Удар, удар… искры со звоном! Палаш врага оказался крепким. А с саблей все по-другому… не так, как со шпагой… надо было приноравливаться, брать противника на «польский крест».
Когда-то, еще лет пять назад, во время смотра в Новгороде сдружился Никита с одним смоленским дворянином, тот и научил, показал, как поляки на саблях бьются. Поистине славно! Бутурлин ничего из сей доброй науки не позабыл, даже тренировал у себя на усадьбе руку.
Не позабыл, нет… руки да ноги сами собой вспоминали и боевую стойку, и крест…
Удар!
Подставив саблю перпендикулярно к вражескому палашу, Никита тут же перевернул ее лезвием вниз, чтобы палаш, соскальзывая, не поранил незащищенную руку. Гарды-то у сабли, в отличие от шпаги, почти что и не было, одно перекрестье.
Еще удар… звон, отбивка… Еще какая-то сволочь подскочила сбоку — н-на! Получи! Ага, больно! То-то…
Основной противник Бутурлина, крепенький плечистый усач, действовал палашом вполне умело и хладнокровно. По всему чувствовалось, этого парня обучали не только закатывать ядра в пушечный ствол! Он и стойку держал, и атаковал, и удары отражал очень даже ловко.
Опять второй! Ну, что ты будешь делать? Гад… молодой, тощий… Ну, на!
Желая поскорее покончить с этим занудой, Никита применил быстрый прямой удар, толкающий и не очень сильный, зато точный! Угодил, куда целил — зануде в шею! Молниеносно так — р-раз — и всё!
Такой удар обычно использовали в поединках или вот в схватке с одиночным пешим противником, но более всего — в конном бою, когда просто необходимо было наносить множество быстрых ударов в самых разных направлениях. Вот как и сейчас…
Получив удар в шею, зануда отвалил, осел наземь… и что там с ним дальше, Никиту не интересовало — основной-то его противник, усач, был вполне еще свеж и опасен. Вот снова напал! И как только хватает наглости? Нет, чтоб сдаться уже… или бежать. Не-е, не дождешься…
А мы так!
Чуть отскочив назад, лоцман нанес противнику разрубающий или так называемый тесачный удар. Отбил очередной выпад, коротко замахнулся от локтя… И разрубил противнику плечо, едва не отрубив руку!
Так-то лучше будет!
Держа окровавленный клинок наготове, Бутурлин перешагнул через упавшего врага и бросился на помощь Акиму… Впрочем, тот уже справился сам, загнав низкорослого шведа в реку.
Схватка подошла к концу, с артиллеристами управились быстро. Да их не так много и было-то.
— Что с пушками делать, господин капитан? — подбежал давно спрыгнувший с липы Мефодий.
— С пушками?
Действительно — что? Конечно, лестно захватить их… Но куда деть? Тем более сейчас их никак не использовать… На прямую наводкой не подтащить, да и так — той же картечью и своих перебьешь запросто. Все ж таки рукопашный бой. Смешались все. Кстати, не худо бы поспешить на помощь своим! Тогда надобно выставить караульных у пушек… вдруг да что?
Нет, так не пойдет, всех караулить не оставишь. А если мало часовых выставить, шведы запросто смогут пушки отбить и тут же ими воспользоваться. Риск, однако.
— А пушки — в реку! — подумав, распорядился Бутурлин. — Тащите и скидывайте прямо с причала.
Правильное он принял решение или нет — бог весть, некогда сейчас было задумываться надолго.
Поднимая брызги, полетели в реку трофейные пушки. С некоторой грустью глядя на все это дело, Никита Петрович поднял из травы брошенный пистоль:
— Ну, пошли. Поможем нашим. Мефодий… ты еще… и ты — оставайтесь здесь. Берите мушкеты.
— Господин капитан… — послышался за спиной взволнованный голос Акимки.
Лоцман быстро обернулся:
— Что еще?
— Корабли, господин капитан. Баркасы. Видать, услышали выстрелы…
— Корабли…
Бутурлин уже и сам увидел с полдесятка судов, отваливших от ниенской пристани и добравшихся уже до середины реки. Хорошо были различимы сверкавшие на солнце кирасы пикинеров и черные мушкетерские шляпы. Торчали по бортам и мушкеты, и пики… Воинство!
Черт! Вот когда пригодились бы пушки…
— Тысяча каракатиц дьяволу в пасть! — с досадою выругался Никита Петрович.
Было с чего досадовать. Сейчас бы пальнули… авось и попали бы! А не попали б, так хоть напугали.
— У церкви какие-то люди! — углядев врагов, Мефодий схватился за мушкет.
— Люди?
Бутурлин быстро повернулся… От церкви шел большой отряд… судя по одежке — свои! Ну да, вон и Алатырь Татарин!
— Не стрелять! — быстро бросил «господин капитан».
Курносый Аким улыбнулся:
— Да мы видим.
— Свеи уничтожены все, — подойдя, устало доложил Алатырь. — Кто полег, кто сбег. Пахом остальных добивает.
— Все да не все, — Никита Петрович угрюмо скривился, оглядывая израненных, перевязанных тряпицами ополченцев. — Вон, глянь-ко.
Поглядев на приближающие баркасы, Алатырь Татарин грязно выругался и предложил как можно скорее уходить опять на болота.
— Раненых прихватим и… Убитых уж похоронить не успеем.
— Да уж, — согласно кивнул лоцман. — Если еще удастся уйти.
— Оставим заслон… Эх, Никита Петрович… многовато нынче наших погибло… — Алатырь снова посмотрел на суда. — Откуда у них столько солдат?
— Верно, из гарнизона крепости…
Из-за реки, со стороны крепости, вдруг донесся гулкий пушечный выстрел. Судя по звуку, стреляло какое-то большое орудие.
Вот грянул еще один выстрел… и еще… и еще! Слышно было, как гукнули залпом мушкеты… Или, скорее, пищали? Прямо канонада целая!
— Да что там такое-то? — дернулся Алатырь Татарин.
На баркасах, похоже, тоже услышали выстрелы. Суда замедлили ход, повернули… и поспешно поплыли обратно!
— Уходят свеи-то, — командир ополченцев задумчиво почесал бороду. — Знать, стряслось что…
— Так то и стряслось, чего мы тут все дожидалися! — наконец, сообразив, что к чему, широко улыбнулся лоцман. — Наши это, Алатырь! Князя Потемкина воинство.
— Да ну! Так быстро уже?
— Так, а кому тут еще и быть-то?
Глянув на пристань, Никита Петрович махнул рукой:
— А ну-ка, пошли-ка в лодочки. Переправимся — там поглядим, что да как.
— Паром надо! — азартно потерев руки, подсказал Акимка. — Я побегу, поищу на деревне паромщиков.
— Да погодь! С паромом-то мы как-нибудь и сами, без паромщика, сладим.
Город горел. Горели подожженные верфи, горели мельницы, дома, склады. Все, что могло гореть. Даже из-за могучих стен Ниеншанца валил густой черный дым, проносился, оставляя едкий запах гари.
Бутурлин, Алатырь Татарин и еще пара дюжин человек выбрались из лодок невдалеке от крепости и сразу же увидели своих, стрельцов в густо-красных кафтанах и красных же шапках, лихо сдвинутых набекрень.
— Наши, черт побери! — возрадовался Аким. — Наши.
Стрельцы тоже заметили ополченцев. Повернулись строем, выставили вперед пищали… Грозно тлели фитили… Вот-вот выстрелят.
— Не стреляйте! — Никита Петрович вышел вперед. — Мы — свои, ополченцы.
— Сейчас поглядим, какие вы ополченцы. А ну — руки в гору! Оружие сдать.
Один из стрельцов, судя по галунам на кафтане — сотник, недобро прищурился и сплюнул:
— Поглядим… А ну, веди их, братцы, к реке…
Что-то нехорошее было в кривой ухмылке сотника, да и остальные стрельцы отнюдь не выглядели великодушными. Сдать им оружие… ага, как же! Чтоб потом повели к реке да изрубили в клочья…
— Ты чьих будешь, сотник, — положив руку на эфес сабли, нагло вопросил Бутурлин. Спросил и тут же, не дожидаясь ответа, начал кричать, как можно громче: — Молчать, холопы! Вы тут белены объелись все? Я смотрю, давно вас на конюшне не драли! Молчать, я сказал! Я — князь Никита Петрович Бутурлин! А ну, живо доложить обо мне воеводе! Что глаза пялишь, сотник? Иль я не по-русски сказал?
Сотник ошеломленно потряс головой. Стрельцы нерешительно переглянулись. Оно конечно, людишки перед ними стояли насквозь подозрительные, однако же этот вот, судя по одежке, немец, какой-то уж слишком наглый. Кричит на всех, да и ругается, как коренной русак. Наверное, можно его и того… Но не было бы худо. На тот свет отправить недолго — потом ведь не вернешь. Да и хари эти заморские, похоже, сдаваться не собираются: оружие не отдали, стоят, глазищами зыркают — чистые волки!
— Господин сотник… — один из стрельцов, молодой, лет двадцати пяти, парень с жиденькой бородой, вдруг повел стволом в сторону крепости. — Там люди какие-то! Вона, в кустах…
— Свеи!
В густых зарослях серой ольхи что-то тускло блеснуло.
— Ложись! — бросаясь наземь, громко скомандовал Бутурлин.
Люди лоцмана тут же попадали в траву, а вот стрельцы замешкались… И тут грянул залп! Стреляли из кустов, и довольно метко — да что тут было и целиться-то, с полусотни шагов? Кто-то из стрельцов погиб сразу, кто-то был ранен…
Никита Петрович осторожно поднял голову:
— Сотник, ты цел?
— Да, кажись, цел…
— Давай, пали со своими по ольховнику… А мы от реки обойдем, ударим.
— Сделаем!
Бородач оказался понятливым, быстренько провел перекличку, да тут же и приказал:
— По кустам… целься… Огонь!
Грянул пищальный залп, затрещали сбитые пулями ветки. Кто-то вскрикнул, выругался…
— Заряжай! — быстро приказал сотник.
— Интересно, сколько их? — уводя своих к реке, прикидывал на ходу лоцман. — Полроты — плутонг, или меньше… Ладно, поглядим.
Снова грянул залп — на этот раз стреляли шведы. Затем, чуть погодя, они же выпалили еще раз… а уж потом отозвались стрельцы.
Интересно, что шведы заряжали мушкеты сразу же после выстрела, безо всякой команды. Выстрелили — зарядили, изготовились, приложили фитиль — и уж тут застыли в ожидании короткого «Пли!»
— Вон они, гады, — приподнялся в траве Аким. — Не так-то и много.
И впрямь немного — всего-то пара дюжин солдат в широких штанах и длинных черных жилетах. Белые рубахи, шляпы с серыми перьями… С подобными рубаками ополченцы уже встречались, и не так и давно.
— Сейчас выстрелят… И — в бой! — вытащив саблю, Никита Петрович отдал приказ свистящим шепотом.