Закончив, мы пошли в корпус и разлеглись по кроватям. К ночному приключению все было готово, и остался, пожалуй, самый сложный этап — переждать тот час, который остался до отбоя. Все сгорали от нетерпения, а оставшееся время было решено занять расспросами о том, что это за ежик такой матерящийся. Все в него верили, сработал эффект коллективного сознания. Мне тут же была адресована просьба рассказать историю о нем.
— Миха, ну расскажи! — попросил Шмель, усевшись на кровати напротив и положив подбородок на ладони.
— Да, расскажи, — в голос загомонили остальные, тоже скучковавшиеся вокруг меня.
— Тише вы! Ладно, это страшная тайна вообще-то… — вздохнул я. — Но с вами я могу ей поделиться, вы же будете держать язык за зубами?
Мне захотелось немного добавить нотку драматизма. Получилось, ребята серьезно закивали.
— Я могила.
— Вообще никому не скажу.
— Да ни в жисть…
— Поклясться, быть может? — зашептал Муравей.
— Не, ребзя, обойдемся без клятв, на слово верю, — заверил я и начал рассказ. — В общем, этот ежик когда-то был самым обычным ежиком. Только говорящим.
— Когда-то — это когда? — не сдержался Солома.
— Не перебивай и узнаешь, — я подмигнул пацану.
— Тс-с, — Солома жестом закрыл рот на замок.
— Когда точно, никто не знает, но говорят, что в эти годы Хеопс строил свою пирамиду…
— А разве в Египте есть ежи? — недоверчиво спросил Муравей. — Там песок, солнце и крокодилы, вроде.
За что тотчас получил затрещину от Шмеля с комментарием: «Ты что, баран? В Африке водятся ушастые ежи, в 'Мире животных показывали».
— Так вот, — с ударением произнес я, — раньше ежик был еще тем добряком. Он охотно всем помогал, ничего за это не брал и не просил. Но однажды нехорошие люди обманули ежика и посмеялись над ним, обзывая матерными словами.
— Вот козлы… американцы наверное, буржуи? — прошипел Шмель, ерзая на кровати.
— Тогда еще не было американцев, дебил, — выдал обиженный Муравей, потирая затылок после затрещины.
— Слышь, сам дебил!
Драться не стали, уж больно пацанов заинтересовал мой рассказ. Я внушительно пожал плечами. Мол, кто теперь знает, кто и когда это с ежом сделал, история умалчивает.
— Ежик разозлился и запомнил те матерные слова, которыми его обзывали. Он перестал приходить к людям, но стал много ругаться и делать всякие пакости. По мелочи сначала, а затем все больше и больше. Естественно, люди реагировали на действия ежика — ну, как обычно бывает, когда молоток на ногу уронишь? Вот, а он все запоминал.
Видя, что ребята потихонечку начинают зевать из-за того, что ежик у меня получался слишком «гладким», я решил добавить в рассказ перчинки.
— Так вот, теперь когда он слышит, что кто-то говорит матерное слово, то он появляется и своими маленькими лапками… душит матерщинника! — я резко схватил Шмеля, сидящего на кровати напротив, за грудки. — Вот так!
— Мама! — Шмель с перепугу аж с кровати вскочил. — Я чуть в штаны не наложил!
— Так тебе и надо, — забурчал Муравей.
— И еще, — я обвел пионеров взглядом. — Нельзя подпускать его к шее, иначе из его маленьких лапок уже не выбраться. Поэтому как только почувствуете, что он карабкается по вам… а вообще-то тогда уже всё, вас уже не спасти.
— Может, свет надо включить? Или слово какое волшебное сказать? — предположил Солома, которому не особо понравилось, что от ежа, как оказалось, нет спасения.
— Не поможет. — скорбно помотал я головой. — А еще ежик — уже не тот ежик, что раньше. Теперь у него вот такие вот кровавые глазищи, — я соединил средний и большой палец в колечко. — Клыки размером с ладонь и сам он размером с собаку!
Пионеры восхищенно молчали, впечатленные историей о ежике, полностью выдуманной мной. По итогу любопытство взяло над страхом верх.
— Миш, а как его всё-таки вызывать? — спросил Солома.
— Позвать, наверное ж? — предположил Муравей, протирая свои очки.
Я поймал себя на мысли, что паренек реально похож на насекомое со своими лопоухими ушами и пушком под верхней губой. Ну и очки отдаленно напоминали глаза муравьишки.
— Верно, но не просто позвать, а сказать особое заклинание. Ежик-матерщинник, появись. Три раза, хором.
— А как понять, что мы зовем именно ежика-матерщинника? — спросил Солома.
— Сам подумай, — я не успел придумать ответ.
— Э-э… сказать матерное слово? И он придёт душить?
— Бинго!
На этом историю пришлось сворачивать. В корпус заявился Роман Альбертович.
— Так, бойцы, по кроватям и спать!
Мы молча переглянулись, улеглись. Теперь «час икс» настал. Роман изумился, что вслед за отбоем не последовало просьб на манер «ну еще пять минуточек», выключил свет в палате и вышел. Мы лежали с закрытыми глазами на кроватях, дожидались, когда Рома уйдет из корпуса. Он заканчивал обход по палатам боксеров и борцов. Там как раз раздавались голоса с просьбами о дополнительном времени. Поэтому минут десять нам пришлось полежать в темноте и в полной тишине.
— Всем приготовиться. Готовность номер один! — в темноте раздался таинственный голос Шмеля.
Как мы и договорились еще днем, каждый в знак готовности постучал по ножке кровати. Получилась мелодия. Проснулись и те, кто успел за время обхода закемарить, раздалось еще пару ударов, но запоздалых и из мелодии выпавших.
— Муравей, ты че, заснул, — растеклось шипение через несколько кроватей.
— Сам ты заснул!
— Ребзя, а ну заткнулись!
Послышался хлопок двери, Роман закончил обход. Шмель поднялся с кровати, подошел к окну на цыпочках и удостоверился, что тренер ушел в свой корпус.
— Встаем!
Мы начали подниматься и наспех одеваться. Шмель решительно поднялся, встал посередине комнаты, держа фонарик в руках.
— Ну что, страшно? — он поднял фонарик и, включив его, посветил лучом себе в лицо, зловеще добавив: — Один из нас может не вернуться в палату!
Потом, выключив фонарик и сунув его в карман шорт, уже спокойным голосом Шмель добавил:
— Это последний шанс отказаться. Желающие есть?
Все промолчали. Пионеры сидели с перепуганными лицами, но отказываться от своей доли адреналина никто не собирался.
— Что ж, в таком случае сезон охоты на ежика-матерщинника открыт!
Идти через коридор было рискованно, тем более, из палат соседей все еще слышались скрипы и перешёптывания, никто не спал. Поэтому вылезали через окно. Ребята выстроились в очередь и один за другим залезали на подоконник, а оттуда спрыгивали вниз. Оказавшись на улице, гуськом двинулись за корпус, освещаемые только светом луны. И через пару минут прибыли на место. Там уже стоял Сеня, держа в руках коробку со своей ящерицей, которую было решено использовать в качестве приманки. Я было заикнулся, что ежики ящериц не едят, но в ответ получил: «еще как едят, они и змею ядовитую сожрать могут, а уж ящерку и подавно».
— Солома, командуй, — прошептал Шмель.
За несколько попыток сборка ловушки была доведена до автоматизма. Солома установил колышки, Сеня притащил бочку, а Шмель полез на дерево, чтобы там все закрепить.
Ловушка была готова.
— Ну что, начинаем?
Я раздумывал над тем, как объясняться, когда ежик не появится. Пока ничего путного в голову не приходило.
— Ну че, Миха, теперь командуй ты!
— Так, товарищи, прячемся в кусты и занимаем позиции. Смотреть в ту сторону, откуда появится ежик, нельзя, — пояснил я, изо всех сил стараясь потянуть время до своего краха. — На счёт три зовем нашего ежа. Сеня, ты готовь ящерицу.
Сеня кивнул, пошел и поставил коробку перед колышками.
— Почему смотреть-то нельзя? — заладил Шмель.
— Потому что кто первый обернется, того ежик может придушить.
— А… — такое объяснение, конечно, было всем понятно.
— Ну ты, конечно, можешь рискнуть, если смелый или если жить надоело, — добавил я.
Шмель промолчал, но по выражению его лица было понятно, что оборачиваться он не собирается. Все спрятались за кустами, отвернулись. Я заприметил камушек, поднял, сжал в кулаке. Ну и тоже, конечно, отвернулся. Задумка была проста — подобрать момент и кинуть камень в колышки, чтобы привести в действие ловушку. В смысле, когда ежик в ответ на наши призывы так и не появится.
— Все готовы? — уточнил я.
— Готовы, — ответил по-ночному приглушённый хор голосов.
— Ну, тогда начинаем на счёт три!
— Говорить после трех? Или вместо трех?
— Муравей, ты можешь заткнуться!
— Говорю «три» — и произносим заклинание, хором… но лучше шепотом, — пояснил я.
— На фига шепотом-то? — поинтересовался Солома.
— Чтобы ежика не спугнуть, — отбрехался я.
Не хватало ещё на весь лагерь поорать. Наверняка никто из старших в такое детское время еще не спал.
— Поехали! Раз, два, три…
— Ежик-матерщинник, появись! Ежик-матерщинник, появись! Ежик-матерщинник, появись, — зашелестели голоса пионеров.
Пока ребята произносили заклинание, я попытался улучить момент, чтобы швырнуть камень. Не вышло. Говорили слишком быстро, я даже не успел толком прицелиться.
Повисла гробовая тишина, ребята не то что не шевелились, но даже боялись сделать лишний вдох. Ежик, по понятным причинам, всё никак не появлялся.
— Не вышло? — перепугано спросил Солома.
— Нет, он нас не услышал, — подтвердил я.
— Надо громче? — предположил Шмель.
— Громче точно не надо, надо слаженнее. Давайте по новой. Раз…
На счет три все снова затянули заклинание, и действительно на этот раз вышло даже более синхронно, чем начале. Я обернулся и швырнул камень в колышки. Тот пролетел в нескольких сантиметрах от ловушки. Близко, но мимо.
Су-ка.
Пришлось срочно искать новый камень. Благо недостатка в них не было.
— Бог любит троицу, давайте пробовать еще раз.
— Не-ет. Наверное, дело в том, что он не поймёт, что мы зовем именно его? — предположил кто-то из пионеров, в темноте я не разобрал. — Миш, ты ж сам говорил, что надо как следует выругаться?