Мы все уже закончили, а тевтон всё стоял и пялился на тяжёлый, полный доспех миланского образца. Покатые наплечники, обтекаемые формы, предельно затрудняющие нанесение удара, даже боевым топором или булавой сложно попасть так, чтобы остриё или било не соскользнуло по стали, оставив на ней лишь несколько уродливых царапин. На локтях и коленях доспеха красовались шестерёнки, выдавая в нём часовую броню. Под пластинами его скрывались сложные механизмы и переплетение тросов с ремнями – вся эта сложная машинерия позволяла как минимум удвоить силу человека, надевшего этот доспех. Самые же дорогие и сложные наделяли владельца едва ли не бычьей силой, как например, легендарные доспехи императора Максимилиана, названные в его честь.
- Бери их, - подбодрил я тевтона, - но учти, что на спину мы тебе повесим зарядный ящик, вон от той митральезы.[223] - Я указал на малое орудие, скромно стоявшее в углу оружейной. – Ну а мы все вместе потащим её.
- Зачем? – не очень понял мою мысль тевтон.
- В этом доспехе ты при каждом шаге будет звенеть, скрипеть и щёлкать как механизм башенных часов, а потому прорываться нам придётся с боем всюду. Так что без митральезы в катакомбах нам точно не обойтись.
- Сам знаю, - окрысился на меня тевтон и принялся нарочито подтягивать ремешки на новой кольчуге, чтобы не звенела.
Я бы и сам при иных обстоятельствах не отказался от такого доспеха, вооружившись биденхандером или двуручной секирой, чтобы крушить врагов. Но не в катакомбах же, где и так не особо развернёшься, и не когда враг настолько превосходит тебя числом, что мимо большей части надо как можно скорее прокрасться так, чтобы тебя не заметили.
После оружейной мы набили дорожные сумки едой и разными полезными мелочами, постаравшись как можно равномерней распределить нагрузку. Так, чтобы потеря одного не стала бы причиной гибели остальных. Тут как раз пригодился мой опыт рейдерства, да и остальные были не промах.
И вот пришло время покинуть подземелье собора Сан-Антонио, и отправляться в катакомбы под ним.
- Кстати, - вспомнил вдруг тевтон, когда мы снова шагали вслед за священником по очередной лестнице вниз, - а что с отрядом кавальери? Они же прорывались из города, чтобы привести помощь.
- Они мертвы, - не оборачиваясь, бросил священник. – Мессере прав: вы сейчас – единственная надежда города. И всего его населения.
Тевтон слегка опешил от такого заявления. Видимо, мои слова он не до конца воспринимал всерьёз, а вот когда их подтвердил молчавший прежде священник, поверил окончательно и бесповоротно.
- А на меня обещанная награда распространяется? – спросил шагавший позади меня вор. – Мне-то до светлых идеалов добра и справедливости, да и до спасения города, дела особо нет.
- Ты ведь ни на что не рассчитывал, когда просил меня взять тебя с собой? – поинтересовался я в ответ.
- Ну, такой уж я человек, если почую выгоду, то мимо точно не пройду.
- Ты ведь мог остаться снаружи, - напрямик заявил я, - и тебя вряд ли обнаружили бы так легко, как здесь. Ты ведь едва не попался на входе в собор, в то время как за его пределами был бы в куда большей безопасности.
Я намеренно говорил всё это при священнике, который слышал нас. Это была ещё одна проверка для вора, крайне жестокая и опасная для него, но я уверен, что моего авторитета вполне достанет, чтобы вор избежал огня и железа.
- Это не спонтанная вспышка насилия со стороны нечистых, - ответил вор. – Их вооружили, собрали в отряды. Ты же не думаешь, что появление орд мертвецов и некромантов было случайным? При такой организации есть и свои проверки, и я их точно не пройду. О последствиях мне как-то даже думать не хочется.
Вряд ли вор говорил мне чистую правду, однако допытываться сейчас смысла не было. Я удовлетворился этим объяснением, тем более что оно было достаточно правдоподобно. Шагавший первым священник делал вид, будто наш разговор его совершенно не интересует. Однако я уверен, он всё мотал на ус – навидался я на подобных ему в свите инквизитора Лафрамбуаза.
Наконец, наш спуск подошёл к концу. Священник постучал в могучую дверь, окованную сталью. Внутри стен и самой двери зажужжали и защёлкали механизмы, отворяя её. Никаких замков, запоров или засовов на ней не было, однако я уверен, что открыть эту дверь куда сложнее, нежели райские врата закоренелому грешнику.
На пороге нас ждал бравый сержант в мушкетёрском колете. Он кивнул священнику и посторонился, пропуская наш небольшой отряд.
- Значит, это и есть наши спасители? – поинтересовался сержант, ни к кому конкретно не обращаясь. – Всё же зря вы отвергли предложение капитана, надо было отправить настоящих солдат, а не этот сброд.
По всей видимости, такие слова как уважение или такт в его лексикон не входили.
- Не нам обсуждать решения синдика и епископа, - отрезал священник настолько менторским тоном, что спорить с ним у всякого бы пропало желание.
Дверь за нашими спинами закрылась сама собой, и теперь впереди шагал не только священник, но сержант мушкетёров.
Перед ещё более прочной дверью, на сей раз сложенной не из досок, а из целых брусьев, укреплённых сталью, мы остановились. Сержант мушкетёров прошёл несколько шагов и занялся какой-то машинерией, открывающей дверь, а священник обернулся ко мне и протянул кожаный планшет с медной застёжкой.
- Внутри все необходимые бумаги, - сказал он.
- И что же в них? – тут же сунулся тевтон.
- Карта катакомб, которыми мы пойдём, - ответил я.
- Но он же сказал бумаги, - обвиняющим тоном заявил тевтон. – Значит, не только она. Что ещё?
- Награда тоже здесь, - кивнул я. – Но где мы сможем получить её, знаю только я. Так что тебе стоит поберечь мою голову, без неё тебе награды не видать.
Намёк был более чем прозрачен, и тевтон понял его верно. Он отступил на полшага, подняв руки вверх, признавая своё поражение. Я же закрепил планшет на поясе и поблагодарил священника.
- Насколько точны карты? – уточнил вор.
А ведь этот вопрос надо было задать мне. Как же быстро я позабыл о самых, казалось бы, базовых основах, которые рейдер познаёт в первые же месяцы занятия этой опасной профессией. Если же не познаёт, то очень скоро становится покойником.
- Этого не знает никто, - честно пожал плечами священник, - ведь даже око самого Господа нашего вряд ли презрит за этим местом.
- Выходит, они будут нас больше путать, нежели помогать, - заметил вор.
- Возможно, - кивнул я, - но всё лучше чем вовсе ничего. Совсем вслепую лезть в катакомбы – это верное самоубийство.
Вор только плечами в ответ пожал, но явно остался при своём мнении.
Тут отчаянно заскрипели двери, и одна створка начала медленно двигаться внутрь. Отворилась она ровно настолько, чтобы более-менее свободно мог пройти один человек, после чего снова встала намертво.
Сержант сделал нам приглашающий жест, и мы вслед за ним вошли в не слишком большое помещение. А там и кроме нас народу хватало. Десяток мушкетёров с оружием наготове, да в придачу к ним расчёт митральезы, ощетинившейся по меньшей мере тремя десятками стволов.
Весьма серьёзный пост, однако стоило только взглянуть дальше, как становилось понятно, зачем он нужен. Потому что в каком-то десятке шагов от них, отделённые прочной решёткой, бесновались плакальщики.
Плакальщики это особый вид мертвецов. По сути, это ещё живые люди, morituri, отвергнутые даже миром нечистых. Они были на крайней стадии заражения, когда из едва живых людей обращаются в ходячих покойников. Над ними вились рои мух, в волосах и одежде кишели чумные блохи, а по лицам струятся бурые потёки крови с чернилами, сочащиеся из носа, рта и глаз. Из-за них плакальщики и получили своё название.
И сейчас толпа этих бывших людей билась о прочные прутья стальной решётки, жаждая вырваться из катакомб. Никакой цели в их действиях уже не было, все мысли и весь разум тварей – уже больше не людей – был поглощён чумой.
- Сейчас мы поднимем решётку, - сообщил нам сержант мушкетёров, - чтобы плакальщики ворвались сюда. Мы прикончим бо́льшую часть из нашей малышки, а остальных добьём из мушкетов. После вы войдёте внутрь и будете предоставлены самим себе целиком и полностью. Решётку мы опустим за вашими спинами, и обратно этой дорогой вы уже не вернётесь.
Ничего не став больше говорить нам, он подошёл к своим солдатам и принялся раздавать команды.
- Плутонг[224], к стрельбе товьсь!
И мушкетёры подбираются, вскидывая оружие к плечу, становятся плотным строем.
- Расчёт к митральезе!
И пара пушкарей рядом с нею берутся за шнуры запальных замков, готовясь рвануть их на себя по команде.
- Все готовы, парни? – Вопрос не нуждается в ответе. – Открываю!
Сержант дёргает рычаг, и решётка начинает удивительно медленно ползти вверх, уходя в пазы, прорезанные в потолке. Плакальщики бьются об неё всё иступлённей, бурая кровь из разбитых рук льётся на прутья. И вот первый прорывается, его буквально вталкивают внутрь напирающие сзади. За ним второй, третий, четвёртый. Плакальщики начинаются медленно заполнять отделяющее их от митральезы пространство.
Я вижу, что у пушкарей нервы на пределе, ещё секунда, и они не выдержат – откроют огонь. Но сержант молчит, внимательно глядя на спотыкающихся, топчущих тех, кто оступился, плакальщиков. Их продвижение замедлилось, теперь они больше мешают друг другу, давят, валят идущих впереди, шагают, едва волоча ноги от слабости. Жизнь в них теплится лишь благодаря чуме, она убивает их, и не даёт умереть.
Сержант становится в строй к своим солдатам, поднимает руку, продолжая вглядываться в приближающуюся толпу тварей. Я едва не пропустил взмах – так быстро опустил он руку. Если бы не крикнул: «Пли!»; наверное, и не заметил бы. Я ведь тоже куда больше внимания уделял напирающей толпе плакальщиков.
Пушкари одновременно дёрнули запальные шнуры