Оттягивать всё равно смысла не было никакого, мне только спокойнее будет, если мы закроем проблемы чертового трансформатора уже на этой неделе. Ведь и у самого меня голова этим здорово занята.
— Давай завтра, — подтвердил я и, чтобы успокоить издергавшегося собеседника, добавил с преувеличенной бодростью: — Мне самому нетерпится скорее с этим закончить.
Электрик оживился, сунул руку в карман и достал сложенный в несколько раз лист бумаги. Заговорщицки оглядываясь по сторонам, он протянул этот лист мне. Ей-богу, Штирлиц!
— Пока, как ты говоришь, ты быстро бегал и низко приседал, я времени тоже даром не терял, — он кивком указал на лист. — Там все написано, подробно. Схема, время, что с собой брать. Ты мальчик взрослый, думаю, разберёшься.
Мне стало любопытно, и я начал разворачивать лист.
— Не-не-не! — зачастил тот. — Только дома прочитай, здесь смотреть точно не нужно! И поукромней спрячь, чтобы если кто-то и захотел найти, то не нашел! — горячо попросил он.
— Обязательно, — согласился я. — Осторожность никогда не повредит. А если у меня вопросы возникнут? Ну, по пунктам твоего плана.
— Если будет что-то непонятно, то позвонишь… — электрик осекся, по новой принялся тереть пятерней лоб.
— Понял, принял, звонить не надо — мало ли, нас КГБ будет прослушивать, — пошутил я.
— Да-да, — очень серьёзно закивал Гена, — если у тебя вопросы возникнут, то лучше приходи, обсудим с глазу на глаз.
Потом вздохнул, покачал головой, посмотрел на меня внимательно и добавил:
— Вот ты смеешься, а я к этому серьезно отношусь, что и тебе рекомендую. Мы, сынок, сошки мелкие, как там и что происходит — никто не знает, ни ты, ни я.
Никак не привыкну, что все меня считают младшим, тем, кого ещё повоспитывать не грех. Я, сделав серьёзное лицо, заверил, что всё понял, и мы вернулись обратно к остановке, где меня окликнул один из работяг, вышедший из ворот цеха.
— Эй, Егор, мужики тебя уже ждут! Чего ты собрание собрал, а сам не пойми где шляешься?
— Иду! — я махнул в его сторону рукой. — Подождёте, не обломитесь.
Я попрощался с электриком, ещё раз заверив, что после работы внимательно изучу его план. Для пущей убедительности добавил, что закроюсь по такому случаю в ванной комнате и включу проточную воду.
— Это что у нас теперь, традиция такая — ежедневные планерки? — шутканул рабочий, когда я подошел к воротам корпуса. — Мы уже обсуждаем, может, на такие встречи горькую прихватить?
— Это производственная необходимость, если понадобится, мы хоть каждый час собираться будем, — ответил я. —. А насчет горькой, за забором — сколько влезет, но не на участке.
Я хорошо знаю, что с рабочими следует сохранять дистанцию и, когда надо — осаживать. Иначе быстро смекнут, что мастер такой весь мягкий, и попытаются на голову сесть. Ровно так, как в первый день вели себя с Романом мастера и замы.
— Да пошутил я, чего ты сразу ворчишь! — тот поднял руки, мол, каюсь. — На праздники тоже нельзя?
— Чисто символически, уж точно не так, чтобы потом станок в глазах двоился.
— Обижаешь! Мы меру хорошо знаем.
— Ты лучше скажи, все собрались в мастерской?
— Говорю же — все тебя ждут!
Так и поговорили, а вернувшись в цех, зашли в комнату мастеров, где действительно собрались все рабочие с моего участка.
— Так, — начал я собрание и сразу перешёл к делу. — Разговор будет непростой, но я сразу попрошу не перебивать. Если появятся какие вопросы, задавайте, когда закончу, ни один вопрос не останется неотвеченным. Договорились?
Почти все промолчали, но кое-кто заверил, что перебивать не будут. Вот и хорошо, что меня услышали, не хотелось превращать собрание в балаган, что произошло в кабинете у начальника. Но скептические приговорки все же не заставили себя долго ждать.
— Ты там чего уже надумал, Егор? Взгляд у тебя какой-то дюже подозрительный!
— И двух дней не проработал, а начинает тайнами говорить, воду мутит. Начальник!
Было видно, что работяги насторожились. Я тоже понимал, что разговор нам предстоит серьёзный, и не всем он понравится. Многие могут воспринять мои предложения по улучшению производственного процесса как покушение на их святая святых — установленные в цеху и на участке порядки. Подать всё нужно было так, чтобы подобных ощущений у них не возникало.
— В общем, так, шутки при себе оставьте, а ситуация у нас следующая, — и я начал пояснять собравшимся суть.
Рассказал о том, что наш общецеховой план выполнен лишь на малый процент. О том, что нам надо разделять две данности — реальный план и написанный в отчетностях. Для этого мы сегодня утром посовещались в кабинете начальника и разработали пять пунктов, подлежащих реализации. Я перечислил их, и примерно на втором пункте уже заметил, как у мужиков в глазах повис знак вопроса. Мне пообещали не перебивать, поэтому все внимательно слушали, хотя сдержаться было непросто — кто-то даже рот открывал, готовясь заговорить, но всё-таки себя одёргивал. Зато когда я закончил говорить, последовали вопросы. Как ни странно, рабочие оказались куда более организованными, чем руководящий состав, который с утра уже после первого пункта устроил балаган.
— Погоди, это что получается, наш участок будет расформирован?
— А нам детали с первого участка отдадут? А то они себе по нахапали и делиться не хотят!
Вопросы были самые разнообразные, но по большей части всё-таки ожидаемые. Я снимал возражения примерно так же, как в кабинете у начальника некоторое время назад. Отвечал максимально подробно и исчерпывающе, стараясь делать так, чтобы мои ответы не порождали новые вопросы.
Мужики взяли время посовещаться, а потом, придя к общему знаменателю, выдвинули в переговорщики фрезеровщика — того самого Андрея Андреича. Я его успел достаточно хорошо узнать и приготовился к непростому разговору.
— Вот ты говоришь, план шман, так- то мы в курсе, что у нас по показателям беда, — фрезеровщик коротко и довольно вальяжно, но не переходя на дерзость, пожал плечами. — Давай прямо, перейдём от теории к практике — ты куда клонишь? Че надо от нас?
— Клоню туда, что план надо выполнять, — прямо сказал я. — Времена, когда «и так пойдёт», позади, мы должны сдать намеченное кровь из носу.
— Хорошо, план какой? Номинальный? — уточнил фрезеровщик.
— Нет, реальный. Я номинальными показателями не мыслю и вам не советую.
— Допустим, никто же не спорит, реальный план — это хорошо, — Андрей выставил вперёд руку в якобы примиряющем жесте. — Вот только вопрос, как ты себе представляешь — выполнить почти годовую норму за оставшиеся три месяца?
— Благодаря тем пяти пунктам, которые я назвал.
— Погоди ты про пункты. Вот ты хочешь, чтобы мы приспособы отдали? Я тебя правильно понял, Егор? — спросил Андреич. — Я, значит, приспособы делал для себя, смекалку включал, время тратил, металл искал, инструмент, а что получится — плодами моего труда будут пользоваться все? — теперь он сменил позу и сложил руки на груди. — Вот хрена с два!
— Делал — зачтется, значит, ведь никто насильно у тебя забирать приспособы не будет, — ответил я.
Следом пояснил, что каждый, кто готов, чтобы его индивидуальное приспособление было включено в технологию производства, было пронумеровано и отправилось на склад, будет премирован. Как всё правильно проделать, тоже описал в двух словах — рабочий, которому принадлежит приспособа, подает рационализаторское предложение. Там дальше рацпредложение вводится в производственный процесс со всеми вытекающими, а официально задокументированный автор предложения получает официально задокументированную премию.
— Не хотелось бы всё-таки свое добро кому-то отдавать, — забурчали рабочие.
Однако Андрей, высказывавшийся сейчас не только от своего лица, но и от лица всего участка, продолжил задавать правильные вопросы.
— Допустим, премия — это хорошо, но, во-первых, обозначь, каков будет её размер. Во-вторых я спрошу, как на во-первых ответишь, — сказал фрезеровщик.
О том, как рассчитывать премию, я ещё не думал, не успел. Но раз работяг это так сильно тревожит, то задумаюсь сейчас. Я бегло поразмышлял и предложил вариант, при котором рабочие сами обозначат время, что у них ушло на проектирование и изготовление этих приспособ. А я переговорю с начальником, чтобы получившееся количество нормочасов провести по расчётам с коэффициентом два. Сделал мужик приспособы за десять часов, а получит как за двадцать.
— Дело? — я обвёл взглядом присутствующих.
— Дело, — подтвердили работяги.
Посыпались вопросы, сколько можно часов писать, мужики уже прикладывали дело к носу и прощупывали границу дозволенного. С ними-то понятно — им чем больше, тем лучше, но есть какие-то разумные рамки, которые не стоят пересекать.
— Так, чтобы жаба не задушила. Ни вас, ни начальника, когда ему цифры на стол лягут. Двадцать часов, полагаю, пройдет, а напишете больше, то вопросы появятся, — доходчиво объяснил я.
— Ладно, а если я за твои двадцать часов не захочу приспособу отдавать, че тогда будет? — продолжал допытываться Андрей Андреич.
— Тогда твоя приспособа отправится в металлолом — совершенно забесплатно.
— В смысле, в металлолом? — ахнул тот и сузил глаза.
— Распоряжение сверху прошло, что никакая оснастка, которой нет в технологии, до работы допускаться не будет. Мы с мастерами закрывать глаза тоже не будем, иначе потом так влетит, что лишение премии покажется цветочками. Причём влетит всем, от мала до велика,– я аккуратно улыбнулся.
Мол, не надейтесь, что рабочий — он человек маленький.
— Чего так, тыщу лет приспособами пользовались, а тут — раз тебе и на!
— Меня особо не просвещали, так же, как и вас, поставили перед фактом. Но краем уха я слышал, что из-за кустарной приспособы кого-то на заводе на станок намотало. Скандал поднялся такой, что несколько человек уволили по статье, — я решил сгустить краски.
Да, никакой проверки не было, и никого на станок не наматывало — пока ещё, по крайней мере, но надо будет поговорить с Ромой, чтобы он и вправду выпустил такой запрещающий приказ.