— У вас отсутствует запрет на изготовление, распространение и употребление наркотических веществ? — уточнил Диего.
Служа в противодиверсионном батальоне, он получил познания в законодательстве Доминиона, потому подобная вольность в одном из миров государства его озадачила.
— Запрета нет — только ограничения, — пояснила Талика. — Мы считаем, что каждый волен распоряжаться своей жизнью так, как пожелает. Запретное становится лишь желанней. Ограничение оборота наркотиков повышает их цену, они становятся выгодным бизнесом, наркоторговцы стремятся подсадить на свой товар как можно больший процент населения. У нас наркотические вещества продаются в специальных магазинах, где можно получить исчерпывающую консультацию. Тяжёлые наркотики, наносящие непоправимый вред здоровью, продают после прохождения небольшого информационного курса, разъясняющего последствия приёма препарата. Принимать их разрешено в специальных зонах или у себя дома.
— И они пользуются популярностью?
— Не особенно, — пожала плечами Талика. — На Идиллии принято заботиться о здоровье, так что лёгкие наркотики в основном пробуют в молодости, когда ищут всё новых и новых впечатлений.
— Разве не понятно и так, что наркотики наносят вред организму? — вслух удивился Брауни.
— Одно дело — слышать об абстрактном вреде, а совсем другое — видеть голограммы с последствиями, получить описание собственной жизни с конкретными диагнозами. Мы специально платим наркоманам из реабилитационных клиник, чтобы молодёжь могла испытать рядом с ними состояние ломки. Мало кто после инфокурса решается на что- то, кроме лёгких стимуляторов и органических препаратов.
— Умные учатся на чужих ошибках, а дураки — на своих, — процитировал услышанную недавно поговорку Чимбик.
— Да, — согласился Запал. — Умными этих дворняг назвать сложно.
Заблокировать шлемы в этот раз репликанты не сочли нужным.
— Дворнягами вы называете людей? — покосилась на них идиллийка.
— Да, мэм, — кивнул сержант.
— Почему?
— Потому что вы получаетесь в результате неконтролируемого спаривания, — объяснил Чимбик.
— А как вы называете тех, кто рождается в результате строгой селекции, к примеру, на планетах работорговцев?
В памяти сержанта всплыл Эдем. Рабский аукцион, безжизненные глаза бейджинки, рассказ Батлера о «воспитании» Лорэй. Перемазанные кровью Эйнджела и Свитари. «Ты всё ещё считаешь, что уродство — это отметины на лице?»
Вслед за воспоминаниями пришла ярость. Дикая, безрассудная. Какое право эта «говорящая голова» имеет рассуждать о том, чего никогда не видела? Она, всю жизнь проведшая в сытом, благополучном мирке?
— Рабы, — вслух сказал Чимбик, сдерживая рвущийся наружу рык. — Таких людей называют рабы. Я прав, мэм?
Последние слова он буквально выплюнул, сдерживая желание ударить идиллийку, чтобы та хоть немного прочувствовала несправедливость и боль, наполнявшие мир. Настоящий мир, а не эту витрину для богатых идиотов.
Талика отшатнулась и одновременно репликанты ощутили страх. Чужой страх. Не знакомые с проявлениями эмпатии братья Чимбика растерянно замерли, осмысливая необычные ощущения, а сам сержант на миг будто вернулся в прошлое. Он словно наяву увидел лес и перепуганную связанную Эйнджелу. И её ужас перед фигурой в броне.
Плечи сержанта опустились. Злость стремительно отступала, оставляя после себя ощущение пустоты и горечи.
— Похоже, это типичная реакция эмпатов на меня, — тихо сказал он.
— Брат, успокойся, — раздался в наушниках голос Блайза. — Ты чего?
Сержант молча мотнул головой.
— Мы собирались поесть, — напомнил он странным, словно надтреснутым голосом и пошёл прочь, вынудив остальных нагонять.
— Это что было? — потрясённо спросил Брауни.
— Эмпатия, — тоном знатока пояснил Блайз.
Репликанты мгновение молчали, переваривая новые впечатления, а затем Сверчок сказал:
— Да, теперь я понимаю разумность ограничения эмпатии в туристической зоне. Я как контуженный.
— Не ты один, — отозвался Диего. — А чего садж сорвался?
— Не знаю. Но если сержант будет и дальше так себя вести, то мы останемся без гида, — глубокомысленно заметил Запал.
— И без увольнений, — добавил Блайз.
— И без сержанта, — вставил Брауни. — Это меня куда больше беспокоит.
Блайз расстроено вздохнул. Он хотел помочь брату, но не понимал как.
— Это всё Дюран, — неожиданно заявил Сверчок. — Садж такой после той ссоры с лейтенантом в ангаре.
— Точно, — согласился Блайз.
— Надо как-то успокоить саджа, — задумчиво произнёс Брауни. — Но как?
— Придумаем, — уверенно заявил Блайз.
Подхватив под локоть толком не пришедшую в себя идиллийку, он сказал:
— Простите, мэм. Для саджа тема работорговли неприятна.
Лицо идиллийки вновь приобрело виноватое выражение:
— Простите. Я не должна была вступать в эмпатический контакт. Это недопустимо и непрофессионально с моей стороны. Если захотите, я вызову кого-то на замену себе.
— Не надо! — поспешно возразил Блайз. — Да и сержант тоже будет против. Вы ему явно понравились.
— Я ощутила что угодно, кроме симпатии, — грустно призналась Талика.
— Для первой встречи с саджем это нормально, — успокоил её Блайз.
— Ага. Главное, что вы её пережили, — пошутил Диего. — Значит, точно понравились.
— Может, вы расскажете мне о темах, которые не стоит поднимать в вашем присутствии? — попросила идиллийка. — Увы, мы практически ничего не знаем о вашей культуре.
— У нас нет никакой культуры, мэм, — несколько удивился Блайз. — Вам разве не сказали?
— Так не бывает, — покачала головой Талика. — Любые разумные, образующие сообщество, перенимают чужую культуру или порождают собственную. К примеру, то, что вы называете людей дворнягами. Это — часть вашей культуры.
Рассуждения идиллийки озадачили репликантов. До этого момента никто из них даже не задумывался о таком явлении, как собственная культура.
— Я всегда считал, что живу по уставу и правилам внутреннего распорядка, — задумчиво протянул Запал.
— Аналогично, — кивнул Сверчок.
— А устав считается за культуру? — полюбопытствовал Брауни.
— В каком-то смысле — наверное, — неуверенно протянула идиллийка. — Но разве слово «дворняги» — уставное?
— Никак нет, мэм. Это жаргон, — ответил Диего. — Подобные термины и сокращения облегчают передачу данных, сокращая время переговоров и повышая их информативность.
— Это и есть часть культуры, — пояснила Талика, время от времени бросавшая взгляды на идущего в отдалении сержанта. — Язык и жаргон отражают особенности культуры. Вы, к примеру, не отождествляете себя с рождёнными естественным образом. Судя по презрительности слова «дворняги» — даже противопоставляете, ставите себя выше.
— Ну, так и есть, — с ноткой самодовольства подтвердил Блайз. — Мы — результат работы генетиков, выбравших лучшее для того, чтобы мы идеально соответствовали своему назначению.
— Это и есть часть вашей культуры, — резюмировала Талика. — Нам туда.
Она указала рукой в сторону небольшого двухэтажного здания с кольцевой галереей по внешнему краю.
— Подходящее место, чтобы поужинать.
Встретившая репликантов у входи идиллийка-администратор и глазом не моргнула при виде шести фигур в броне, словно подобные посетители заявлялись в ресторан ежедневно. Пока она говорила с Таликой, Чимбик и Блайз кратко объяснили братьям правила поведения в пунктах общественного питания. Особо они отметили, что нужно заказывать двойные порции, поскольку стандартные рассчитаны на дворняг и слишком малы.
Улыбчивый официант провёл репликантов в кабинет на галерее, откуда открывался прекрасный вид на квартал и парковую зону. С интерфейсом электронного меню репликанты освоились быстро, а вот разнообразие блюд ввергло их в растерянность. Блайз, раздувшийся от чувства собственной важности, давал пояснения и рекомендации менее опытным братьям.
Чимбик же смотрел на веселящуюся толпу внизу и вспоминал проведённый с Эйнджелой вечер на лайнере.
Воспоминание согревало душу и сержанту казалось, что над ухом вот-вот раздастся её голос. Он задумался, что бы Эйнджела сказала об этой планете. Да, Лорэй и сами родом с Идиллии, но даже скромного жизненного опыта Чимбика хватало, чтобы понять — он видит ложь и притворство. Репликант успел узнать жизнь достаточно, чтобы понимать — так не бывает. Не бывает всеобщего счастья и вечного праздника. Где-то скрыта грязная изнанка, спрятанная от глаз туристов: трущобы, преступники, тюрьмы.
Мысли вновь вернулись к прошлой операции. Исправившееся было настроение мгновенно испортилось. Сон никак не желал забываться, вновь и вновь заставляя сержанта задумываться о содеянном. И словно этого мало, Чимбика угораздило сесть рядом с Таликой. Вышло это случайно: сработала многолетняя привычка, выработанная на Эгиде, где место сержанта за общим столом находилось у прохода. Потому Чимбик пропустил вперёд солдат и лишь потом заметил, что свободные места за непривычным круглым столом остались лишь рядом с идиллийкой.
Соседство не радовало. Чимбик мрачно подумал, что плохое настроение в последнее время стало его привычным состоянием. Казалось, что те крохи радости, что были в его жизни, остались в тёплой ладошке Эйнджелы. И сержант уже не особенно надеялся, что когда-то снова окажется рядом с ней.
Как они с Блайзом не старались, им не удалось обнаружить и следа Лорэй. Ни в одном из доступных им отчётов, ни в одном подслушанном разговоре не упоминали никого похожего. Ни сестёр-близнецов, ни агента-эмпата, ни случаев применения феромонов. Блайз даже наладил контакт с некоторыми дворнягами-военнослужащими, но и тут его ждало разочарование.
Сержант вздохнул и посмотрел на идиллийку. По её лицу Чимбик видел, как мучительна для эмпата его компания. Да, её мимика действительно была не столь выразительна, как у прогуливающихся мимо идиллийцев, но репликанты читали её легко. Талике явно приходилось нелегко в обществе Чимбика, но она старательно делала вид, что всё в порядке. Как Эйнджела когда-то. Разве что Лорэй куда лучше скрывала чувства.