой коровьей грудью, она родила Фельтскогу трех дочерей — Кайсу, Кристу и Карин — и вообще была женщина неплохая. Любить — Йохан ее не любил, но уважал — этого не отнимешь.
— Спи, милая, я сейчас…
Застегнув камзол, начальник городской стражи нацепил шпагу и загрохотал сапогами вниз, на первый этаж… где его уже дожидались четверо вооруженных алебардами солдат во главе с молодым капитаном.
— Гере Йохан Фельтског? — молодчик посмотрел на хозяина дома, как солдат на вошь.
От такого неуважения Йохан рассвирепел. Щекастое, напоминающие вареную брюкву, лицо его пошло красными пятнами, тараканьи усики задрожали, тонкие губы скривились в саркастической ухмылке…
— А ты меня, можно подумать, не знаешь!
— Просто уточнил…
Сунув руку за пазуху, пришедший капитан вытащил оттуда какую-то бумагу с увесистой красной печатью и со всей подобающей случаю важностью произнес:
— Господин Фельтског! Вы арестованы по обвинению в государственной измене!
— Что-о? — еще больше побагровел Йохан. — По обвинению?!
— По подозрению, я хотел сказать, — визитер быстро поправился и положил руку на эфес клинка. — Вот постановление! Подписано генерал-губернатором Горном.
— Кем-кем?
— Вашу шпагу, любезнейший господин!
Утро выдалось хмурым. Собравшийся на реке туман никак не хотел уходить, но, гонимый жарким июньским солнцем, тяжело расползался, таился по заводям серым клочковатыми маревом. У Спасского, у заводи, с удочкой в руках сидел на бережку младой отрок Магнус Флориан Флокс, или, если короче — Флор. Сидел да, время от времени подергивая удилище, угрюмо пялился в воду. Что и говорить, выдалась нынче невезуха — пошел на утренней зорьке покидать, а поймал — стыдно сказать — лишь пару сопливых ершей да костлявого окуня. Ведь вроде и местечко здесь рыбное, местные мальчишки постоянно в этой заводи ловят. Правда, вот сегодня их почему-то не видать… На сенокос все ушли? Или, может, потому что туман? Потому и не клюет рыба… Ну, в последний разик!
Размахнувшись удочкой, Флориан забросил крючок как можно дальше от берега… и вдруг увидел лодку. Большую — на две пары весел — целый баркас, а не лодка, уж не какой-нибудь утлый рыбацкий челнок. Вот если бы у него, у Флора, имелась такая лодка, то он бы вовсе не нищенствовал, а… Перевозчиком бы стал, вот что! Нанял бы напарника… или даже гребцов, сам бы только деньги подсчитывал — милое дело. Красота! Да-а… хороша лодочка. Много чего можно на такой увезти — мешков пятнать муки или чего другого… и даже целых две телеги сена! Стог! Почти стог, да… И вон как быстро плывет лодочка, как весла мелькают — славно! Такую бы — да-а.
В лодке, кроме дюжих гребцов, поместилось еще шестеро мужчин в камзолах и шляпах — значит, шведы. И зачем сюда плывут? За рыбой? Что-то на рыбачков не похожи, при шпагах все… а вон и мушкеты! Ой, не стало бы худо…
Флориан хотел было спрятаться, да опоздал — лодка мягко ткнулась в камыши совсем рядом.
Дюжий парень в потертой коричневой куртке с желтыми отворотами соскочил прямо в воду, помахал рукой отроку, улыбнулся, весь из себя такой добродушный, радостный, только вот глаза…
— Ну, как рыбка? Клюет?
— Да чего-то не очень, — скручивая леску из конского волоса, честно признался Флор. — Пойду, пожалуй, домой… а то заждались, как бы искать не начали.
— Не клюет, потому что неправильно ловишь, — со знанием дела заявил незнакомец… коего Флориан, кажется, уже где-то видел и прежде… где же… где… О, Святая Дева, да это же…
— Дай-ка сюда удочку… Вот… вот, как надо, ага…
В руке незнакомого парня что-то сверкнуло… сверкнуло до боли в глазах и тут же погасло. И следом погасло солнце.
— А где у нас Флор? — оглядев явившихся на зов парней, Игната и Леньку, Бутурлин прошелся по горнице. Он по-прежнему жил у Алатыря Татарина, мужика с ниенской верфи… и первого своего помощника в деле формирования отряда из охочих людей, ненавидящих шведов и готовых выступить по первому зову русского воеводы.
— Не знаю, — зевнув, потянулся Игнат.
Ленька же, тряхнув рыжими вихрами, вспомнил:
— Он до зари еще на рыбалку ушел. Место, говорит, знает славное, отроцы здешние показали.
— Что-то долго нет, — буркнул Никита Петрович. — Впрочем, черт с ним… План крепости срисовали?
— Вчера еще, господине.
— Тогда в путь! — поправив висевшую на поясе шпагу, лоцман потер руки. — Ну, что стоите-то? Собирайтесь уже, лодочник, поди, заждался.
— Да нам, господине, собраться — что подпоясаться. Готовы уже давно по твоему слову.
— Тогда — с Богом! В путь, парни.
Ветер дул с Невы. Трепал волосы, уносил в луга синеватые клочья тумана, раскачивал пурпурные соцветья кипрея, росшего совсем неподалеку, на берегу.
Алатырь Татарин давно уже был на верфи, простились с ним еще вчера вечером, загодя. Лишь домочадцы его помахали с крыльца вслед уходящим:
— Доброго пути!
— И вам счастливо оставаться. Увидимся.
— Увидимся. Коли бог даст. Пистоли свои не забыли?
— Нет.
На полпути к реке Бутурлин резко свернул влево, на узенькую тропинку, ведущую через заливной луг.
— А нам не на пристань ли, господине? — удивленно переспросил Ленька.
— Нет, не на пристань, — Никита Петрович даже не обернулся, шел, как и шел — впереди, по колено в росной пахучей траве. — Лодочник в заводи ждать будет.
— Не в той ли, куда наш Флор за рыбой пошел? — вскинул глаза Игнат. — Эх, зря он припозднился — не попрощались.
— Ничего, — хмыкнул рыжий. — Ведь вернемся еще.
Услыхав, Бутурлин лишь покивал:
— Обязательно вернемся!
Желтый от кувшинок и лютиков луг тянулся не долго, заканчиваясь зарослями малинника, смородины, ивы. Срезая путь, лоцман зашагал прямо через кусты, продрался, словно медведь, парни — за ним.
— А вон, господине, и лодка! — щуря глаза от солнца, показал рукою Игнат.
Замедлив шаг, Никита Петрович подозрительно покусал губу:
— Что-то уж больно большая. Нет, то не наша. Однако… кто бы это мог тут быть?
— Таятся, словно тати! — поддержал хозяина Ленька.
— А ну живо в траву! — Бутурлин махнул рукой и первым повалился в заросли. Правда, похоже, уже было поздно — путников заметили. Ошивавшиеся рядом с лодкою трое парней побежали к Бутурлину и его людям…
— Чужаки! — недобро прищурился лоцман. — Похоже, по нашу душу… Хотя — почему? Как?
Рыжий Ленька пригладил вихры:
— Может, и не по нашу…
— По нашу… — тут же отозвался Игнат. Голос у него при этом был такой, что Бутурлин и Ленька невольно оглянулись… и замерли. В траве, совсем рядом с ними валялся еще теплый труп, только что обнаруженный отроком. Мертвое тело Флора!
— Ножом его, гады, — наклонившись, прошептал рыжий. — Прямо в сердце…
— Так, парни! Нынче на вас вся надежда, — быстро заявил Никита Петрович. — План вы должны передать воеводе Потемкину любой ценой. Любой! Так что перехватите лодочника… лодку… И вперед! Весел не покладая.
— А вы, господин?
— А я — здесь. Не беспокойтесь, выкручусь. Ну, живо в кусты! Да побыстрее.
Парни нырнули в кусты, побежали — приказ господина для них являлся законом, и никто не смел ослушаться. Бутурлин тоже затаился, вытащив из-за пояса пистолеты. Оба заряженные, с кремневыми замками, что удобно — не надо фитили запалять. Расположившись в зарослях, молодой человек спокойно ждал, когда чужаки подойдут поближе. Пятеро парней, из них четверо — стражники, если судить по камзолам, палашам, алебардам. Да и шлемы на головах — обычные солдатские каски с небольшим гребнем.
Четверо стражей, пятый же… Пятый — в модной короткой курточке почти без рукавов, с серебряными пуговицами и бантами, в широкополой шляпе с пером… Шляпа мешала пробираться через кусты, и парень ее снял, утер выступивший на лбу пот.
Жених!
Узнав, Никита Петрович ахнул: так вот в чем дело, оказывается! Незадачливый поклонник Марго, как видно, решил отомстить. Выследил, подстерег… и явился не один — с солдатами. Вот ведь подлая сволочь!
Нервно покусав усы, лоцман вдруг ощутил укол совести — выходит, солдаты-то явились из-за него… из-за его связи с красавицей брюнеткой, если уж на то пошло, да. Нужно было бы держаться поосторожней, помнить, что отвергнутый и оскорбленный жених не остановится и явно захочет отомстить. Вон он, пробирается через кусты, прет, словно лось, с самым бравым видом! В руке шпага… Ла-адно, поглядим!
Зачем они отрока-то? Явно ведь они, больше некому. Видать, заметил их Флор на свою голову. Не вовремя отправился порыбачить, ох, не вовремя… Эх, Флор, Флор…
Вспомнив о зарезанном мальчике, лоцман прицелился и, завидев уже прямо перед собой — в десяти шагах — широкий колет стражника, без раздумий потянул спусковой крючок…
В клочья порвав утреннюю тишь, грянул выстрел! Солдата отбросило в сторону угодившей в грудь пулей, второй стражник, ищущий следом, присел… и тоже получил пулю — на этот раз в шею.
Третьим оказался «жених»… Выскочил из кустов на второй выстрел и, выхватив шпагу, что-то яростно закричал…
Клинки скрестились со звоном. Удар… еще удар…
На этот раз «женишок» сражался куда как ловчее, чем тогда, на лугу. Злее стал или просто вспомнил хорошенечко все, чему учили. Бился, как настоящий диестро — фехтовальщик, боец — выставив вперед правую ногу, плечо… То же самое сделал и Никита Петрович…
Удар! Удар! Удар!
Клинки пели задорную песню…
А вот и выпад — укол! И первая кровь… нет, отнюдь не Бутурлина.
Ранив противника, Никита сразу же отскочил, вернулся в боевую стойку — боком к противнику, острие шпаги — на уровне глаз. Рана оказалась не такой уж и страшной, так, царапина на плече, порез, да и крови вытекло немного — а вот округлившиеся глаза соперника налились бешенством и самой лютой злобой.