возьмут город, и еще надеялся, что у государя все же хватит ума и решимости не сжигать город дотла, а предоставить рижанам самую широкую автономию и исключительные права на торговлю с Россией, как когда-то Иван Грозный предоставил Нарве.
Подобные мысли в окружении Алексея Михайловича разделяли далеко не все, дураков на Руси завсегда хватало! Однако же лучшие люди все же думали так же, как Бутурлин. И таких тоже имелось немало: князь-воевода Потемкин, князь Черкасский, любимец царя, старый генерал, шотландец Авраам Лесли и, конечно же, Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, думный дьяк, вот-вот ожидающий боярского звания.
За то недолгое время, что «риттер фон Эльсер» провел в Риге, он уже обзавелся приятелями из числа гарнизонных офицеров, да что там говорить – сам генерал-губернатор Лифляндии господин Магнус Делагарди стал его добрым знакомцем! И это не считая всех прочих полковников да генерал-лейтенантов. Да, враги! Но не такие, кои хотелось бы желать всякого рода зла.
Конечно, лучше всего было бы, если б рижане сдались – сохранили бы свой город во всем великолепии и получили бы все права. Именно об этом хлопотал сейчас Ордин-Нащокин в переговорах с герцогом соседней Курляндии Якобом. Настроенный дьяком герцог уже пытался уговорить Делагарди… но пока тщетно. Да и что было соглашаться-то, коли с моря Рига блокирована не была: кто хотел, тот свободно уплывал в другие страны, а шведские корабли спокойно доставляли в город боеприпасы и продовольствие. Почему бездействовал союзный России датский флот – бог весть! А на него так надеялись… Ну, может, еще и покажут себя славные датские каперы, ведь осада-то еще и не начиналась, хотя слухи о скором приближении огромного русского войска ходили по всей Риге, вызывая самые разные толки.
После ухода Марты в снимаемых Бутурлиным апартаментах сделалось вдруг как-то неуютно и пусто. Казалось бы, кто Никите эта распутная девка с сомнительным прошлым? Так, гулящая, которую на Руси в приличном доме не пустили б и на порог. Позор, а не дева! С кем хочет, спит, еще и в придачу – ведьма. Да, красива, смазлива… но мало ли красивых дев? Вон хоть та же Серафима, ключница. Ждет, поди, хозяина своего с войны, ага. Хотя, с другой стороны… Серафима тоже профура та еще! Так ведь не жениться на ней… Как, кстати, и на Марте. А на ком жениться? Ах, Аннушка, Аннушка, что ж ты так…
Вместо Марты с хозяйством нынче управлялась добрая местная женщина, живущая в соседнем доме. Вдовушка лет сорока, скромница с постным лицом и давно угасшим взором. Приходила почти каждый лень, убиралась, стирала, иногда готовила завтраки обедать и ужинать Никита Петрович предпочитал в тавернах или в гостях, иногда – и у самого генерал-губернатора, но чаще – у графа Людвига Турна или полковника Кронмана, лихого рейтара усача, склонного ко всякого рода авантюрам. Славные оказались люди, что полковник, что генерал-лейтенант! Веселые, хлебосольные – настоящие господа офицеры. В боях оба были храбры, солдаты их уважали, но для полного счастья не хватало лишь денег. Побольше бы талеров, да! Ради этих серебряных кружочков – риксдалеров, йоахимсталеров или, как их именовали на Руси – ефимков, и Турн, и Кронман были готовы на всё. Нет, конечно, и в этом смысле речь не шла о предательстве – ушлые вояки все же считали себя людьми чести – однако заниматься махинациями в интендантстве или на оружейных складах казалось им весьма приемлемым и выгодным делом, вовсе не порочащим чести. Они и бравого капитана фон Эльсера пытались в свои делишки втянуть – и тот не отказался, отнюдь!
Так как-то на приватном ужине и заявил под белое рейнское:
– Ну, конечно, господа, вы можете на меня рассчитывать во всех делах! Правда, если при этом я не останусь голым.
– О нет, нет, что ты, любезнейший Эрих! Разве мы не друзья? Уж под монастырь не подведем, не сомневайся.
Да, можно считать, они уже стали добрыми друзьями – в этом Бутурлин не сомневался. Как и в том, что в случае явной опасности оба дружка подведут его под следствие. Запросто!
– Знаешь, дружище, на нижний склад прибыла партия мушкетов, – уводя капитана в кабинет – «выкурить трубку», – заговорщически подмигнул генерал-лейтенант. – Хорошо бы, если ты подал по команде рапорт… Мол, нужно для ополченцев… сто штук! Это все новые ружья! Знаешь, сколько каждое стоит?
– Знаю. Двадцать риксдалеров.
– Тридцать, друг мой. Тридцать, – выпустив из раскуренной трубки клубы пахучего дыма, граф хитровато улыбнулся и покачал головой. – Тридцать на сто – сколько выйдет? Правильно – пятьсот риксдалеров.
– Сколько, сколько?! – «риттер» возмущенно подскочил в кресле. – Я, конечно, не математик и с господином Декартом лично не знаком, но…
– Это только твоя доля, друг Эрих! – успокоил скромненько присевший в уголке полковник. – Остальные деньги – не только нам. Мало выписать мушкеты со склада. Их еще надо реализовать!
– И кому же вы их реализуете? Русским, что ли?
– Ну, уж ты скажешь! – подавившись дымом, граф Турн закашлялся, замахал рукой. – Есть у нас один надежный человек из Нарвы… Он все и возьмет. Впрочем, тебе, Эрих, знать это все не обязательно. Твое дело – найти сотню подставных ополченцев, ну, мертвых душ, и составить на них рапорт! Справишься?
– Да легко!
Никита Петрович прекрасно осознавал, в какую авантюру его сейчас втягивают, но сознательно шел на риск, ибо приватная дружба с Турном и Кронманом давала ему прекрасные возможности для получения любой информации, даже – самой секретной.
– Я знал, Эрих, что мы с тобой сговоримся! – положив трубку на подоконник, граф подошел к широкому столу, обитому зеленым сукном, взял серебряный колокольчик, лежавший рядом с массивным письменным прибором. Улыбнулся, покачал головою и позвонил, подзывая слугу.
– А принеси-ка нам рейнского, Карл!
– Слушаюсь, ваше сиятельство! К вину велите подать закуски?
– А что там еще осталось?
– Холодная телятина и заливное из белорыбицы, господин граф.
Чуть подумав, его сиятельство махнул рукой:
– Тащи заливное… Ну, что стоишь?
– Там ваша супруга, мой господин… – несколько замялся слуга. – Ожидает вас всех для игры в карты.
– Скажи, скоро придем. Ну, ступай же!
Слуга тут же ушел и вернулся уже с серебряным подносом в руках. Вино, заливное, поджаренный хлеб…
– Прошу вас, господа.
Господа, милостиво кивнув, выпили. За дружбу… и за новые дела, как выразился граф: «ведущие к богатству и процветанию славного города Риги».
– Ведь, чем больше богатых людей в городе, тем богаче и город! И раз мы станем богаче – точно так же станет богаче и Рига!
– Хорошо сказано, черт возьми! – выпив, Никита Петрович одобрительно рассмеялся и умело перевел разговор на то, что интересовало его уже давно, но так покуда и не прояснилось.
– А что, господа, говорят, самые богатые люди в Риге – братство черноголовых?
– Были богатыми, – граф и полковник быстро переглянулись… так, мельком, но Бутурлин заметил и сделал вывод – что-то такое от него скрывают дорогие дружки-приятели.
– Видишь ли, Эрих, говорят, их казна пуста, – туманно пояснил полковник. – И почему так случилось – никто не ведает. Какие-то их внутренние дела.
– А-а-а! – лоцман сделал вид, что буквально только что вспомнил что-то важное. – Это же их казначея нашли мертвым на старой заброшенной мызе! Не так и давно нашли.
– А ты много знаешь, Эрих, – граф Турн постучал трубкой по столу и вновь улыбнулся. – Вот только не ведаешь того, что вскорости произойдет в твоей жизни!
– И что же такое со мной произойдет? – насторожился Бутурлин.
– Ты сейчас капитан… А завтра станешь майором!
– О как!
– Да-да! Приказ уже подписан и лежит в канцелярии. Господин комендант очень доволен твоей поездкой по крепостям. И – да, ты теперь командуешь отрядом ополченской пехоты… который сам же и наберешь. Не меньше ста человек, помни! И чтоб экипировку они покупали на свои.
Вечера проходили весело, а вот по утрам было грустно. Да и ночью иногда не спалось – думалось. Представлялось – вот бы сейчас зашла Марта, улыбнулась, сверкнула глазищами… что-нибудь бы рассказала, а потом… Да можно бы и без всякого «потом»! Просто бы зашла, посидела рядом, так, что можно было бы дотянуться рукой до ее плеч или локтя. Потрогать, погладить с нежностью… Услышать звонкий голосок, порадоваться улыбке, увидеть, как теплеют глаза…
Странно, но молодой человек почему-то все чаще вспоминал Марту. А вот Анну – возлюбленную – почти что и не вспоминал. Была ли то любовь? Бог весть. Наверное, просто влюбленность – так ведь тоже случается, да. А еще бывает, как с Мартой. Что за чувства Никита испытывал к юной служанке – он не мог бы сейчас сказать, даже не знал, как бы назвать это влечение.
Влечение к плотской любви – это было понятно и вполне объяснимо. Да, грех – но ведь без такого греха не прожить. Необъяснимо было другое – почему все сильнее хотелось увидеть Марту. Почему не Аннушка, а именно эта распутная греховодница простолюдинка вспоминалась сейчас с такой теплотой? Почему, с какой такой стати, так хотелось заглянуть ушлой служанке в глаза, спросить – как дела, что сегодня делала? Что случилось за день, что вызвало радость, а что, наоборот, раздражение. Как провела день – почему-то это было так интересно.
Никита Петрович поворочался, уселся на ложе, вспоминая, как похвалил новый наряд Марты. Черная широкая юбка, белая сорочка с глубоким вырезом, коротенький темно-красный жилет… И впрямь – красиво. Не бог весть что, но красиво, да, и вообще, наряд этот очень шел девушке. Бутурлин так и сказал. И как Марта обрадовалась – прямо светилась вся! Вот вроде бы мелочь… а так приятно вспомнить.
Вот бы случилось чудо, вот бы Марта вошла сейчас… Нет, не надо и греховной любви! Уселась бы рядом, поболтали бы о том о сем… посмеялись бы… Много ли надо для счастья? Счастье… Что же, выходит, оно в этой простолюдинке? Ужели так? Ну, нет же, нет! Однако почему тогда навалились воспоминания? Навалились и не отпускали, не давали спать, жгли…