– Это всего на год, – с какой-то болезненной растерянностью повторял Иден, кругами расхаживая по библиотеке. Было седьмое мая; цвели розы, и на город наползали грозовые тучи. – Один год, чтобы разобраться с делами, а потом мы заберём её назад.
Год растянулся на шесть.
Каждый раз казалось, что скоро полегчает, но случалось то одно, то другое. Ноэми дважды пытались отравить. Пришлось сменить всю прислугу, отказаться от выездов в свет, ссылаясь на скверное здоровье… Иден справлялся, конечно, не было бы такого дела, с которым бы он не справился, но всё реже он приходил составить Рэйвену компанию – даже седьмого числа каждого месяца, в их особенный книжный день.
Зато приходили другие.
…Джон Уилл Томпсон, упал в собственном доме на каминную решётку.
…Ховард О’Дрисколл, поскользнулся на лестнице.
…Элиза Перкинс, отравилась лауданумом.
Иден тосковал по дочери, которая оставалась в пансионе, тосковал по Ноэми, практически переселившейся в особняк леди Милдред. Его кабинет становился похожим на склеп. Рэйвена это сводило с ума, пока он не нашёл выход – идеальный, устраивающий всех.
Уговаривать Идена пришлось ещё два года.
И ещё год – приучать «ос» к тому, что приказы теперь отдаёт другой человек.
Долгое время Рэйвен спал по четыре часа, ел не каждый день, но никогда он не был так счастлив. Виржиния, скромная и несколько поскучневшая, наконец надолго вернулась из пансиона, и её, «невесту», можно было навещать – раз в месяц, два, три, сколько получалось. В доме Эверсанов звучала музыка – Ноэми вспомнила о том, что раньше любила петь; Иден увлёкся детективами, даже вступил в переписку с одним литератором, сэром Игнасиусом Монро, и стал получать его книги первым – ещё до того, как они попадали на прилавки. Рэйвену он тоже заносил томик-другой – седьмого числа каждого месяца, по традиции, и они читали эти сыщицкие повести вместе, соревнуясь, кто первым угадает преступника. Иден снова стал смеяться и помолодел, кажется, лет на десять, а потом… потом всё снова изменилось.
…он заболел. Так утверждала леди Милдред, хотя она явно не открывала всей правды: ну полно, когда это глава Особой службы, пусть и бывший, считал бессонницу и переутомление вещами, вообще достойными упоминания? Тем не менее, выходы в свет снова прекратились, а Виржинию отправили в пансион – на несколько месяцев, как говорили.
Особняк Эверсанов сгорел в ночь на пятое февраля. Все обитатели погибли во сне. Идена и Ноэми нашли на втором этаже, под обрушенными потолками, рука об руку. Рэйвен примчался на пожарище тотчас, как узнал, но было уже поздно.
Седьмого февраля он заперся в библиотеке и ждал – целый день, до самой ночи.
Иден не пришёл.
Конечно, не пришёл.
Через несколько месяцев Рэйвен нашёл в себе силы признать, что он не придёт больше никогда.
…Спенсер, заколот ножом в подворотне.
…Перкинс, упал с моста в Эйвон.
…Маккой, убит.
…Брикс, убит.
…Флемминг… Флемминг умер от старости, и Небесам ведомо, что ему надо здесь.
Возможно, он просто любил книги.
Ричард Рэйвен Рокпорт, семнадцатый маркиз Рокпорт, давно не ждёт гостей седьмого числа каждого месяца – просто знает, что они придут. Но это единственный день, когда он позволяет себе отдохнуть. Он читает – удивительно, что после всего он ещё может читать философские трактаты, глупые детективы, модные поэмы и газеты; на самом деле, что угодно сойдёт в густом дыму бхаратских благовоний, за которым строчки едва видны, но зато и лица вошедших не видны тоже. Иногда бывают хорошие дни, и попадается что-то действительно интересное, и тогда Рэйвен может представить, что он в колледже, в кабинете профессора М., куда проник на свой страх и риск… В плохие дни его отвлекают работой, и забыться в книгах не получается.
Сегодня как раз такой день. Письма носят с самого утра, и, хотя к Особой службе они не имеют ни малейшего отношения, отмахнуться от них не выйдет. Он пишет ответы, не поднимая глаз от бумаги, чтобы не встретиться глазами ни с кем из тех, кто может померещиться в дыму – пишет и отдаёт мисс О’Дрисколл, которая сама похожа на призрак, исполненный печали и укоризны.
…Иден говорил, что у Рэйвена «взгляд смерти» или что-то вроде – но, конечно, ошибался. Рэйвен пропитан смертью весь, он ест её на завтрак и на ужин, а те, кто ему подчиняется – или будущие мертвецы, или делатели мертвецов, разница не велика. Иногда Рэйвену кажется, что он и сам мертвец, и всё это закончится, стоит лишь остановиться, закрыть глаза, и…
Дверь библиотеки снова открывается, впуская холод и сырость. Шуршит подол; четыре осторожных, лёгких шага – ближе и ближе.
– Если это снова письмо, положите его на столик, Клара, – говорит Рэйвен, чувствуя страшную усталость. – Пожалуй, я отвечу немного позже… Клара?
Это не она. Конечно, не она – мисс О’Дрисколл никогда не отважилась бы фыркнуть в его присутствии.
Рэйвен оборачивается в кресле, не веря себе.
…Виржиния улыбается. Это так странно – улыбка Ноэми, взгляд леди Милдред… и лицо Идена. И его манеры тоже.
– Миссис О’Дрисколл, выйдите, – отдаёт Рэйвен приказ, и экономка, безмолвной тенью застывшая в дверях, исчезает. Он переводит дыхание прежде чем продолжить: – Признаться, дорогая невеста, я никак не ожидал увидеть вас.
Виржиния шагает вперёд, сжимая трость – решительная, не позволяющая себе ни капли страха, одна из немногих, кто не теряется в присутствии Рэйвена в последние годы – и садится в кресло напротив точно так же, как Иден.
И – протягивает письмо. Точно в таком же конверте, как десяток предыдущих.
– Прочитайте, пожалуйста, – просит она тихо.
Она не говорит ему: пожалуйста, заметь меня. Она не говорит: я здесь, с тобой, и я на тебя не сержусь, хотя стоило бы; она не говорит: да, натворил ты в этот раз дел, Рэйвен…
Он медлит, не решаясь забрать письмо.
И Виржиния улыбается снова.
Она молчит, просто смотрит; у неё тёплые пальцы – Рэйвен касается их, когда забирает конверт, и мертвецы отступают: у них сегодня нет власти.
И никогда больше не будет.
Сегодня в этот дом вошла жизнь.
6 Доктор здесь (история Натаниэлла Брэдфорда)
Иногда ему снится то, что было давным-давно, словно бы с другим человеком уже. Душистая сиреневая волна над каменной оградой, жаркий вечер – и невыносимая боль, терзающая грудную клетку.
…Сегодня в этот дом вошла жизнь, значит, Доктору Мёртвых здесь не место. И это почти не обидно: главное, что прекрасная Бриджит счастлива.
– И славненькая такая девчушечка родилась, розовенькая, крикливая! Я тут, значит, на кухню пришла и говорю: «Нет, Джон, она нам спуску не даст, попомни мои слова!». Ну точь-в-точь как молодая хозяйка! Уж она-то, бывало, ножкой как топнет да ка-а-ак прикрикнет… А вы, добрый сэр, уж простите, что спрашиваю, кем ей приходитесь?
«Женихом», – мог бы ответить Натаниэлл, и это было бы правдой наполовину. А вторая половина правды – «брошенным женихом», потому что нынче Бриджит стала миссис Бишоп, и делать ему тут, в общем-то, нечего.
– Я просто доктор, – говорит он и приподнимает шляпу, вежливо прощаясь с кухаркой: – Доброй ночи! Передавайте молодой хозяйке мои поздравления.
– От кого передать-то, сэр доктор? – растерянно кричит ему вслед рыжеватая женщина, комкая фартук в кулаке.
Кажется, она о чём-то догадывается; возможно, жалеет его.
Да и какая, к чёрту, разница?
Миссис Брэдфорд когда-то вышла замуж по расчёту в шестнадцать лет, и поэтому точно знает: настоящая любовь существует! С первого взгляда, неравная, невозможная и обязательно счастливая, да! Правда, она не знает, где именно; возможно, где-то далеко, в Марсовии или на заснеженном севере…
– Нэйт, если не ты, то кто вообще достоин любви? – вопрошает матушка, закатывая глаза для пущей выразительности. В свои пятьдесят лет она ослепительная красавица: полные щёки налиты румянцем, взгляд ясный и светлый, гладкие тёмные волосы расчёсаны на прямой пробор и блестят, точно напомаженные, а язык у неё острей, чем у гипси. – Не вздорные девицы же, у которых в голове ничего, кроме ботинок и оборок! Сейчас не вышло – значит, время ещё не пришло.
– Но я люблю…
– Не любишь, – отрубает матушка. – А любил бы – так был сейчас бы совсем в другом месте, совсем в другом! Так что нечего мне тут разводить сырость. Нынче вечером приедет Морис, а завтра утром – Джек. Сходите на охоту к болотам, развеетесь, я велю приготовить пирог из дичи – тут-то ты и поймёшь, что твоя беда – не беда вовсе… Да и вообще, пора бы тебе от нас съехать, скажем, вернуться в Бромли, – добавляет она и морщится. – Довольно уже прозябать в глуши, надо бы найти место в столице. Да и негоже молодому доктору околачиваться рядом с деревенским констеблем и ковыряться в мертвецах, ишь, чего выдумал!
Он соглашается, лишь бы сбежать подальше от Бриджит и не видеть в церкви её счастливого лица по воскресеньям, не сталкиваться больше в перчаточной лавке и на званых ужинах у Лэмбертов. Матушка довольна: наконец-то сын перестанет толочь воду в решете и займётся настоящим делом, ведь уж он-то точно рождён для славы и успеха, а не для того, чтоб корпеть над пыльными книгами или по первому слову нестись сломя голову на помощь к пьянице-«гусю». Переехать в Бромли несложно, у Брэдфордов там целый новёхонький дом в собственности, и апартаменты сдаются, освободить лучшие комнаты от постояльцев – и дело с концом. Главное – зацепиться, завести нужные связи, а там, глядишь, позабудется провинциальная дурочка, которая посмела предпочесть какого-то писаря…
Нэйт, впрочем, разочаровывает её почти сразу.
Едва переехав в столицу, он натыкается на повешенного во дворе, заводит дружбу с каким-то крайне подозрительным детективом-неряхой, а следующей же весной влюбляется в таинственную аристократку из Романии.
Её зовут Лючия, и она – луч солнца на исходе мрачной ночи, аромат цветов после долгой зимы…
– …и свиные рёбрышки для голодного, – заключает Эллис, развалившись на его, Натаниэлла, диване. – Хотя жирное и на пустой желудок – не самый мудрый выбор, того и гляди вывернет… Сколько, говоришь, ты ей одолжил денег?