Выбить всю трусость в одной драке — невозможно. Тело и дух должны вместе пережить сотню ударов. Вместе встать против толпы и пройти её насквозь, ободрав со своего тела налёт трусости. Сыкливый паренёк был далёк от столь тяжких испытаний. Увидев наше стремительное приближение, его глаза инстинктивно упали на пол. Лицо искривилось от ужаса, когда юный мозг быстро сосчитал количество бездыханных тел. Сложилась страшная цифра. В одну секунду он забыл обо всё. Он забыл про всех. Он даже забыл про старика, чей меч Дрюня сумел выбить из рук. Даже когда старик рухнул на задницу после промощённого удара кулаком в челюсть, парнишка и не думал ему помогать. Как трусливая шавка он запрыгнул на стол и ломанулся вдоль стены, опрокидывая на пол те самые столы. Он убегал, выбросив меч. Он убегал, что-то громко выкрикивая и вереща как юная девка.
Он бежал, перепрыгивая со стола на стол. Так стремительно и так быстро, что мы не смогли его остановить.
Рыжая вытащила лук, вложила стрелу, но в момент выстрела поскользнулась на луже крови и стрела вонзилась в дверной косяк чуть выше головы парня, успевшего выскочить на улицу.
Вот урод!
— За ним! — взревел Дрюня.
Первая на улицу выскочила Рыжая, за ней — я. Дрюня остался внутри. Я обернулся, посмотрел на него. Продолжая прижимать ладонь к животу, воин в гнойном доспехе тяжело дышал. Лезвие уродливого меча рисовало в воздухе круги над головой старика. Может Дрюня так издевался над ним? Демонстрировал свою силу? Ведь всё это время, старик смотрел ему в глаза. Без страха. Без мольбы о пощаде. Я не знаю насколько их отношения были сложными, но Дрюня не стал его убивать. Старик лишь махнул головой на слова Дрюни, которые я не услышал, а после они вместе посмотрели на меня.
Дрюня выскочил на улицу.
— Быстрее, — взревел он, — надо догнать ублюдка!
— Куда? — спросила Рыжая.
Я догадывался, куда он побежал. Уже открыл рот, но мой друг меня опередил.
— В «Швею»! Борис там!
Мы бросились в уличный мрак. Свет полевых костров освещал стреловидные крыши домов спящей деревни. Тишина была всюду. И лишь топот убегающего сыкуна отражался от невысоких каменных стен соседских домов. Мы знали куда бежать.
Я помнил каждый поворот.
Дрюня знал каждый дом.
Длину каждой улицы Рыжая выучила в шагах.
Сыкливый ублюдок истошно завизжал, когда обернулся и увидел наши приближающиеся тела. Ему не оторваться. Он бы ни за что от нас не убежал, даже будь эта деревня в два раза шире и длиннее. Он сумел добежать до распахнутых ворот в каменном заборе, отгораживающем от спящей деревни здание «Швеи». Его убегающая фигура скрылась за воротами, но мы слышали, как он слёзно кричит:
— Борис!
Вот ублюдок! Ладно всю деревню на уши поднимет, но вот звать Бориса точно не стоило. Спалились так спалились. По-тихому теперь не выйдет, придётся брать нахрапом, а по-другому никак, бля!
До ворот оставалось пару шагов, когда мы услышали дрожащий от испуга голос парнишки:
— Он здесь! Андрей… он жив…
Последние слова парнишки сжевало голосом, обладающим абсолютной властью и силой:
— И ты его не убил?
— Я… мы… я пытался, но он сильный! Он всех убил!
— Ты убежал? — в устрашающем голосе слышалось лёгкое бульканье.
Мы поравнялись с распахнутыми воротами, и вбежали на территорию «Швея». И замерли, как вкопанные. Увиденное поразило меня до глубины души. Можно во многое поверить, но только не в это.
Парнишка стоял на коленях перед огромной фигурой с зажатым факелом в вытянутой над головой левой рукой. Голова парня тряслась от плача, он боялся признаться в своей трусости. Но тому, кто стоял перед ним на целую ступень выше, и не нужно было никаких оправданий.
Раздался свист. Лопнула кожа, хрустнули кости. В свете факела мы увидели огромную секиру, разрубившую воздух у лица парня.
— Трус! — завопила огромная фигура и пнула ногой стоящее перед ним тело в грудь.
Бедолага молчаливо покатился по лестнице, а когда до земли оставалось ступеней пять, его голова отделилась от туловища, и, не хуже футбольного меча, попрыгал вниз по ступеням.
Факел медленно опустился. Мы видели, как вздрагивающее пламя осветило лысую башку, покрытую странной коркой. Мы увидели вздувшееся тело, покрытое такой же грубой коркой. И мы увидели огромные руки, затянутые доспехом из какой-то корки, шершавой и грубой. Примерно, как у меня…
А точнее — как у Дрюни.
— Ты и вправду хочешь вернуть власть? — знакомый до боли голос бульканьем раскатился по округе. — Так знай, Великий Андрей, народ тебя ненавидит! Народ тебе не поверит! Мой народ на моей стороне!
Это огромный уродец, этот амбал в гнойном доспехе оказался Борисом. Его белые глаза, его голос, его лысая голова… он сумел перевоплотиться.
Свет факела медленно пополз по затянутому гноем животу. Борис подтянул правую руку к телу, выпуская на свет ужасный предмет, что в одну секунду сумел обезглавить человека. На нас с высока взирали секира, у которой вместо двух стальных лезвий — два грубо срезанных лица. По ним словно проехались катком, вытянув уголки глаз и губ. Лица крепились на толстом древко, почти с рост Бориса. Необычное древко удивило не меньше: могло показаться, что его покрывает древесная кора, но это была корка, один в один похожая на ту самую корку гноя, что покрывало тело Дрюни. И вся эта конструкция — два лица и древко — были сплетены между собой длинной полоской высушенной кожи, на которой болтались дюжина человеческих ушей.
— Осси, Инга, — пробулькал Борис, — Рад вас видеть. Вы же понимаете, какая участь ждёт предателей?
Его белые глаза стрельнули в подкатившуюся голову к нашим ногам.
— Андрей, ведь мы уже проходили всё это! Ну зачем ты вернулся? Мало боли ты испытал? — голос Бориса быстро обрастал гневом. — Или понравилось? — и тут он уже вопил на всю деревню. — Я не знаю, каким образом ты сумел вновь оказаться на пороге моего дома, но я тебе обещаю — это в последний раз!
Факел взмыл в воздух, пролетел все ступени и рухнул у наших ног, осветив застывший ужас на отрубленной голове парня. Борис сделал пару шагов назад, перехватил секиру двумя руками и проорал:
— Пришло время умирать!
Дрюня сорвался с места, ломанувшись к лестнице. Одновременно с ним и Борис сорвался с места. Огромное тело со вскинутой над головой секирой в несколько шагов подбежало к краю лестнице, с силой оттолкнулось и взмыло в воздух, нацелившись точно в бегущего на встречу Андрея.
Антон ЛагутинЧервь-5
Глава 1
Обезумевший ублюдок!
Когда в моей жизни встречались подобные «существа», я всегда задавался вопросом: откуда у человека берётся мотивация для доведения себя до такого плачевного состояния? Что его толкает на столь отчаянный шаг?
Ведь он — этот обезумевший ублюдок — не из тех, кого слабые по духу люди подталкивают в спину. Нет… он точно не из тех. Скорее, он сам относится к тем, кто с удовольствием пнёт тебя в спину.
Но тогда что? Что вообще должно творится в больной голове, чтобы найти в себе силы кинуться в холодные объятия неизвестности и полностью лишить себя человечности?
Боль? Отчаяние? Быть может — страх? Нет, всё это для него пустяк, обыденные чувства, которые он научился заглушать в своей душе, как надоедливый зуд после укуса комара.
Власть… Да-да, точно-точно. Власть!
В который раз я убеждаюсь, что слабый разум, опьянённый властью, камнем летит в пропасть, на самое дно бесчеловечности. Туда, где животный мир берёт своё начало. Где инстинкт — твой верный друг и помощник.
Звериное безумие пропитало его заражённое тело, спрятавшееся под толстым слоем гнойного доспеха. Его рёв источал ненависть и злость, а выпученные лунные глаза были лишены какого-либо сострадания. Плевал он на всех. Возможно, сейчас он считает себя наивысшей точкой эволюции, быть может допускает мысль о бессмертной жизни, но в любом случае — обратить себя в то, что стояло у дверей здания «Швея» ничего общего с человеком не имело. Одни инстинкты. И лишь инстинкты разгоняли тембр его звериного вопля.
Он был ужасен и омерзителен, окружённый облаком жужжащих мух.
Изрытые глубокими трещинами две грудные пластины с каждым вздохом разъезжались друг от друга, оголяя тонкую полоску кожи, на которой в лунном свете тускло поблёскивал струящийся гной. Гной струился везде. Гной заливал всё его тело. Маслянистая плёнка укутывала огромное мускулистое чудище с ног до головы и стекала по доспеху тонкими струйками, на концах которых собирались жирные капли болотного цвета. Он напоминал только что вылупившуюся муху с неокрепшими крыльями, чьё хрупкое тельце уязвимо даже перед обжигающими лучами солнца. Густая белая грива, некогда служившая прекрасным дополнением к статному лицу, слезла, а сама голова превратилась в грубо отёсанный пень. Всё, что он себе оставил от человечности — висевший на его груди широкий кожаный ремень с подсумками.
Что он с собой сотворил? Где нашёл такие средства? Какие еще сюрпризы нас ожидают?
Занеся над головой уродливую секиру с двумя грубо срезанными лицами вместо стального лезвия, Борис стоял неподвижно и ревел. Ревел как бешеный зверь перед смертельной схваткой. И любой зверь знает: лучшая защита — это нападение.
— Пришло время умирать! — проревел Борис на всю улицу и кинулся на нас.
Массивное тело, закованное в латы из застывшего гноя, загрохотало по деревянным доскам. Тянущаяся к главным дверям «Швеи» лестница достигала высоты моей груди, и никто даже подумать не мог, что Борис сможет взмыть над нашими головами на добрый метр.
Он так яро оттолкнулся, что под его ногами полопались доски. Борис взлетел — и время словно остановилось. Вокруг всё замерло, и лишь адреналин продолжал упорно заливать мои жилы, вызывая в ушах неприятный звук шуршащего на ветру целлофана.
Секунда — столько понадобилось Борису, чтобы пролететь пару метров и глыбой обрушиться на сухую почву возле наших ног. На мгновение облако зернистой пыли превратилось в серебристый туман, скрывший Бориса с наших глаз.