И сегодня лейтенант Саяко, командовавший орудием главного калибра «Итсукусимы», не питал иллюзий на предмет эффективности его стрельбы. Но надежда, как и у любого артиллериста, присутствовала. Тем более что первые выстрелы предстояло сделать по курсу, а не с борта, когда качка превращает стрельбу просто вразброс снарядов по площадям. Уж чего-чего, а «площади» в море предостаточно.
Уже казенник чудовищной пушки проглотил четырехсотпятидесятикилограммовый снаряд, уже заложен заряд в двести восемьдесят килограммов бурого пороха, что должен вытолкнуть из ствола сталь и смерть навстречу русским…
Получена информация от старшего артиллериста, установлены прицел и дистанция…
Лейтенант понимал, что не попадет. Лейтенант очень надеялся, что попадет. Что в этот раз, хотя бы в этот раз, боги все-таки направят выстрел туда, куда он предназначен. Если не верить в это, то зачем вообще командовать орудием? Служить… Жить…
Команда на открытие огня последовала, как всегда, неожиданно. Изделие конструкции инженера Канэ, самое, пожалуй, крупное из его творений, изрыгнуло огонь, и снаряд пошел сверлить пространство, чтобы скоренько нырнуть в воды Японского моря.
Не удалось. «Нырнуть в воды» не удалось…
На пути «летящей смерти» встал броненосец «Орел». Не по доброй воле, разумеется, «встал»…
Снаряд для начала раздраконил катер, снес трубу вентилятора и только после этого «лопнул».
Осколками здорово посекло дымовые трубы, их же ударило взрывной волной, сбросило за борт катер с противоположного борта, и на шканцах «Орла» занялся нешуточный пожар.
Броненосец чувствительно встряхнуло от этого попадания.
– Вот и первый привет от наших узкоглазых друзей, – спокойно процедил Вирен. – Наверное, и нам пора начинать пристрелку. Шестьдесят пять кабельтовых, конечно, далековато, но раз уж представление началось…
Правая носовая шестидюймовая башня «Орла» грохнула пристрелочным выстрелом по идущему встречным курсом «Сикисиме». Недолет. Что, впрочем, и ожидалось. Еще пара двухорудийных залпов, и дистанция была нащупана, передана сигналами по отряду…
Глава 29
– Василий Михайлович, как друга прошу!.. – Соймонов слегка ошалел, услышав, как старший артиллерист «Пересвета» назвал его по отчеству, – отпусти на бой Вилката к орудию. Чистый зарез в башне – некем полноценно заменить паразита этого… Потом хоть на рее его вешай, но на бой… Разреши, а?
– Василий Нилович, – на всякий случай тоже перешел на «полуофициальный» язык старший офицер. – Ты чего? Ты слышал, что командир сказал?
– Слышал, помню. И не посмел бы к тебе с этим вопросом обращаться, не переговорив предварительно с Николаем Оттовичем. Он сказал – на твое усмотрение. Так что, выручишь?
– Вот не было печали в данный момент возиться с этим пьянчужкой… Теперь и я говорю: на твое усмотрение. Если считаешь, что он способен стрелять – ставь на место по расписанию. А у меня сейчас и без него дел по горло. Извини – бегу дальше.
– Спасибо, Василий. И не беспокойся – рожу после боя я ему под хохлому распишу непременно. Но после боя…
Черкасов немедленно отправился к канатному ящику, служившему карцером для особо провинившихся.
– Выпускай арестанта, – рявкнул дежурному лейтенант еще на подходе к «узилищу».
– Так ведь, вашбродь, сам старшой наказал… – попытался повозражать матрос, приставленный к «карцеру».
– Открывай, говорю! – агрессивно продолжил старший артиллерист. – Перед старшим офицером я сам в ответе буду. Ну!..
– Так ведь бумага нужна… Меня ведь на пост ставили, ваше благородие, – много раз говорено, что даже сам государь меня с поста снять не может… Только командир, старшой или вахтенный начальник. Извиняйте на том, но дверь я не отопру.
– Дурак! – не выдержал Черкасов. – Это при обычном несении службы. А сейчас бой начинается. Открывай – некогда мне за бумажками к командиру и старшему офицеру бегать. А потом сам марш сдавать винтовку и шуруй по боевому расписанию. Быстро открывай!
Артур крыл себя всевозможными нецензурными словами из обоих известных ему языков: сам не понимал, зачем напился. Да и «напился» – это состояние было назвать нельзя – на ногах стоял, язык не заплетался. Что там будет с чуть менее поллитры молодому и здоровому организму…
Главное, что ведь и повода-то не было – просто захотелось. Захотелось обжечь пищевод хлебным вином и закусить чем-нибудь солененьким или жирным.
Договорился с баталером Лиепиньшем (почти земляк, но цену за водку и банку тушенки заломил в два раза большую, чем были во Владивостоке)…
Ну и огрел все это дело в одиночку, втихаря…
Все бы ничего, но старшой потом по пути попался и учуял. И в карцер определил моментально. Причем даже не ругался матерно: зло и спокойно, наградив комендора несколькими весьма нелицеприятными, но отнюдь не матерными эпитетами, сдал на руки старшему боцману, а тот уже сопроводил Вилката в карцер.
И потянулось время. Ой, как потянулось! Полная темнота и вообще никаких ориентиров: минута прошла? Полчаса? Час? Два?..
И воды не дали. А очень хотелось. Очень. Язык при каждой попытке сглотнуть слюну царапал глотку, как наждаком. И даже без всяких попыток сглатывать царапал. Да и слюны практически не было – рот иссушило, как в пустыне, в которой Артур, конечно, никогда не бывал, но некое представление о жизни в ней уже успел получить.
Но главной причиной «растрепанных чувств» комендора были даже не физические страдания: чертовски хотелось поквитаться с японцами за «Ослябю» в предстоящем бою.
Наводчик правого орудия носовой башни «Пересвета» уже успел проклясть свою пьянку и себя самого уже в стодвадцатый раз, когда дверь распахнулась:
– Выходи, чертова перечница!
Жмурясь от яркого света, Артур выбрался из своего узилища. Перед Вилкатом стоял сам старший артиллерист броненосца.
– А ну дыхни, гаденыш! – неласково бросил Черкасов. И тут же сморщился от «выхлопа», который не преминул направить в его сторону наводчик.
Хотя терпимо…
– Орудие наводить сможешь?
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие! – встрепенулся Артур. – Все в лучшем виде сделаю! Только…
– Что еще?
– Воды бы…
– В башне попьешь. Марш по боевому расписанию!
Как начинать сражение? – адмирал Того колебался: это ведь не та ситуация, что была при Цусиме – если при встречных курсах начать разворачиваться ввиду противника, над которым практически не имеешь превосходства в скорости, то либо просто подставишь свой флагман под сосредоточенный артиллерийский удар всего вражеского отряда, либо сам окажешься в роли догоняющего и рискуешь получить тот самый «кроссинг Т», который так «сладок» для ставящего эту «палочку над буквой» и так опасен для того, кому ее ставят.
Или скоротечный бой на контркурсах, а потом догоняй противника несколько часов, в результате чего тебе сделают опять же «кроссинг»…
Но нужно решаться – эскадры сближались на двадцативосьмиузловой скорости. Огонь, как ни странно, первыми открыли крейсера Катаоки, причем достаточно результативно. Небывало результативно: нащупав дистанцию своими скорострелками, кто-то из них умудрился засадить свой почти тринадцатидюймовый снаряд в «Орла». Был отчетливо виден взрыв на русском броненосце и последовавший за этим пожар в его средней части.
– Пока на встречных, – решил японский адмирал, – а там развернемся…
– Японцы легли на контркурс, Роберт Николаевич, – махнул биноклем в сторону противника Шведе.
– Вижу. Какая дистанция?
– Пятьдесят кабельтовых до головного, – немедленно отозвался лейтенант Гирс, являвшийся теперь старшим артиллерийским офицером броненосца, – когда «Сикисима» выйдет на траверз, будет около сорока пяти.
– Тогда открывайте пристрелку. Пора уже поблагодарить япошат ответным подарком за ту дурынду, которой в нас залепили. Сторицей поблагодарить…
Буквально через минуту левая носовая шестидюймовая башня «Орла» загрохала выстрелами в направлении кораблей Того и Катаоки.
Пристрелка на встречном курсе – дело сложное, а уж стрельба на нем… Корабли разносит на встречных направлениях со скоростью железнодорожного экспресса, соответственно и расстояние меняется… Нет, если легли на параллельные курсы, тогда в основном проблема с наведением по горизонту, дистанция меняется не очень серьезно. Но все равно меняется. В общем, самый низкий процент попаданий при таком варианте ведения боя. Но не молчать же в ответ на стрельбу противника – получив данные после пристрелки, ответили всем отрядом.
– Не рискнули япошки поближе подойти, – ехидно заметил кавторанг Семенов, – боятся, чтобы мы им «горячих» не накидали.
– Так Того совсем не дурак, – с легким недоумением отозвался Вирен, – прекрасно понимает, что на малых или даже средних дистанциях мы при таком положении запросто ему «хвост обрежем». Он, если мне не изменяет память, и в июльском бою себе такой наглости не позволял, хотя тоже начинали на встречных. А теперь, после Цусимы, Зиновий Петрович, дай Бог ему здоровья, вроде научил японского командующего относиться к нам с уважением.
И… Пройдемте в боевую рубку, господа.
Исполняющий обязанности комфлота слегка стеснялся отдать подобный приказ, но он все-таки уже был не отчаянным мичманом и не бесшабашным лейтенантом – предыдущие сражения научили, что показушное бравирование ни к чему хорошему не приводит. Случайное попадание может вывести из строя все управление эскадрой. А этого сейчас категорически не хотелось.
Японцы, как и ожидалось, даже в этом скоротечном эпизоде боя били почти исключительно по «Орлу», разве что, когда по нему стрелять оказывалось совсем уже неудобно, переносили огонь на какой-то другой русский броненосец. В результате флагман получил два попадания двенадцатидюймовыми снарядами, три восьмидюймовыми и восемь калибром в шесть дюймов. Терпимо.
В «Бородино» и «Победу» попало по пять-шесть подарков среднего калибра, а «Пересвет» вообще не получил ни од