Нельзя сказать, что Чжимин полностью принял такие условиями, но деваться ему было некуда, да и логически мыслить он умел неплохо. Невольно на моей стороне выступила Мэйлинь: её вполне устраивало, что их не разлучили, они живут на всём готовом, им доставляют самую лучшую еду, всякие шелка и наряды, её мужа уважают и слушаются, правитель большой провинции считается с ним, выполняет все его просьбы.
При этом меня не оставляла одна не очень радостная мысль: наблюдая за всеми процессами, я вскоре понял, что прекрасно разобрался в производстве бумаги, и вообще говоря, китаец мне больше и не нужен. Само по себе это было неплохо, но точно также разобраться в производстве мог не только я, но и Квинтий, а главное – молчаливые ученики Базаргана.
И если я не собирался оставлять китайцев за бортом, лишать их законной доли и ставить ни во что их жизнь, то насчёт верховного жреца и его помощников у меня были очень большие сомнения…
Впрочем, покамест верховный жрец хлопот не доставлял. Его мастера-жрецы основали свои ремесленные мастерские не только в городе, но и по всей провинции. Там собирались в основном безземельные крестьяне, причём не только молодёжь, но и мужики постарше. Не знаю, насколько подвинулось насаждение языческой веры, но ремеслу они обучались быстро. Вскоре товары от новых производителей стали поступать на рынок, лучшие из них скупали мои агенты для вывоза на кораблях и продажи в дальних странах.
Предвидя зависть коллег и жадность чиновников, я решил заручиться постоянной поддержкой в Сенате. После некоторых колебаний выбрал для этого сенатора Гая Антония Севера, а не толстяка Тита Помпея. Конечно, Тит выводил меня прямо на правителя Аэция, но это был узконаправленный выход – только Аэций и никто другой. Гай же, хоть и не был столь приближён к императору, но в Сенате имел огромное влияние и связи.
Случись что с Аэцием или самим Валентинианом, Тит становился совершенно бесполезной фигурой, а вот сенатор Гай был, по моему убеждению, из «непотопляемых» – такие не теряют своего влияния почти при любых пертурбациях и сменах власти.
Я снарядил в Рим одного шустрого парня с деликатным поручением: потолкаться среди народа, по термополиям, рынкам, тавернам. Послушать свежие сплетни, втереться в доверие, «поработать ушами», как говорится. Мне нужно было узнать, что любят римские сенаторы вообще, и Гай Антоний в частности, какие развлечения, какой отдых. Я хотел пригласить его с дружеским визитом на Сардинию, обеспечить хорошую рекреацию, преподнести дорогие подарки и заручиться поддержкой – после его толстых намёков во время подавления «бунта олигархов», я решил, что пора закрепить успех.
Вскоре вернулся мой разведчик, и рассказал, что ему удалось выяснить. Гай Антоний не особо отличался от большинства своих коллег по Сенату: любил попариться в термах, вкусно покушать и выпить, развлечься с хорошенькой женщиной. Но в столице ему приходилось быть осторожным: не всякое развлечение можно было скрыть, а большинство из них обществом не поощрялось.
Поэтому я решил не мудрствовать лукаво, а просто организовать сенатору полноценную передышку вдали от бдительного римского общества. Нашёл в одном из соседних городков подходящее заведение, договорился с хозяином об аренде на несколько дней, организовал всё по высшему разряду.
До этого отправил сенатору учтивое приглашение почтить мою скромную персону своим высочайшим присутствием. На удивление, Гай откликнулся сразу, и с удовольствием принял моё приглашение. К сожалению, сенатора пришлось принимать тихо, без всякой помпы, и я упускал хороший повод лишний раз продемонстрировать поверженным олигархам свою значимость.
Но это были необходимые издержки. Оказанным приёмом Гай Антоний, судя по всему, остался доволен. Конечно, скромные провинциальные удовольствия не шли ни в какое сравнение со столичными, но мне удалось правильно уловить суть: сенатор наслаждался не столько отдыхом, сколько возможностью предаваться ему без шумихи и любопытных глаз, расслабляясь и не думая о последствиях.
Кроме всего прочего, я преподнёс сановнику увесистый кошель с золотыми солидами, а также пару золотых же перстней из шкатулки Древних богов, которые ещё у меня оставались – в знак признательности и доброго отношения. Особенно ему понравился один из них – массивный, солидный, с тёмно-голубой геммой, изображающей Юпитера-громовержца, который он сразу надел на палец и больше не снимал.
Из того, что изображение языческого Юпитера не вызвало никаких нареканий, я сделал вывод, что мой новый покровитель не станет препятствовать возрождению культа Древних богов в моей провинции, что также косвенно подтверждалось некоторыми высказываниями вельможи. Расставались мы с ним почти друзьями, он обещал все возникающие проблемы решать быстро и в правильном направлении.
На сегодняшний день у меня были хорошие связи в римском Сенате и прямой выход (через Тита Помпея, о котором я не забывал) на первого человека в Империи, Аэция Флавия. Императора Валентиниана, судя по тому, что я знал, всерьёз воспринимать не стоило. Я решил, что этих связей пока вполне достаточно, но при возможности следует попытаться выйти напрямую на Аэция.
Теперь я мог приступить к той деятельности, ради которой, собственно, и затевались все эти интриги: перераспределение земли и создание развитой экономики вместо аграрного хозяйства. Я не знал точно времени гибели Империи, она могла рухнуть не сегодня-завтра. И всё же рассчитывал минимум на десять лет для того, чтобы подготовиться к переменам, создать надёжный «непотопляемый» ковчег на своём острове.
Я сидел в своём кабинете и наслаждался редкими минутами покоя. В последнее время мне полюбились ранние утренние часы, когда дела ещё не наваливаются неподъёмной глыбой, когда можно спокойно посидеть за чашкой чая и привести в порядок мысли, составить план текущего дня, выделить важнейшее.
Купцы привозили из Шёлковой страны – Китая немного сухого чайного листа, но кроме меня никто не оценил эту экзотику. Здесь в основном пили вино или молоко, всегда разбавленные, что меня дико раздражало. Я очень тосковал по привычным напиткам из моего времени: чаю в пакетиках, кофе, кефиру. Иногда очень хотелось газировки. Про кофе и газировку пришлось забыть окончательно, вместо чая иногда пить травяные настойки, а вместо кефира – банальную простоквашу, которую я делал сам.
С пивом также всё было сложно. Я, хоть и не являлся фанатом этого напитка, но при случае мог с удовольствием пропустить кружку-другую. Однако местное пиво церес не подходило мне ни по статусу – оно считалось напитком плебса, ни по вкусу – кисловатая жидкость, почти без газа, со странным запахом. Так что и этого удовольствия я был лишён.
Итак, прошло два года после поражения Восточной империи в борьбе с гуннами Аттилы. Византия выплатила огромную дань, потеряла свои придунайские территории, в общем, понесла значительный урон. Всё это почти не коснулось моих личных владений на Сардинии, наоборот, за два года, прошедших со дня прибытия Базаргана и его свиты, я значительно укрепился и стал решительно двигаться вперёд.
В религиозном плане всё было спокойно. Христианские монахи больше ко мне не являлись и не пугали небесными карами и земными бедами. Язычники тоже не мешали, даже, наоборот, помогали – благодаря их поддержке я расширил бумажное производство, поднял ремёсла, причём из мелких мастерских мы стали потихоньку создавать относительно крупные фабрики-мастерские, ставили производство товаров на поток – насколько это было возможно в наших масштабах.
Крестьяне-колоны получали землю в собственность, у них появлялся стимул трудиться лучше, привлекать к работе семьи. Я собирал очень умеренные налоги, но строго следил, чтобы никто не увиливал от оплаты.
Чёрные монахи-ученики Древних жрецов, казалось, были вездесущи: я видел их и в деревенских кузнях, и на крестьянских полях, и в производственных помещениях. Они учили людей, помогали осваивать профессии, охотно делились профессиональными секретами.
После рабочего дня частенько собирались вместе с рабочими или землепашцами в окраинных тавернах, пили рецину, разговаривали, отчаянно споря и жестикулируя. Я несколько раз посылал своих разведчиков под видом деревенских простаков на эти собрания, чтобы узнать, что там делается.
В основном говорили о работе, о своём быте, о женщинах. Начальство не ругали, наоборот, хвалили за то, что теперь все работали на себя, стали жить лучше. При этом чёрные монахи очень аккуратно наводили разговор на Древних богов, но христианские порядки не критиковали и на церковь не нападали – вели свою пропаганду очень деликатно.
Частенько меня посещало высшее жреческое руководство – верховный Базарган или его помощник Ардашир. Если первый всегда был благодушен, говорил много, цветисто, «растекался мыслию по дереву», то его заместитель высказывался только по делу, очень чётко и продуманно – никаких эмоций, лирических отступлений и прочего.
Но сегодня встреч с духовенством у меня не намечалось, и я посвятил день мирским, так сказать, делам.
Как раз вчера с очередным караваном прибыл Квинтий, и мне очень хотелось его послушать. Я выполнил своё обещание, назначив его первым заместителем Марины, и он отлично показал себя в этой должности. Вообще, торговые дела шли в гору, Марина отдала в распоряжение Квинтия африканское направление и Египет, сама же занялась Китаем и прочим Востоком.
Бумага, производимая на моей полуподпольной фабрике, расходилась на ура и приносила хорошую прибыль, торговля процветала. В нынешнее время торговцам было, с одной стороны, проще – никакого рэкета, кроме налогов в казну, простые и понятные законы, отсутствие тучи различных контролирующих органов и министерств, постоянно издающих всякие, зачастую противоречивые указы. Впрочем, некие полумафиозные организации типа картелей, существовали, я столкнулся с ними ещё в Олисипо, но, во-первых, они действовали довольно мягко, не беспредельничали, а во-вторых, для моего уровня были уже слишком мелкими.