…вижу Лайзо в кабине самолёта, холодной и тесной. Всюду небо, и ночная тьма, и клубящиеся тучи; грозовые разряды отражаются в гладких блестящих боках. Один дирижабль, два, три… Какие огромные!
…вижу Лайзо здесь, посреди мёртвых деревьев. Он резко оборачивается, заслоняя меня от удара, и фонарь лопается. За рядами чёрных яблонь — быстро перемещающийся силуэт, изменчивый и страшный. То это огромный волк с пылающими глазами, то высокий мужчина в старомодном сюртуке, седой и тощий, как жердь… Валх.
Всё-таки Валх.
…самолёт закладывает петлю. Дирижабль уничтожить не так сложно — обогнать его, неповоротливого, сбросить заряд. Но куда сложней не погибнуть притом самому, зайти так, чтоб не попасть в облако жаркого пламени… взрыва?
Двигатель ревёт.
Лайзо на мгновение прикрывает глаза, и потому промахивается.
…зато он попадает в цель здесь. Взмах рукой — и осколки фонаря разлетаются далеко-далеко. Занимается огонь — неестественно быстро, и вот уже половина сада охвачена жаркими всполохами. Валх мечется там, в огне, и от ног его разбегаются тени, острые, как клинки.
Каждый такой клинок — заклинание.
…новый вираж — и наконец успех. Гондола сперва проминается, рвётся, как бумажная, а потом её поглощает пламя. Лайзо выворачивает и одновременно задирает штурвал, уходя от взрыва. Смуглое лицо в бисеринках пота; ресницы слиплись от влаги.
Но один дирижабль уничтожен, осталось ещё два.
…а вот Валха загнать не так-то просто.
Я пытаюсь помочь Лайзо, что-то выкрикнуть, приказать мёртвому колдуну, как в прошлый раз, но вместо слова из горла вырывается хрип, а потом меня скручивает надсадным кашлем.
Зажимаю рот ладонями — а на ладонях кровь.
Чудовищный волк выскакивает прямо из языков пламени и бросается к Лайзо, а он…
…он снова выворачивает штурвал, чудом уходя от столкновения. Ему помогает ветер, подталкивает лёгкий самолёт, куда надо, но этого всё равно мало, мало! А дирижабли, как назло, ещё и летят в разные стороны. Бросишься за одним — упустишь другой, и тогда на Бромли обрушатся бомбы. Может, на Смоки Халлоу, где на Эйвоне стоит важный для Аксонии завод; может, на Спэрроу-плейс, где неподалёку не только дом начальника Управления спокойствия, но и штаб.
И тогда Лайзо решается на риск.
…он резко разворачивается — так, чтоб подставить под удар бок, и одновременно уходит в сторону. Клацают чудовищные зубы, но тщетно — в пасть к Валху попадает только узорчатый кусок ткани, не то короткий плащ, не то наброшенный на плечи платок. А Лайзо успевает влезть в кожаную сумку — ту самую, из которой сочится кровь — и извлечь тонкую кость.
Тонкую, но точно не птичью.
Кость превращается в дудочку, и он начинает играть.
…ветер отбрасывает пламя взрыва и помогает маленькому самолёту взлететь ещё выше, вскарабкаться на небо. Лайзо дёргает за какой-то рычаг, и двигатель ревёт; винты рассекают воздух. Два дирижабля уничтожены, остался один, но он уже над заливом, а далеко-далеко впереди мерцают огни.
Там Бромли.
— Быстрее, ну! — кричит Лайзо, и впервые за долгое время я слышу его голос наяву.
…а тут за него говорит дудочка. Трели резкие, сердитые, понуждающе, но в то же время весёлые. Пожар разгорается ярче; пламя выгибается, вытягивает жгучие оранжевые языки, и теперь лишь вопрос, что быстрее — тени-клинки Валха или этот огонь.
Вот только Лайзо, как я точно знаю, умеет драться на ножах, то есть фехтовать, а Валх — вряд ли.
Огонь оказывается чуть ловчее — впивается в серую шкуру, вгрызается.
Слышен вой.
А потом — крик.
Волк перекатывается по земле, пытаясь сбить пламя, затем прыгает куда-то в сторону, за искривлённую яблоню, а из-за неё появляется уже мужчина, хромающий на одну ногу. Он скидывает на ходу тлеющий сюртук, делает резкий жест — наискосок, словно вспарывает воздух, и ныряет в образовавшуюся дыру. Следом вздымается пламя, жадной упругой волной — но смыкается на пустоте.
— А, сбежал, — выдыхает Лайзо и вытирает лоб тыльной стороной ладони. — Трус. Ну, главное, что победили… Виржиния?
Я смотрю на него — и слова не могу вымолвить. Не потому, что всё ещё во власти чар Валха, нет, они исчезли, как исчезает пожираемый пламенем сад.
Лайзо победил здесь, а там…
…там ему не хватает совсем чуть-чуть.
Он торопится; он отвлекается. Бомбу сбрасывает, но расстояние слишком мало.
Гондола дирижабля раскрывается во все стороны разом, словно распускается огромная алая роза. Самолёт на фоне взрыва кажется совсем маленьким, а потом… потом пламя поглощает его.
Лайзо недоверчиво смотрит на свои ладони, потом на меня.
Глаза у него шальные.
— Прости, — говорит он. — Всё будет хорошо, я…
И вспыхивает, как бумажная кукла.
Бездумно, бессмысленно я тянусь к нему — и здесь, и там, далеко, над холодными водами залива, где крошечная искра — самолёт — несётся к водной глади. Протягиваю руки, пытаюсь поймать эту искорку в ладони, удержать, но она проскальзывает между пальцами и с шипением падает в море.
Страшно.
Мне очень страшно, и ничего не изменить.
…Я резко выпрямилась, тяжело дыша.
Доктора Хэмптона в комнате не оказалось, и Юджинии тоже. Зато была Паола, Эллис — и чуть дальше, у двери, Клэр.
За окнами занимался рассвет.
Одежда у меня стала мокрая от испарины, словно после лихорадки.
Когда я встрепенулась, то первым ко мне кинулся Эллис; лицо у него выглядело очень уставшим и немного безумным.
— Святые Небеса, Виржиния, наконец-то! Кеннет давно очнулся, а вы… ну и напугали вы нас! — он принуждённо рассмеялся, одновременно наливая из кувшина в стакан воду, а затем протянул его мне. — Я много повидал, уж поверьте. Но когда свет замигал, с полок сами собой посыпались книги, а двери разом распахнулись… Вашему доктору едва не пришлось вызывать доктора! Ну, сейчас он с детьми. Спать никто, как понимаете, не лёг, ну это и понятно… Вам что-то надо?
Воду я не выпила — вылила в себя, клацая зубами. В голове был туман; в груди болело так, что не вздохнуть.
Мысли путались.
— Пожалуйста, оставьте меня одну. Сейчас.
— О, ну, разумеется, только мы все сначала убедимся, что вы в порядке, а потом вы расскажете, что всё-таки случилось, и…
Он продолжал говорить; я посмотрела на Клэра исподлобья. Не знаю, что он прочитал в моих глазах, но Эллису после этого даже договорить не дал — ухватил его за воротник и выволок из комнаты силком.
Паола тревожно оглянулась на меня, но вышла сама.
А когда затворилась дверь, я подтянула колени к подбородку — по-детски — и, уткнувшись в них, разрыдалась. Беззвучно; давясь слезами и всхлипами.
Лайзо погиб.
Лайзо упал с неба, и всё из-за меня.
Если бы я не позвала его, пока он был в бою, если б он только не отвлёкся…
Мешочек с амулетом был пуст; на тонком батисте расплылось безобразное пятно.
Лайзо погиб из-за меня.
Этого не исправить.
Я думала, что буду плакать долго, но слёзы иссякли раньше, чем даже солнце окончательно поднялось над горизонтом. В доме было тихо, словно все ходили на цыпочках. Так передвигаются крадучись и шикают друг на друга, если боятся побеспокоить тяжелобольного…
Или в доме, где лежит покойник.
В кувшине у изголовья кровати нашлась вода. Я поплескала на руки, потом отёрла лицо; стало полегче, но ненамного. Грудь точно обручем стянуло, не вздохнуть толком; руки тряслись. Стекло в окне треснуло, и ставни перекосились. Подломилась и одна ножка у комода, стоявшего у стены — там Кеннет и Чарли хранили игрушки и памятные вещицы из дома.
«Надо сказать мистеру Чемберсу, чтобы всё сломанное починили», — подумала я, и к горлу подкатил комок.
Нет. Не всё можно починить, не всё можно исправить…
Каждое следующее действие или мысль причиняли только боль, делали хуже. Страшно было надеяться на то, что сон — просто сон, и Лайзо жив, где-то там, далеко, ведь если надежда не оправдается… Попусту надеяться — лишь растягивать агонию.
Игнорировать случившееся и жить, словно ничего на самом деле не произошло — кощунство.
Но признать раз и навсегда, что он правда мёртв?..
Невозможно.
— Наверное, я всё-таки ещё надеюсь, — губы у меня дрогнули, но улыбнуться так и не получилось. — Значит… значит, надо продолжать.
В конце концов, Валх не побеждён. Дети — Кеннет, Чарли и Лиам… да и не только они, все мы ещё в опасности. И если всё началось из-за меня, верней, из-за нашей семьи и связи с Алвен, то мой долг — положить этому конец…
Нет. Не долг.
Я так хочу.
Мир вокруг был одновременно ясным до рези в глазах и ускользающим. В точности как после бессонной ночи, хотя я-то, похоже, в отличие от других обитателей особняка, спала беспробудно. Воздух казался свежим и колким; пахло опавшими листьями, а в разрывы туч то и дело показывалось голубое небо, холодное и далёкое.
Оправив одежду, я глубоко вздохнула, толкнула дверь комнаты… и чуть не юркнула обратно, трусливо пискнув.
Снаружи, у порога, стоял Джул.
Вот только выглядел он… немного иначе, да. Словно бы повыше ростом, хотя куда уж больше; волосы багровели, как свежая кровь; глаза казались чёрными, и на секунду померещилось даже, что чернота заполняет их целиком, от века и до века.
— Я благодарен, — неожиданно сказал он, и я замерла, так и не успев попятиться в комнату. — Клэр сейчас с детьми, он не придёт. Не может отойти. Боится за них. Он их любит.
Возникла пауза. Я сглотнула и согласилась, чтобы не молчать и не множить неловкость:
— Да, очень любит. У него доброе сердце, хотя он открывает его не всякому.
— Всякому, кто нуждается, — непонятно ответил Джул и, слава Небесам, наконец чуть отвёл взгляд. — Я многое могу, но не всё. Тебе понадобится помощь такого, как я, чтобы загнать того, кто охотится за тобой. Я помогу. За всё, что сделано, отплачу. Я умею быть благодарным.
В горле резко пересохло, и я едва совладала с собой, чтобы невозмутимо склонить голову: