– Боюсь, что ему действительно не помочь. Поражены важные органы, удивительно как он ещё держится, но даже будь мы сейчас дома, нам не удалось бы его спасти.
– Как я и говорил, – вздохнул Торвар, – сам видишь, ярл Алексий, моих друзей ждёт Вальхалла. Я благодарен тебе за помощь и за то, что попытался спасти их, однако…
– Погодите, – перебил его Люций, – кажется ей ещё можно помочь.
Мы оба разом повернулись к доктору.
– Ранение серьёзное, – пояснил он, – однако важные органы вроде не задеты. Она потеряла много крови, также в ближайшее время может начаться заражение, следует обеззаразить раны.
– Что сделать? – переспросил Торвар.
Я вздохнул, расклад получался невесёлый. Брунхильду ещё, вероятно, можно было спасти, однако это смогут сделать только мои доктора.
– Торвар, мы не сможем тебе провести базовый курс ле́карства. Просто поверь, мои люди много лет учились в лучших местах на свете, где учат лекарей. Думаю, они смогут спасти Брунхильду, но её придётся оставить у нас. Дорогу с вами она вряд ли переживёт.
Вожак посмотрел на меня не очень добрым взглядом. Затем повернулся к своим воинам, и они принялись долго обсуждать что-то на своём языке. Я терпеливо ждал, а Люций, тем временем, обрабатывал раны девушки. Молодец, парень, не теряет время, делает свою работу несмотря ни на что.
Наконец совещание закончилось, Торвар повернулся ко мне.
– Мы доверимся тебе, ярл Алексий. За время нашего похода ты понравился нам, и мои воины считают, что могут доверить тебе судьбу нашей подруги. Однако поклянись – если ты увидишь, что ей уже не помочь, то сам отправишь её в последний путь.
– Клянусь, – кивнул я, – однако надеюсь, что до этого не дойдёт.
Вскоре скандинавские воины похоронили своих павших собратьев, после чего распрощались и отправились в дорогу. Люций обработал их раны, я позаботился о том, чтобы им хватило провизии, а также ещё раз заверил, что прослежу за судьбой Брунхильды.
Далее я вверил её докторам и отправился на экстренное совещание, собранное Аэцием. На нём собрались вожди всех племён, примкнувших к нам, а также король Сангибар и молодой Торисмунд, сын павшего короля вестготов Теодориха. Я, хоть и не был вождём или королём, а всего лишь ректором провинции, попал туда как начальник лучшего отряда воинов.
Ситуация складывалась такая: Аттила после сражения отступил в свой лагерь, выстроил вокруг него укрепления из телег и засел в своей импровизированной крепости, из которой постоянно доносились шум, лязганье мечей, звуки трубящих рогов и прочая активность. Однако наружу оттуда никто не показывался, что навело военачальников на мысль, что дела у вождя гуннов плохи и, скорее всего, это уже его поражение.
Можно было постараться добить его, осадив лагерь и вынудив предпринять какие-то действия, однако время не играло нам на пользу. Теодорих мёртв, армия признала Торисмунда королём, однако дома оставались его братья, которые могли узурпировать власть в его отсутствие. Ему следовало как можно скорее отправляться домой и утверждать там своё право на корону. По крайней мере так настаивал Флавий Аэций.
Как мне показалось, он вновь превратился в ловкого дипломата, и его беспокоила не столько судьба Торисмунда, сколько то, что если сейчас добить Аттилу, вестготы вновь могут стать врагами Рима и больше не будет третьей стороны, которая могла бы их сдерживать. Поэтому хитрый политик всеми силами убеждал юного короля немедля собирать войско и спешить домой. В конце концов, решение было принято и Торисмунд, попрощавшись со всеми, собрал свою армию и отправился домой. Также отбыл Сангибар со своими аланами. На мой вопрос про то, можем ли и мы отправляться, Аэций ответил отрицательно.
– Пока рано об этом говорить. Я не планирую далее сражаться с Аттилой, однако и распустить армию ещё не готов. Поэтому твоих людей отпустить не смогу.
Я кивнул в ответ.
– Понимаю, тогда с вашего разрешения я возьму с собой небольшую группу, а также раненых и отправлюсь с ними. Дома ждут дела, и моё присутствие здесь вряд ли вам уже поможет.
– Хорошо, – согласился главнокомандующий, – можешь забирать раненых и отправляться. И прими мою благодарность. Я встретил тебя не очень тепло, однако теперь убедился, что ты прислал мне действительно лучших воинов. Да и сам ты хорош, – улыбнулся он, – броситься в гущу почти проигранного сражения готов не каждый правитель.
– Спасибо за похвалу, – ответил я, – хотя я это сделал скорее от безысходности.
– Не скромничай, – махнул рукой Аэций, – Сангибар от безысходности бросился назад, а ты вперёд. Это было опрометчиво, но смело. В любом случае я рад нашему знакомству. Когда война окончится, буду рад видеть тебя у себя в гостях, думаю, нам есть что обсудить.
На этих словах мы пожали руки и распрощались. Я собрал раненых, вверил Кастула с его легионерами в личное распоряжение Аэцию и отправился в обратную дорогу, размышляя о произошедшем и о сказанных напоследок словах Аэция. Возможно, всё не так и плохо. Если мне удастся договориться с этим человеком, кто знает, каких успехов мы сможем добиться с ним вдвоём.
Мы вернулись домой в октябре. Переход оказался долгим и трудным: с нами были тяжелораненые легионеры и Брунхильда. С ней было особенно сложно: в отличие от исхода из Олисипо, где нас сопровождали женщины, здесь сопутствовали только мужчины, и храбрая воительница оказалась единственной представительницей своего пола. При этом тяжёлые раненые требовали ухода.
С нами был один из лекарей легиона, тот самый Люций, который сказал, что Брунхильду можно спасти. Ему помогали добровольцы из здоровых гвардейцев, сопровождавших нас, превращаясь в санитаров: поднять, перевернуть, помочь с гигиеной.
Но как быть в случае с Брунхильдой? При всей своей суровости и отсутствии стеснительности, никто из легионеров особо не рвался выполнять эту работу, мои бойцы никогда не сталкивались с женщинами-воительницами, и не понимали, как себя вести. Иногда в голове копошилась подленькая мыслишка, что соратники валькирии подспудно руководствовались этим же соображением, когда хотели отправить её в Вальхаллу на Каталаунских полях.
Но вот она, моя Сардиния! Наконец-то я смог передать раненых в надёжные руки своих лекарей, и женщин-санитарок. Обнялся с женой и сыном, приказал подготовить хорошую баню. Решил сегодня отдохнуть и посвятить день семье, а завтра с утра заняться государственными делами. Приказал на завтрашнее утро созвать своих помощников с докладами. Всё-таки задал Марине вопрос, как обстоят дела.
– Как тебе сказать, – она пожала плечами, – в двух словах не опишешь, завтра поговорим.
– Ничего срочного нет?
– Ничего такого, что потребовало бы твоего вмешательства прямо сейчас. Отдыхай, тебе это необходимо.
И то правда! Я чувствовал неимоверную усталость, тело, да и мозг настоятельно требовали отдыха. Смыл с себя всю походную грязь, поел домашней хорошей еды и завалился в кровать, несмотря на ранний час.
Вечером пришла Марина, проверить, как у меня дела, мы отметили моё возвращение, как и положено соскучившимся друг по другу супругам, но встреча прошла скомкано, без огонька. Марина казалась уставшей, я тоже был не в лучшей форме, поэтому всё закончилось быстро и неинтересно.
Наутро, до часа, когда я назначил встречи с помощниками, мы с Мариной остались вдвоём, чтобы поговорить о делах. Я в двух словах рассказал ей о Каталаунском сражении, о встрече с правителем Аэцием, его признании моих достижений, упомянул и о скандинавских воинах, о Брунхильде. Потом осторожно спросил.
– Марина, что происходит у нас? Я же вижу, что ты чем-то встревожена!
– Даже не знаю, что тебе сказать, – она зябко поёжилась, – наверное, я просто устала. На меня свалилось слишком много забот, я была к этому не готова. Вообще говоря, всё нормально, торговля процветает, прибыли растут. Гао Чжимин приступил к выпуску бумаги особого, наивысшего качества, и требует расширения производства: мы завалены заказами на несколько лет вперёд. Лучше ты сам встреться со своими помощниками, выслушай их, потом сделай поездку по провинции, посмотри собственными глазами. А мне дай возможность два-три дня передохнуть, никого не видеть, кроме тебя и Марка, не решать никаких вопросов.
Она встала со стула, я поднялся следом, подошёл к ней, обнял.
– Прости, пожалуйста, я действительно поступил с тобой нехорошо, сбросив на тебя такую ответственность. Но я добился своего – разобрался в ситуации, и почти подружился с Аэцием, а это многое значит.
– Конечно, дорогой, ты всё сделал верно, у меня нет претензий, – я крепко обнимал Марину, просто физически чувствуя её усталость от этой необходимости самой решать столько вопросов, без моей поддержки, – я сейчас предупрежу Квинтия, чтобы он управлялся один, а сама буду отдыхать, восстанавливать силы… Да, совсем забыла: нужно назначить нового начальника стражи. Пока вместо него первый помощник.
– А что случилось с прежним?
– Не знаю. Он просто исчез, а я не знала, что делать. Ты уж сам разберись, – она вышла из кабинета.
Никогда я не видел Марину настолько потерянной! Наверное, действительно, не стоило взваливать на неё такую ношу, но, с другой стороны, на кого я ещё могу полностью положиться? Ничего, пусть действительно отдохнёт, а потом с новыми силами, к новым свершениям!
Явился первый помощник начальника стражи, худощавый, высокий Аппий Порций, доложил обстановку. Со своими новыми обязанностями он справлялся отлично и я назначил его начальником стражи на постоянной основе. Но по исчезновению прежнего начальника ничего не было понятно. Тот просто пропал – ни его самого, ни труп не нашли. Его жена показала странную записку, которую нашла в доме: «Земные радости больше не привлекают меня, я устал от них. Ухожу в монастырь, прощайте».
Никто не мог припомнить никаких обстоятельств, которые привели к такому итогу. За бывшим начальником стражи никто не замечал особой религиозности, да и слишком усталым тот не казался. Я поручил Порцию ужесточить дисциплину и ещё раз тщательно всё проверить, хотя в душе понимал, что вряд ли мы что-то найдём. Конечно, это было не очень хорошее событие, но и критическим я бы его не назвал.