Во многих кабинетах скапливались бумаги, бюрократия не спешила отступать, и на каждом шагу чувствовалось скрытое сопротивление.
На совещании Васильевич предупредил меня:
— Теперь у тебя будут совсем другие враги. Ты наступил на горло целой системе. Думаешь, она просто так тебя оставит?
Я молча кивнул. Нет, конечно, но мы ещё посмотрим, кто кого.
Уже к концу недели выяснилось, что в снабжении идёт саботаж: на заводе неожиданно «потерялись» поставки заготовок. Сначала я думал, что это случайность, но когда материалы не пришли во второй раз, а на складе начали говорить, что запасы тают, сомнений не осталось.
При прежнем руководстве на это махнули бы рукой, но я хорошо знал, что из таких мелочей появляются так называемые «аварийные позиции». Те, которые по бумагам цеха давно сданы, а по факту деталей нет, больше того — нет даже самих заготовок, из которых эти детали делают.
— Мы всё исправим, — захлопала глазками миленькая снабженка, помощница дяди Коли, наблюдая, как я просматриваю документы.
Я листал отчёты, сверяя их с реальными данными. Как и ожидалось, бардак в снабжении был не то чтобы систематическим, а даже привычным явлением. Даты поставок сдвигались, нужные материалы приходили с задержками, а иногда вовсе исчезали в неизвестном направлении. Всё это давно всех устраивало, но не меня.
— Интересно, — протянул я, перебирая бумаги. — А вот здесь, например, почему накладная подписана три дня назад, а фактически товар на складе появился только сегодня?
Снабженка моргнула, неловко улыбаясь:
— Ну… Бывают нюансы…
— Какие именно? — я поднял бровь, давая ей возможность выкрутиться. — Ты ведь понимаешь, что это всё потом в цеха спускается, ПДБ на основании этого планы делают, отсюда срыв сроков. Никто ничего не хотел, а получается, извините, жопа!
Она замялась, оглянулась, будто ища поддержки, но никого рядом не было.
— Мы всё исправим, — пробормотала она, снова улыбнувшись.
Как будто улыбками можно было помочь делу.
— Не сомневаюсь, — кивнул я, убирая бумаги в папку. — Но сперва поговорим с вашим начальником.
Я достал телефон и набрал дядю Колю. Тот взял трубку после второго гудка:
— Ну, здорово, Егор! Ты чего звонишь-то?
— Привет, дядь Коль, — я не стал ходить вокруг да около. — У меня тут документы по поставкам. Есть вопросы.
— Да ты брось, какие вопросы, всё как обычно! — засмеялся он. — Чего ты начинаешь-то?
Я наклонил голову, разглядывая одну из накладных.
— Как обычно? Это когда сроки срываются, а в отчётах всё идеально? Это и есть обычно?
На другом конце линии повисла короткая пауза.
— Ну ёпрст, Егор… Это ж производство, дело большое, масштабное, тут всегда что-то где-то… Главное, в итоге же всё приходит!
— Нет, дядя Коля, теперь всё будет не как раньше, — спокойно, но жёстко сказал я. — Либо снабжение работает так, как должно, либо будут проблемы.
— Да какие проблемы, ты чего⁈ — встрепенулся тот. — Ты ж меня знаешь, я же работаю, как умею!
— Вот именно, — кивнул я, хотя он этого не видел. — Теперь будешь работать лучше.
Он снова замолчал, потом нервно хмыкнул:
— Ладно… Я понял тебя, Егор. Разберёмся.
Я положил трубку, отошёл от стола и посмотрел на снабженку, которая всё ещё стояла напротив, теребя край юбки. Взял папку с документами и вышел, оставляя за собой ощущение перемен, которые наконец-то начинались.
Это ощущалось везде — в цехах, в коридорах заводоуправления, даже в столовой. Люди ещё не привыкли к тому, что старые схемы больше не работают, что можно не бояться начальства, если просто делаешь свою работу, что к тебе действительно прислушиваются.
Но, как и в любом деле, одного желания было мало. Я понимал, что в одиночку не справлюсь. Завод — это не только станки и документы, это прежде всего люди. И если хочешь что-то изменить, тебе нужны те, кто пойдёт с тобой в ногу.
Поэтому я начал искать среди управленцев тех, кому действительно не всё равно. Людей, которые не просто занимали свои должности, а хотели что-то менять. Одних я знал давно, других пришлось проверять. Где-то помогало простое наблюдение — кто и как ведёт себя в сложных ситуациях. Где-то приходилось разговаривать напрямую.
— Ну и что ты хочешь, Егор? — в ответ на один из таких вопросов хмуро спросил начальник литейного цеха, Парамонов, мужчина лет пятидесяти. — Думаешь, всё вот так враз перестроишь?
— Думаю, что если не перестроим, этот завод развалится сам, — ответил я, прислоняясь к холодному металлическому ящику. — И ты это знаешь.
Он помолчал, задумался, ответил не сразу, но, наконец, сказал:
— Ладно. Посмотрим, что у тебя за система.
И так — шаг за шагом. Кто-то соглашался сразу, кто-то долго присматривался, а кто-то уходил сам, понимая, что работать по-старому уже не получится.
За первый месяц стало понятно — седьмой цех действительно стал образцом. Не потому, что работал больше, не потому, что там были лучшие станки. Просто здесь каждый знал, зачем он работает.
Рабочие из других цехов приходили посмотреть, как у нас всё устроено — и некоторые пытались найти подвох.
— У вас там, говорят, штрафуют за каждую мелочь?
— Да, особенно если инструмент на место не положил.
— А потом его искать не надо, и работа идёт быстрее, — невозмутимо добавлял кто-то рядом.
Некоторые спрашивали про брак, потому что седьмой цех давно уже был известен, как обитель бракоделов. Теперь, конечно, это клеймо так быстро не сотрёшь, оставалась инерция.
— У вас что, брак вообще перестал появляться?
— Не-а, просто теперь сразу понятно, где причина.
— Ну-ну, посмотрим, как долго протянете.
Но рано или поздно до всех доходило: дело не в жёсткости, не в «закручивании гаек». Всё работало лучше не потому, что кого-то заставляли, а потому что всё было понятно и устроено с умом.
И становилось ясно: так и должно быть. Не бардак, не вечные разборки с начальством, не попытки найти, на кого спихнуть вину, а нормальная работа, где каждый знает своё дело.
И вот тогда разговоры изменились. Я однажды невольно подслушал разговор моего бывшего наставника с одним из «гостей» с другого цеха:
— А чего у вас там так спокойно? — спрашивал гость.
— Просто никто не суетится, — отвечал слесарь, по привычке пожимая плечами.
Он про всё говорил так, будто и сам не знает, как оно выходит.
— Ну да, когда не надо бегать и что-то выбивать, легче, — задумчиво почесал затылок его собеседник. — И чего, и премии реально по делу начисляют?
— Ну а как иначе? Сколько сделал — столько получил.
Палыч говорил уверенно, и собеседник его волей-неволей задумался:
— Хм, может, и у нас так будет…
Важнее было то, что завод начал выходить на новый уровень. План выполнялся, брак сокращался, даже снабжение, наконец, заработало, как положено.
Но это было только начало. Я знал, что впереди ещё много работы.
Я встретил Курочкину случайно — в коридорах заводоуправления, когда выходил из кабинета Сергея Васильевича. Она шла мне навстречу уверенным шагом, в темно-синем костюме, с папкой в руках.
— Ну здравствуй, Егор.
Я задумчиво прищурился, приглядываясь к её новому образу — уверенность в движениях, лёгкость во взгляде, будто с плеч упала тяжесть.
— Курочкина? Ты что тут забыла?
— Пришла попрощаться, — ответила она легко. — Получила повышение. Меня пригласили в Москву.
Неудивительно. После того, как она довела дело Климента до конца, такого специалиста тут же заметили в столице. Я скрестил руки на груди, оценивающе посмотрел на неё.
— Заслуженно, — заметил я, наблюдая за тем, как её улыбка стала чуть шире.
— А ты сомневался? — усмехнулась она, слегка вскинув бровь.
Мы отошли в сторону, чтобы не мешать потоку работников, которые сновали туда-сюда по коридору.
— Кстати, про майора, — Курочкина на автомате открыла папку, но потом махнула рукой, закрыла её. — Он теперь полковник и тоже пойдёт на повышение.
Я медленно кивнул, принимая новость.
— Не удивлён, — сказал я, встречаясь с её взглядом. — После этой истории к заводу приковано внимание.
Она кивнула в ответ, глядя на меня с лёгким прищуром.
— Он сам мне говорил, что теперь ты под прицелом. Но это же и плюс — тебя пока не тронут.
Я хмыкнул, склонив голову набок.
— Приятно быть под защитой. Прямо как важный государственный объект.
— Не иронизируй, — покачала она головой, но в голосе слышалось скорее предупреждение, чем раздражение. — Я видела, как тебя пытались убрать. Ты выиграл, но расслабляться не стоит.
Я внимательно посмотрел на неё, отметив, как изменился её голос, чуть потяжелел, стал более серьёзным.
— Ты ведь тоже рисковала, — спокойно сказал я, давая ей возможность самой решить, стоит ли об этом говорить.
— Рисковала, — признала она, легко передёрнув плечами. — Но, знаешь, я тебе за это даже благодарна.
Я нахмурился, переваривая её слова.
— Интересно, за что?
Она усмехнулась, но в её взгляде появилось что-то новое. Лёгкость? Или, наоборот, скрытое напряжение?
— Помнишь, я как-то говорила, что мой муж… в общем, мешает мне жить?
Я медленно кивнул, это ведь был не просто разговор, я тогда стал частью их семейных разборок.
— Ну так вот, мы наконец-то развелись. И он перестал меня трогать. Понял, наверное, что-то… или просто у него другой объект вожделения появился.
В её голосе не было ни сожаления, ни обиды. Только удовлетворённость тем, что, наконец, всё закончилось.
— Поздравляю, — сказал я, слегка приподняв бровь, но не столько от удивления, сколько отмечая, что она действительно добилась своего.
— Спасибо, — тихо ответила она, немного дольше задержав на мне взгляд.
Мы помолчали, позволяя этим словам осесть в воздухе.
— Ну что ж, Егор, — Курочкина выдохнула, легко оглядываясь по сторонам. — Дальше ты сам.