Он гулко вздохнул и машинально притронулся к маске, будто хотел провести пальцем вдоль брови, изгоняя головную боль.
«Интересно, болит ли голова у волшебных призраков?»
– Что ж, если таково ваше желание – карета ждет, леди Метель. Мой слуга отвезет вас туда же, откуда забрал…
– Нет, не стоит, – прервала я его. – Лучше возьму обычный кэб и попрошу остановиться в конце улицы. За моим домом могут следить. И если обычного у кэбмена никто ничего выведать не сможет хотя бы потому, что тот ничего и не знает, то в вашем «слуге» я не столь уверена. Поэтому ради моей репутации… – я вспомнила дядю Рэйвена и, после нервного смешка, продолжила: – … и вашей безопасности мне лучше ехать одной. Не извольте беспокоиться, раньше я частенько пользовалась кэбами и омнибусами, да и инкогнито путешествовала. Так правда будет лучше.
– Позвольте хотя бы проводить вас и остановить кэб! – Крысолов поднялся и протянул мне руку. Я охотно оперлась на нее – онемевшие ноги все еще слушались плохо. Они не столько замерзли, сколько затекли от неудобного положения, но жаловаться было стыдно.
– О, так вы готовы снять маску? – улыбнулась я весело. – Или проводите меня прямо в ней? Поверьте, нет лучшего способа привлечь нежелательное внимание, чем сопровождать загадочную даму в вуали, будучи одетым в маскарадный костюм.
…но как я ни упрямилась, Крысолов все же настоял на своем. Он довел меня до края площади – к счастью, случайных прохожих мы не встретили. Затем коротко попросил: «Ждите». И – растаял в бромлинском тумане. Прошло пять минут, десять… Я, признаться, слегка заволновалась, но вскоре послышалось урчание мотора, и подкатил новенький газолиновый кэб.
– Оплачено до Спэрроу-плэйс, – хмуро сообщил мне возница. Я поспешила занять место и только тогда с огорчением вспомнила, что розы, чудесные белые розы, так и остались наверху, в башне.
Было немного обидно, но затем я подумала, что это даже к лучшему. Если кто-то заметит мое возвращение, то букет цветов, несомненно, вызовет ненужные подозрения… А так – на все воля небес.
Возвращаться домой почему-то не хотелось.
Подумав, я приплатила вознице пару рейнов и попросила проехать сперва мимо станции Найтсгейт, а затем – Эйвонского Горба. Вид просыпающегося города оказывал умиротворяющее воздействие. Женщины с необъятными корзинами, спешащие на центральный рынок; торговцы уличной едой, занимающие привычные места у оживленных перекрестков; хозяева мелких лавочек, раскрывающие витрины и готовящиеся к долгому дню… Хватало и бездельников. Группка молодых людей богемно-студенческого вида обсуждала что-то на углу Хермсвит-гарден, недалеко от улицы с самыми дешевыми булочными в Бромли; две неряшливые женщины громко бранились из-за опрокинутого бидона с молоком; дюжий пьяница тащил своего приятеля-коротышку на плече, покачиваясь, а невысокая женщина в старомодной траурной шляпке бегала вокруг них, то отставая, то обгоняя, и заунывно причитала. Когда кэб поравнялся с ними, я с удивлением обнаружила, что длинный, неопрятный плащ «коротышки» ввел меня в заблуждение, и мужчина тащит не собутыльника, а мальчишку – видимо, сына. У женщины же лицо было искажено то ли страхом, то ли горем… Мне стало не по себе. Вдруг мальчик ранен или болен, и эти бедолаги несут его в госпиталь.
Я сделала знак вознице и, когда кэб остановился, высунулась из окошка и крикнула:
– Простите, вам не нужна помощь?
Как правило, люди не слишком любезно отвечают, когда незнакомцы вмешиваются в их жизнь. Я ожидала грубоватого «Не твое дело» или, скорее, равнодушия… Но только не того, что мужчина, едва заслышав мой оклик, ткнет в бок жену и побежит вдоль по улице…
…по направлению к станции Найтсгейт?
Все рассуждения Эллиса вмиг промелькнули у меня в голове. Убийца похищает детей; жертвы – светловолосые мальчики; жертвы доверяют преступнику; слухи о нервной даме с лиловыми лентами на шляпке – или выцветшими серыми, траурными?
– Это они! – выдохнула я хрипло. Возница недоуменно воззрился на меня. – Душители с Лиловой лентой!
– Святые небеса! – охнул возница, нервно дергая себя за ус. – Святые небеса! А вдруг и впрямь?..
– Нужно позвать гусей, – я высунулась из окошка почти по пояс, до рези в глазах вглядываясь в туман, в котором скрылась резвая парочка. К счастью, деревянный стук женских каблуков все еще был слышен. – Пусть проверят. Поезжайте на станцию, сейчас же! Там должны быть дежурные… – я машинально дотронулась до полей шляпки – и вспомнила о револьвере. За несколько часов тяжесть стала почти привычной, незаметной… Но все же я была вооружена! – Нет, постойте, я выйду и попробую их нагнать. А вы езжайте к станции. Расскажите все – и велите звать детектива Эллиса!
Не раздумывая ни секунды, я выскочила из кэба, уже начавшего разворачиваться. Возница крикнул мне вслед что-то вроде «да куда ж ты побежала-то?!», но я едва-едва это расслышала. Было не до того. Кровь словно вскипела, и я различала каждую нотку в городском запахе, каждый звук в слитном шуме необычайно ясно.
...странная парочка бежала к станции – да не совсем.
Они свернули в какой-то проулок. Я на мгновение замерла у тесного проема между домами, колеблясь. Да, преследовать вероятных преступников опасно. Но у меня револьвер, а у них… у них – ребенок. И если я сейчас опоздаю, а газеты потом напишут о новой жертве – никогда себе не прощу.
Проулок оказался даже слишком коротким, но ужасно грязным.
А после него была подворотня, череда ветхих домов и – тупик.
Точнее, так померещилось сначала. Но потом я заметила, что часть досок в заборе оторвана. С острого угла этого не было видно – дерево заслоняло, и пришлось подойти почти вплотную, чтобы заметить лазейку. А за забором тянулись рельсы, исчезающие в темном туннеле.
Другой дороги не было.
Я нервно ощупала шляпку и сверток с револьвером под ней, бессильно сжала кулаки – некогда разматывать ткань и откалывать булавки, некогда, я ведь только посмотрю – и вернусь, не соваться же в туннели без Эллиса и гусей! – решительно направилась к темнеющему входу.
Пахло гарью, гнилью и еще чем-то медицинским, похожим на запах больнице – или в комнате доктора Брэдфорда в доме на Плам-стрит.
Сглотнув от волнения, я медленно и осторожно сделала шаг, другой, переступая через шпалы и вслушиваясь. Деревянный стук каблуков стих – либо та женщина затаилась где-то, либо убежала слишком далеко вперед, пока я колебалась. Эта мысль придала мне решимости. С отчаянно колотящимся сердцем я ступила в полумрак туннеля, прошла вперед с десяток шагов – и вновь замерла. Дальше идти было неразумно. Да и не обязательно те люди были преступниками, а если были – они могли спрятаться не в туннеле, а в одном из тех полуразвалившихся домов.
Еще некоторое время поглядев в жутковатую темноту туннеля, я собралась разворачиваться.
И тут кто-то резко дернул меня назад, а к носу и рту прижалась отвратительно, химически пахнущая тряпка. Я инстинктивно вдохнула, попыталась закричать, махнула наугад рукой… а потом сознание отчего-то начало уплывать.
«Запах… – догадалась я, вспомнив версии Эллиса. – Медицинский запах… Хлороформ?»
Но было уже поздно.
Сознание ко мне вернулось раньше, чем возможность двигаться, и в этом была моя удача.
Первые секунды все словно в тумане плавало. Не поймешь, где верх, где низ, тепло ли, холодно ли… Воспоминания о произошедшем были отрывочными, но и их хватило, чтобы испугаться до испарины. Меня бросили валяться в туннеле? Похитили? Со мной что-то… сделали?
Давний рассказ Эллиса об убийце, охотившемся за честью бромлинских красавиц, вспомнился как нельзя более некстати.
Разум прояснялся постепенно; я будто выныривала из тяжелого, болезненного сна. И вот уже могла различать явь и бред, собственные мысли – и обрывки какого-то разговора.
– …поешь, пожалуйста, Джим.
– Да какой я тебе Джим?!
– Не спорь, пожалуйста, Джим. Ради твоей маменьки…
– Да к бесам через кочерыжку и тебя, и «маменьку»! Пусти меня!
– Не забудь поесть, Джим. Доброй ночи.
Что-то хлопнуло, лязгнуло железо.
«Это ключ провернули в двери?» – пронеслась в голове догадка.
Чувство реальности вернулось ко мне уже полностью, хотя мысли еще плавали как в тумане. Кажется, я лежала на какой-то деревяшке, укрытая пыльным отрезом шерсти. Вроде бы целая, невредимая – и одетая. У меня как камень с души свалился. Значит, никто не покушался ни на мою честь… ни на оружие.
А значит, у меня есть шанс.
– Эй?
Голос был определенно мальчишеский и чем-то знакомый.
Что-то скрипнуло, потом зашуршало. Я замерла, стараясь дышать неглубоко и размеренно, на всякий случай притворяясь спящей.
– Ты как там? – чуть громче окликнул меня мальчишка и вдруг тихонько взмолился: – Ох, Небеса и все святые заступники, пускай она живехонька будет!
Я испугалась, что мальчишка сейчас расплачется, и наш тюремщик вернется с проверкой, а потому поспешила откликнуться:
– Все в порядке… кажется, – и осторожно села.
Голова закружилась, к горлу подступило, и я дернула туго завязанные шляпные ленточки, чтобы вздохнуть поглубже. Револьвер, слава небесам, был на месте; сверток с ним тяжело стукнул мне по ногам, и я едва успела ухватить шляпку за приколотую вуаль, чтобы он не свалился на пол.
Судьба и собственная глупость завели меня в комнату без окон, освещенную одной-единственной тусклой свечой в железном фонарике под потолком. В углу стояло жестяное ведро, судя по запаху, заменяющее ночную вазу; на широкой доске у двери курились паром две миски с горячей похлебкой или кашей, накрытые сверху ломтями хлеба; в углу валялся матрас, застеленный на удивление чистеньким шерстяным одеялом. Мне же служил ложем сбитый из деревяшек щит – занозистый, но тоже не слишком грязный. С краю на него присел щуплый светловолосый мальчишка лет тринадцати на вид, вглядывающийся в мое лицо с недоверием.
– Так ты ж… это… Она самая! – выдохнул он изумленно, встретившись со мной взглядом. – Которая к нам в приют ездила! А я, это… – он см