Перед самым выходом из раздевалки я вдруг ощутил тяжёлый взгляд и, повернувшись, встретился глазами с немцем. Он стоял неподвижно, почти не моргая, и пристально смотрел прямо на меня. В его глазах читались холод, уверенность и молчаливый вызов. На мгновение во мне проснулось что-то злое и голодное, готовое принять этот вызов и ответить на него со всей решимостью.
Семёныч хлопнул меня по спине и тихо сказал что-то одобряющее, но я уже не слышал. Я шагнул в зал, навстречу шуму толпы, и поднялся на ринг. С каждой секундой атмосфера накалялась всё сильнее.
— В красном углу ринга — представитель сборной Советского Союза! — громко объявил ведущий, и зал грохнул овациями, словно волна, разбивающаяся о берег.
Я занял свой угол, глядя прямо перед собой и чувствуя, как в груди разгорается ровное и холодное пламя, наполняющее меня силами перед боем.
— В синем углу ринга — представитель сборной ГДР! — раздался голос ведущего, и соперник поднялся на ринг.
Мы снова встретились взглядами. Он едва заметно приподнял уголок губ, словно уже заранее знал исход этого боя и просто ждал подтверждения своей победы. Это едва уловимое движение зажгло во мне ещё больше злости и решимости.
Прозвучал гонг, и бой начался.
С первых секунд немец пошёл вперёд, ожидаемо пытаясь захватить инициативу и навязать мне силовой обмен ударами, в котором он явно чувствовал своё превосходство. Я не стал ввязываться в его игру, стараясь работать максимально технично и грамотно, не вступая в ненужные размены, но каждый его удар отвечая своими двумя. Двигаясь на ногах и постоянно меняя угол атаки, я заставлял его удары уходить в пустоту, лишая соперника ощущения контроля над ситуацией. Он снова и снова пытался загнать меня к канатам, но каждый раз, когда дистанция сокращалась, я отвечал резкой серией точных и быстрых ударов, вынуждая его отступить и задуматься над тем, стоит ли продолжать такую тактику.
— Хорошо, вот так и продолжай! — услышал я голос Семёныча сквозь гул зрителей, и это придало мне ещё большей уверенности.
Первый раунд закончился явно в мою пользу, но я прекрасно понимал, что это только начало и соперник сделает выводы. Возвращаясь в свой угол, я заметил, что немец выглядел сосредоточенным и совершенно не был растерянным от моего успешного старта. Я сел на табурет, Семёныч быстро промокнул моё лицо мокрым полотенцем, что-то говорил о дистанции и ударах в корпус, но все его слова лишь подтверждали мои собственные мысли. Я чётко осознавал, что мне нельзя расслабляться ни на секунду, и что сейчас немец попытается взять реванш любой ценой.
Второй раунд стал подтверждением моих ожиданий: соперник сразу изменил тактику, перейдя на жёсткий и откровенно грязный бокс. Теперь в ход пошли локти, удары головой и хитрые удары по затылку, которые он наносил так, чтобы рефери их не видел. Зал, видя это, моментально выразил своё неодобрение свистом и криками, возмущение публики буквально физически ощущалось в воздухе. Из моего угла донёсся нервный и гневный голос Володи, яростно требовавшего от судьи быть внимательнее и прекратить грязную игру соперника.
Судья дважды выносил немцу предупреждение, но это не приносило никакого эффекта, поскольку он мастерски умел создавать видимость случайности. В одном из эпизодов мы сцепились в клинче, и я почувствовал, как немец жёстко и намеренно съездил головой мне в подбородок, пытаясь вывести из равновесия. Боль кольнула в висках, перед глазами вспыхнули яркие точки, и я невольно сделал шаг назад, чтобы прийти в себя. Подняв взгляд на соперника, я увидел его холодную, наглую ухмылку, и в груди вспыхнула злость, смешанная с чувством спортивной ярости.
Он решил, что смог вывести меня из равновесия.
В третьем раунде я кардинально изменил ритм схватки, не оставив ему шансов на привычное давление. Вместо ухода назад и попыток избегать его атак, я сам снова начал диктовать условия боя, активно работая на средней и ближней дистанциях, постоянно меняя направления атак и заставляя немца промахиваться. Он начал нервничать, его движения потеряли прежнюю чёткость и уверенность, а в глазах стало ясно видно раздражение. Это был именно тот момент, которого я терпеливо ждал весь бой.
И на последних секундах раунда я провёл ту самую идеальную комбинацию, к которой шёл через сотни часов тренировок. Левый джеб, чёткий и резкий, застал соперника врасплох, его голова резко дёрнулась назад, открывая дорогу моему правому прямому. Правый догнал его уже в движении, заставив немца пошатнуться и открыть корпус. Точный апперкот под рёбра выбил из него дыхание, а завершающий левый боковой стал финальной точкой в этой безупречной серии ударов, отработанных мной до автоматизма.
Прозвучал гонг, сигнализирующий конец боя, и мы, тяжело дыша, замерли друг напротив друга. Немец не упал, он всё ещё стоял на ногах, но в его глазах уже не было той холодной уверенности, с которой он выходил на ринг.
Мы вышли на середину, где рефери взял нас за руки, внимательно смотря в сторону судейского столика. Наступила короткая, но мучительно долгая пауза, после которой рефери поднял мне руку:
— Победу одерживает представитель сборной Советского Союза!
Я сошёл с ринга под гром аплодисментов и сразу поймал взгляд отца на трибунах, он сидел молча и, казалось, не проявлял эмоций, но на мгновение в его глазах сверкнула гордость. Тренеры и друзья окружили меня, кто-то обнимал, кто-то кричал поздравления, но я уже смотрел вперёд, мысленно готовясь к следующему бою. Теперь оставался лишь один бой, решающий, самый главный — финал против кубинского боксёра, которого все считали непобедимым.
Отойдя от ринга, я оказался лицом к лицу с журналистами, которые уже поджидали меня возле выхода. Я не успел даже снять перчатки, как вспышки фотокамер ослепили глаза, а со всех сторон посыпались вопросы. Репортёры напоминали стаю голодных птиц, стремящихся первыми выхватить лакомый кусок сенсации, вырвать слова, которые можно будет поставить в громкий заголовок. Я вытер полотенцем вспотевшее лицо и постарался собраться, зная, что сейчас придётся отвечать так, чтобы не оставить шанса для кривотолков.
— Михаил, каковы ваши эмоции после выхода в финал? — крикнул кто-то слева, перекрывая шум остальных голосов и привлекая моё внимание.
— Как оцениваете своего соперника из ГДР? Он был сложным противником? — тут же последовал вопрос справа, и я невольно повернул голову, ища источник голоса.
— Готовы ли вы к бою с кубинцем, который выглядит просто непобедимым? — спросила молодая журналистка, протягивая ко мне микрофон с ярким логотипом спортивного канала.
Я глубоко вдохнул и выдержал короткую паузу, глядя в объективы камер и на лица репортёров, собравшихся вокруг меня плотным кольцом. Они ждали, ожидая от меня громких и запоминающихся фраз, эмоций, может быть, самоуверенности. Но я решил говорить спокойно и честно, не пытаясь выглядеть тем, кем не являюсь.
— Эмоции, конечно, положительные, — ответил я уверенно, но без излишнего пафоса, стараясь подбирать слова чётко и спокойно. — Полуфинал — важный этап, но настоящий бой ещё впереди, и расслабляться рано.
— Вы уверены в своей победе в финале? — вопрос прозвучал громче остальных, и репортёры замерли, ожидая моего ответа.
Я улыбнулся уголком губ, поймав взгляд Семёныча, стоявшего чуть поодаль за спинами журналистов. Тренер молчал, скрестив руки на груди, его лицо было каменно-спокойным, но я чувствовал, что он ловит каждое моё слово и каждый оттенок интонации. В его взгляде читалась молчаливая поддержка, подтверждающая, что я иду правильным путём.
— На ринге не бывает уверенности, — спокойно произнёс я, обращаясь больше даже не к репортёрам, а к самому себе. — Есть только работа, подготовка и тактика. Всё решают секунды и те решения, которые мы принимаем в бою. Кто примет верное решение в решающий момент, тот и выиграет.
— Кубинец кажется непобедимым. Что можете сказать о нём? — снова прозвучал вопрос, и я почувствовал, как внимание репортёров ещё больше сфокусировалось на мне, словно они пытались поймать любой оттенок эмоций на моём лице.
Я лишь пожал плечами, не выдавая внутреннего волнения, хотя вопрос задел глубоко, заставив вспомнить бойца, с которым мне завтра предстоит выйти на ринг. Кубинец действительно выглядел машиной, идеальным бойцом, которого пока никто не смог сломать. И моя победа над ним на чемпионате мира была на тоненького.
— Все непобедимые когда-то падали, — тихо, но твёрдо сказал я. — Вопрос не в том, можно ли его победить. Вопрос лишь в том, когда и как именно это случится.
Репортёры зашумели, обмениваясь взглядами и быстро записывая мои слова, и лишь один журналист, чуть старше остальных, поднял руку и задал свой вопрос, звучавший гораздо серьёзнее других:
— Последний вопрос, Михаил. Что для вас важнее — само золото Олимпиады или факт того, что вы уже в финале?
Я замолчал, ощущая, как вдруг перед глазами промелькнули кадры всей моей жизни. Я вспомнил первые тренировки в зале, болезненную усталость после каждой из них, запах зала и глухой звук удара перчаток о тяжёлые мешки. Вспомнил Семеныча, молча стоявшего в углу и внимательно наблюдавшего за моими движениями. Всё это всплыло разом и смешалось в одно твёрдое чувство.
— Я сюда приехал не за выходом в финал, — коротко ответил я, и в моём голосе было столько же спокойствия, сколько и решимости.
Больше я не стал говорить ни слова, отвернувшись от журналистов и направившись обратно в раздевалку. Я чувствовал, как в груди медленно нарастает знакомое напряжение перед грядущей битвой.
Вернувшись в Олимпийскую деревню, я ощутил, что напряжение после полуфинала не исчезло, а лишь усилилось. Атмосфера предстоящего финала сдавливала грудь тугой пружиной, и казалось, это ощущали все вокруг. Здесь, среди спортсменов, всё замерло в особенном ожидании, словно воздух был наэлектризован предчувствием завтрашнего дня.
Зайдя в номер, я увидел Семёныча, спокойно сидевшего за столом с кружкой чая в руках и задумчиво глядевшего в одну точку. Было ясно, что мыслями он уже на ринге, прокручивая возможные тактики и сценарии боя с кубинцем. Я сел рядом, молча расстёгивая бинты на руках, чувствуя, как каждая мышца отзывается болью и усталостью, но эта боль была сейчас необходима и даже приятна, она напоминала, что бой был настоящим и что я выстоял.