— Бригитта.
— Бригитта… хм… Удачи, Бригитта!
— Да хранит тебя Пресвятая Дева, мой славный господин! Да хранит тебя Пресвятая Дева…
Никита Петрович заметил воеводу Потемкина еще на подходе к дому судьи. В роскошной парчовой ферязи, небрежно наброшенной поверх панциря, в высоком узорчатом шлеме — шишаке, при сабле с украшенной алыми самоцветами рукоятью, Петр Иванович деловито раздавал указания подбегавшим к нему сотникам.
— Ты, Никифор, прочеши лес… мало ли! Потом обо всем доложишь… Так… Иван Иваныч, давай-ко, милый друг, ко складам со всякой снедью… Чай, не успели еще пожечь?
— Дак, князюшко, склады-то сгорели уже. Сами же свеи и подожгли. А мы не успели.
— Плохо, что не успели, — князь сразу насупился и помрачнел. — Придется в Орешек уводить войско. Не голодовать же здесь оставаться. Да и негде — вона, развалины кругом одни да пепелища.
— Дак… а вона, тут-то, княже, дома целы.
— Так это — пока… Хоп! Кого я вижу? Никитушка! Ах, молодец — живой! Славно ты меня с планом выручил, славно… Взяли мы Канцы — как пирог разрезали! Все благодаря тебе. Ну, ну, не журись… Достоин награды! Иди, дай обниму.
Обнявшись с воеводою, Никита Петрович, улучив момент, спросил про своих слуг.
— А, посланцы твои! — наморщив лоб, припомнил Петр Иванович. — Так здесь они где-то шуруют… Да вон! Не они ли стоят?
Приметливый был князь-воевода Потемкин, с головой добре дружил, всех людей своих помнил — даже вот и совсем непотребных холопей и то не позабыл. Вот ведь память!
Они, они и стояли на углу. Игнатко и Ленька. Улыбались несмело. А, как перехватили хозяйский взгляд, подбежали, пали на колени…
— Ай, господине! Живой!
Бутурлин тоже смутился…
— Ну, вставайте. Обнимемся, что ли, ага…
Обнялися. Своеземец-помещик и холопы его верные. Как родные… Так ведь и родные — правда и есть.
В этот момент из дома судьи послышался выстрел. Все вздрогнули, повернули головы. Больше не стреляли… Только кто-то громко ругался, возился, шумел…
— Что там такое? — нахмурился князь.
Тут же и метнулись слуги, вернулись с докладом тотчас же:
— Судья, именем Карл Линдберг, насмерть застрелил славного боярина нашего, Анкудея Хомякина!
— Хомякин погиб? — Потемкин явно расстроился. — Жаль, жаль. Славный вояка был! А точно его убили-то?
— Я, княже, проверю! — вызвался Бутурлин. — Побегу.
— Давай, Никитушка. Глянь. Людишек своих возьми, эй…
Грузное тело Хомякина лежало на дощатом полу в кабинете. Вся грудь боярина была в крови, выкатившиеся глаза недвижно смотрели в небо… точней, в потолок, покрытый резными узорами. Рядом, упав на широкий объемистый сундук, навзничь лежал королевский судья Линдберг, более известный под именем Законник Карл. На шее его пролегла глубокая рана — как видно, ударили саблей, едва не отрубив голову. Конечно же, судья, как боярин, тоже не подавал никаких признаков жизни.
— Понятно, — осмотрев все, Никита Петрович взглянул на хомякинских ратников. — Кроме судьи, никого в доме не было?
— Слуги говорят, какая-то девка еще… Но мы не видали… не нашли…
— Ага, ага… — лоцман глубокомысленно покивал. — Ну, парни — давайте-ка к воеводе… А потом этот дом — ваш! Тут много чего.
Услыхав про дом, ратники явно обрадовались, даже про господина своего забыли.
— Ага, ага! Мы быстро… туда-сюда… живенько, да…
— Боярина с собой захватите!
— Боярина? Ах да…
Ушли. Убежали. Унеслись.
— Уберите это, — кивнув на труп, приказал Никита Петрович верным своим холопам.
Игнатко обернулся:
— А куда?
— Куда хотите. В сад можете, да.
Парни сноровисто взяли труп за ноги и потащили по лестнице вниз. Без всякого почтения, просто как мясную тушу. Вот вам и судья. Был судья. Когда-то. Был, да весь вышел.
— Ну, вылезай, — усевшись на сундук, молодой человек громко промолвил по-шведски. — Вылезай, кому говорю! Ах да… как ты вылезешь-то?
Встав, Никита Петрович откинул тяжелую крышку… обнаружив прятавшуюся в сундуке барышню с красивым кукольным личиком и белыми, как лен, волосами.
— Вот что, Кристина… Твой отец убит.
— Я… я знаю…
Девушка вовсе не выглядела такой уж испуганной, скорее — злой.
— Мои люди проводят тебя до реки… найдут лодку. В Спасском ты знаешь, кого искать… Знаешь?
— Тех женщин… Я поняла. Откроем шляпную мастерскую. Война войной, но не всегда же она будет. Город отстроится заново. И жить как-то надобно, да… — пухлые губки тронула легкая улыбка… тотчас же сменившаяся гримасой ненависти и боли. — Жаль отца. Он не делал никому зла и всегда уважал только закон.
— Жаль, жаль боярина, — вздымаясь на коня, с сожалением молвил Потемкин. — Экий лихой молодец был. Погрести с почестями! В храме Спасском отпеть.
В этот лень, тридцатого июня тысяча шестьсот пятьдесят шестого года от Рождества Христова, город Ниен был захвачен войсками князя Петра Ивановича Потемкина. Захвачен, разграблен и сожжен почти дотла. Пострадало полтысячи домов, не успевшие скрыться жители были убиты. Все высокое начальство — генерал-губернатор Ингерманладии Густав Горн и его помощник дерптский правитель Карл Мернер — сбежали из города при первых же слухах о появлении русского войска. Уплыли на посыльной галере… той самой, где был прикован к веслу некий Йохан Фельтског, бывший капитан и бывший лояльный подданный шведской короны… всего лишь немного контрабандист. На той же галере покинул обреченный Ниен и Антон Байс, немолодой щеголь с неприметным лицом, помощник почтенного негоцианта из Риги герра Фрица Майнинга.
Что же касаемо коменданта крепости сэра Томас Кюнемонда и его помощника — бог весть, что они делали. Да ничего толкового: ни город, ни крепость защитить не смогли — сдали.
Боярина Анкудея Ивановича Хомякина, отпев, схоронили на православном погосте при Спасской церкви. При жизни Хомякин много грешил, но воином оказался славным. При известии о его гибели плакала семья в Новгороде, немножко всплакнули слуги… и уж совсем навзрыд рыдала одна тихвинская дева — холопка. Нет боярина — убили. Кто ее теперь защитит?
Никита Петрович Бутурлин же, будучи человеком служилым, так покуда и не вернулся домой, дабы решить все свои земельные дела. Не попал пока и в Ригу — ратник на войне сам себе не хозяин. Да и о возлюбленной Аннушке, честно говоря, некогда было грустить. Как-то и вспоминал ее Никита все реже и реже… да и была ли у них любовь? Может, это просто влюбленность? Поехать бы в Ригу, встретиться, поговорить. Как там Аннушка? Вышла уже замуж за того черта купца? Или все еще считается помолвленной? А батюшка ее как? Эх, Аннушка, Аннушка… все же томило, томило сердце. Может, и вправду — любовь? Разобраться бы… понять бы… Ибо вместо Аннушки все чаще и чаще представлялась Никите некая девушка Серафима… ключница с небесно-голубыми глазами и юным трепетным телом. За кого она там замуж просилась? За какого-то богатого хромца… А вот уж нет! Погодим… посмотрим…
Через пару дней после похорон Хомякина князь-воевода Потемкин увел войско к крепости Орешек, именуемой шведами Нотебург. В Ниене же… кто спасся — тот спасся, кто уцелел — тот уцелел…
Не прошло и пяти лет, как по Кардисскому миру город вновь вошел в состав Швеции и очень быстро возродился… чтобы потом сгинуть уже навсегда, уступив место блистательному Санкт-Петербургу.
Андрей ПосняковЛоцман. Сокровище государя
© Андрей Посняков, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Глава 1
За дальним лесом садилось солнце. Угасало, растекалось пожаром по смолистым вершинам елей, вытягивало по опушкам длинные черные тени. Еще немного – и наступит, упадет тьма, накроет весь лес плотным черным покрывалом, таким, что не видно ни зги. В темно-голубом, темнеющем небе уже загорелись, вспыхнули первые белесые звездочки, а вот настоящей луны не было, лишь огрызок месяца, похожий на кривую татарскую саблю, зацепился за вершину старого дуба да так и висел, тощий, прозрачный, хиленький, ничего особо не освещая – толку от такого, ага!
Сидевшая на толстой ветке сова вдруг насторожилась, зыркнула взглядом и, к чему-то прислушавшись, шумно забила крылами, поднялась, полетела куда-то в самую чащу. И правильно – на узкой лесной дорожке, из-за поворота, заросшего старым ольховником, показались всадники в коротких кафтанах. Все при саблях, у кого-то и «берендейки» через плечо. «Берендейка» – перевязь через плечо с подвешенными принадлежностями для заряжания пищалей, пенальчиками с пороховыми зарядами, сумкой для пуль, пороховницей – вещь в бою да походе удобная, воинским людям без нее никак.
Всадники ехали на рысях, не шибко торопясь, но и поспешая: как волчья сыть – нога за ногу, сопля за щеку – по дороге не волочились. Впереди – дюжина на сытых конях, сразу за ними – крытый возок на смазанных дегтем колесах. Четверка лошадей, кучер – здоровущий мужик с окладистой кудлатой бородою. Крыт возок дорогой узорчатой тканью, сразу видать – не какой-нибудь там торгашина-купчина едет – боярин!
Позади возка – снова всадники: кирасы, палаши, пистолеты, у кого – и каски железные, называемые иностранным словом «морион». Рейтары! Из полков «нового строя», что на немецкий манер устроены и не так давно на земле русской заведены. Командиры у них опять же по-заморски обозваны – никаких тебе воевод, сотников: капитаны, майоры, полковники! Есть и иностранцы, ну, а в большинстве – русские все, из московских дворян.
За рейтарами, растянувшись, шло пешее воинство – бородачи-стрельцы. Кафтаны длинные, красные, тяжелые пищали на плечах, еще и бердыши, сабли – славное воинство! Идут – любо-дорого глянуть, лишь берендейки гремят в такт шагам. Раз-два, раз-два, левой…
– А ну, молодцы… Песню запе… вай!
Грянули молодцы дружно:
– Ой ты, гой-еси, православный царь! Православный царь, повелитель наш.