Один из младенцев противно зарыдал. Беззубый рот растянул тонкие губы, кожа на лице окрасилась пурпурным оттенком. Держащая на руках младенца женщина распустила шнуровку на рубахе, откинула ворот и достала набухшую от подступившего молока грудь. Словно оголодавший щенок младенец жадно присосался к коричневому соску. Другие бабы принялись готовить хавку.
Юстина перевела взгляд на меня. Каждое слово давалось ей с трудом, она готова была поведать мне многое, была готова болтать со мной хоть до самого утра, но при других обстоятельствах. Лицо женщины опустело от усталости, глаза налились безразличием. Запас её моральных сил стремительно улетучивался.
Мне придётся её немного помучить, мне нужны ответы.
— Уцелевшие есть? — спросил я.
— Зачем тебе их напуганные души?
— Мне надо знать, кто обитает в «кровавом лесу»? Кто убивает людей?
— Я сама могу тебе поведать. Это звери.
— Ты имеешь ввиду: люди-звери?
— Нет, я имею ввиду настоящих зверей. Лесных. Зайчики, кабаны, лисы, волки.
— Они были чем-то заражены?
Уставшее лицо Юстины скривилось недоумением. Я уточнил:
— Их кожа была покрыта чем-то похожим на это? — я провёл пальцами по своему доспеху из запёкшейся крови.
Нервно ухмыльнувшись, женщина отрицательно покрутила головой.
— Мне надо пригласить друга, — сказал я. — Не пугайся его вида, он гораздо добрее, чем тебе может показаться.
Глава 8
Я болтал с Юстиной, особо не задумываясь об окружающих. Не думая о женских переживаниях. Не беря в расчёт детские страхи. Мы думали только о своей безопасности.
Когда я заикнулся про друга, опушка леса в ту же секунду наполнилась возмущёнными женскими голосами. Прозвучали первые опасения. Зарыдали дети, когда мамаши повыскакивали на ноги и бросились в глубь леса. Я прекрасно понимал уставших женщин. Голодные, грязные, напуганные, они бежали от войны, а теперь сидят возле костра, прижавшись друг к другу, и понятия не имеют о том, что произойдёт в ближайшее время.
Будучи ребёнком я не раз оказывался в подобных компаниях. Было тесно, страшно, но мы справлялись. Мне постоянно приходилось жаться между двух женщин, чья одежда пахла скисшим потом и сыростью. Меня слишком сильно оберегали.
Женская забота не знает границ.
И даже если узнает — эти границы не станут какой-то непреодолимой преградой.
На моих глазах пару крепких женщин угомонили буйного мужика. Угомонили хорошо, окончательно и без поворотно. Мужик решил показать мужика. Решил, что слово мужика — закон. Но его быстро ткнули лицом в лужу и утопили. Так было проще.
Всем спокойнее. Так безопаснее.
Вот и сейчас, я смотрел на кучку напуганных женщин, и боялся последствий. Мне было страшно вообразить, что произойдёт в сознании этих женщин, когда они увидят Дрюню. Их нужно подготовить. Женщин необходимо успокоить, иначе защита детей может вылиться в кровопролитную бойню.
Я посмотрел Юстине в глаза и сказал:
— Успокой женщин. Ничего страшного не произойдёт. Мы никого не тронем. Мы сами нуждаемся в тепле и сне. Хорошо?
— Сколько вас? — спросила женщина, с тревогой поглядывая на мои губы, словно боясь услышать что-то страшное.
— Я не обманывал тебя. Нас полсотни.
Дыхание Юстины участилось.
— Я за них в ответе, — выдавила женщина, сглотнув слюну.
— Поверь мне. Бояться нечего. Я сейчас приведу друга.
Смирившись с неизбежным, Юстина кивнула, а затем ушла в сторону суетящихся вокруг костра женщин, а я, незамедлительно, вернулся к Дрюне.
Полсотни воинов стояли в ожидании команды. Дрюня, даже и не думая выпускать из своих огромных рук Осси, стоял во главе армии. Кара послушно сидела у его ног. А уродливая секира, чей вид мог напугать любого смертного, удобно разместилась на бедре; пару торчащих кривых шипов из гнойной пластины доспеха идеально исполнили роль крючков, на которых болталось лезвие, повешенное за пустые глазницы.
Друг смотрел на меня каменным лицом, ожидая срочного доклада.
— Опасности для нас нет никакой, — начал я. — Впереди обоз из дюжины повозок и кучи женщин с детьми.
— Что они забыли на этой гиблой дороге? — поинтересовался Дрюня, всматриваясь в густой туман за моей спиной.
— Ищут новый дом.
— Новый дом…
— Пойдём, у них есть огонь и сухая одежда, согреем Осси.
Не раздумывая Дрюня, послушно двинул за мной. Армия шагнула следом, но Дрюня вовремя всех остановил, приказав ждать на месте.
Кара рванула вперёд, но дальше меня убегать не стала, шла рядом. Волчица стала первым изуродованным болезнью созданием, которого увидели женщины. Под гул «охов», «ахов» и визгов в нас вгрызлись два десятка напуганных глаз, но узнав меня, напряжённый воздух медленно разрядился. Лицо Юстины обомлело, рот приоткрылся. Бледность кожи скрасил оранжевый свет костра, рядом с которым она спасалась от сырости.
— Что… — замямлила женщина. — Что это? — её палец указывал на Кару.
— Не что, а кто! Это создание — прекрасная волчица, по прозвищу Кара.
Одна из мамаш крикнула на своё дитя:
— Стой!
Ребёнок вырвался из рук и бросился бежать по влажной траве в нашу сторону. Это оказалась девочка лет семи с непослушными чёрными волосами, достающие ей до плеч.
— Собака… собака… — радостно верещала девочка, вытянув вперёд рук.
За что люблю детей — в наивных сердцах, еще не испорченных грязным миром, нет понятий: красивый или уродливый. Они не смотрят через призму, которую так любят брать в руки взрослые, чтобы хоть как-то оправдать свою тупость. Дети видят перед собой живое существо, которое необходимо приласкать, погладить и…
— Нет! — гаркнул я на девочку, когда та обеими руками ухватилась за пасть Кары и уже хотела прижаться к ней губами.
Я схватил ребёнка за руки и оторвал от земли. Вовремя!
Я был удивлён и поражён спокойствием зверя. Ни звука, ни рыка. Кара даже зубы не оскалили, а это могло бы произвести отрезвляющий эффект на всех.
Юстина подбежала ко мне и забрала девочку из моих рук. Женщина принялась тщательно оттирать детские ладони рукавом своей рубахи.
— Твоя рубаха грязнее, чем Кара, — сказал я Юстине, улыбнувшись.
— Да! Но моя рубаха хотя бы в грязи, а не пойми в чём!
— Не кипятись, волчица никого не заразит. Не целуйте её, не лезьте руками в пасть, и ничего плохого не случится.
— Больно надо, — фыркнула женщина.
Её губы искривились больше от омерзения, чем от злости. Смелость блестела на её глазах, а храбрость заставляла держать подбородок приподнятым. Но когда широко раскрытые глаз стрельнули в туман за моей спиной, макияж бойкой бабы смыло, оставив разводы испуга, похожие на размазанную губную помаду и потёкшую тушь.
За моей спиной раздались тяжёлые шаги по мокрому песку. Из тумана вышел огромный воин (на голову выше меня). На его руках лежала укутанная в плащ женщина. Влажный воздух опушки сотрясся лёгким гулом испуга и выпавшей на землю посуды из дрожащих женских рук. Дети зарыдали с новой силой. Кто-то уткнулся лицом в материнский живот, кто-то начал слёзно проситься на руки.
— Успокойтесь, — сказал я. — Нам, как и вам, нужно тепло.
После моих Юстина опустила девочку на землю и сказала ей возвращаться к матери. Лицо женщины смыло тени первобытного испуга и натянуло плотное покрывало уверенности, той самой, что была приобретена за долгие годы непростой жизни. Её любопытный взгляд тут же упал на Осси. Девушка крепко спала на руках гиганта, но подлая болезнь умудрилась изогнуть женское тело даже сквозь глубокий сон.
— Она больна? — спросила Юстина.
— Она быстро идёт на поправку, но ей необходимо тепло и сухая одежда.
— Несите её к костру, — распорядилась женщина, — немедленно!
Женщины быстро разомкнули плотное кольцо, когда к ним подошёл Дрюня. Никто не кричал от страха, не звал на помощь. Поняв, что никому не грозит опасность, безразличие вновь накинулось на женские лица, заставляя всех заниматься лишь своими делами.
Видя, как Юстина поглядывает на Кару, я полюбопытствовал:
— Юстина, те звери, о которых ты говорила, их тела были покрыты такой-же коркой?
— Нет, — не раздумывая ответила она. — Зверьё было обычным. Болезнью не тронуты, ничем не изуродованы. Лишь их глаза… Они горели бешенством и безумием.
— Это как? — спросил я.
— Их глаза… они словно были налиты кровью, а из пасти стекала пенящаяся слюна. И вой… в округе стоял невыносимый звериный вой, словно сто голов скота убивали в одном месте и в один момент. Даже кролики… даже кролики кидались на людей, вгрызались в глотки, отрывали с лиц куски плоти.
Тем временем Дрюня полностью освободил Осси от плаща, и, взяв девушку на руки, уселся в метре от костра. Жар пламени тут же набросился на влажную одежду и волосы. От Осси поднялся еле заметный пар.
— Инга, — пришла очередь Юстины завалить меня вопросами, — кто вы такие?
— Давай я лучше отвечу тебе на другой вопрос…
— Какой?
— Наш отряд движется в сторону «Кровавого леса». Мы вышли из деревни Оркестр. Слышала о такой?
— Да, — кивнула головой женщина, — слышала.
Одна из женщин с присосавшимся к её сиське младенцем подошла к Дрюне. Не из любопытства, как я понял. Она указала пальцем на Осси, и сказала, что той неудобно лежать на каменных руках. Еще пару женщин подобрали Дрюнин плащ и постелили возле костра как какой-то матрац. Дрюня аккуратно, как собственное дитя, уложил Осси на плащ. Женщины тут же перевернули девушку спиной к огню и принялись растирать её тело своими руками. Осознав свою бесполезность, и, убедившись, что Осси в надёжных руках, Дрюни ничего другого не оставалось как подойти к нам с Юстиной.
— Меня зовут Андрей, — представился Дрюня, вперившись своими страшными глазами в Юстину.
Девушка пошатнулась от напора наглости, но не отпрянула назад. Она осмотрела гнойный доспех, но скривила лицо от отвращения лишь когда взгляд пал на ужасающую секиру. Юстина удивила меня в очередной раз, когда решила не задав