Осси. Лицо рыжей воительницы лежало у моих ног. А когда я наклонился, чтобы взглянуть на него, женские глаза вдруг распахнулись. Вместо белка — кровь. Чёрный зрачок расширился, с жадностью пожирая моё лицо. Золотистые веснушки, когда-то разбросанные по этому прекрасному лицу, словно зёрна на плодородном поле, ушли прочь с побледневшей кожи. Организм избавился от пятен, как от какой-то злой хвори, от болезни, способной погубить человека. Девушка полностью исцелилась. Она заново родилась.
А затем по нутру расколотого дуба пронеслось громкое эхо первого вдоха. Кровь в лёгких быстро насыщалась кислородом, вызывая у Осси жгучую боль. К ней быстро привыкаешь, но первые глотки всегда причиняют боль.
Осси взревела, как новорождённый младенец на руках врача.
Дрюня кинулся к нам, но я остановил его, вскинув руку.
— Осси, — сказал я, глядя на девушку, — Дыши глубоко, не противься боли. Ты познала её, очистилась от всех предрассудков. Ты так сильно обожглась, что уже ни когда не испугаешься раскалённого металла.
Девушка спокойно выдохнула, после чего сделала новый вдох. Взгляд отрезвел, наполнился смыслом. Она потянулась ко мне, а когда я наклонился еще ближе, её руки вырвались из алой глади и вновь ухватились за мои рога на плечах.
— Мне… — хрипела Осси, давясь кровью, — … страшно больно… Я вся горю изнутри…
— Ты давно сгорела, а сейчас воскресла, подобно птице Фениксу.
— МНЕ… БОЛЬНО…
— В тебе нет больше боли! В тебе есть только сила! Дисциплинируй свою силу!
Её глаза закатились, веки смежились. Она снова громко заорала, но в оглушительном вопле не было и тени боли. Осси никак не могла себя обуздать. Ей было выносимо принять себя другой, не такой, кем она была раньше.
Слишком тепличные условия для новорожденного создания, чья жизнь с пелёнок обречена на войны и страдания.
Я схватил её за шею и сжал пальцы с такой силой, что ей пришлось раскрыть рот и высунуть язык. Я приподнялся, вытягивая женщину из озера крови. Она дергалась и извивалась. Дура!
— Познай свою силу! — гаркнул я на неё.
— Червяк, — выдавил Дрюня, — Ты переходишь все границы, хватит её мучать…
— Андрей, посмотри на неё! Она жива, тебе этого мало?
— Так отпусти её!
— Чтобы она снова сдохла? Нет, нужно завершить начатое, мы еще не закончили!
Левой рукой я содрал с Осси полностью одежду, оставив её извиваться обнажённой. К моему удивлению, Ансгар стыдливо опустил глаза и даже отвернулся, не обронив ни слова. Дрюня на всё взирал с нечеловеческим терпением. Он всё понимал, он сам прошёл через эту боль и страдания, но, судя по всему, человеческого в его сердце было гораздо больше, чем в моём. Он переживал и боялся, но по-другому никак. И он закрыл глаза, когда понял, к чему всё идёт.
Медленно из моей левой ладони вылезло кровавое лезвие, короткое, как у кинжала. Я рассек Осси шею, вены на руках и артерии на бёдрах. Хватка её ослабла, мычание медленно угасало. Заливаемое кровью тело я бросил на пол и начал смотреть, как женский организм бросился защищать владельца.
Кожа испустила зеленоватую дымку, и первый тонкий слой наплывшей крови затвердел. За ним хлынул второй слой, а за ним — третий. Так повторилось много раз, пока смертельные раны полностью не скрылись под кровавым доспехом. Рыжие волосы вначале побледнели, став пепельно-серыми, а потом слиплись от струящейся по ним крови в локоны, которые на моих глазах затвердели и превратились в дреды, такие же как у меня.
Она лежала у моих ног и напоминала мне меня. Такой же слабой и растерянной. Потерянной, но вдруг поимевшей дом и семью. Боль сделала её сильной. Но сильная боль должна дисциплинировать её.
— Ты больше не человек, Осси, — сказал я, накинув на лицо мягкую улыбку. — Ты лучше. Ты другая. Прекрати вести себя как человек.
Расколотое дупло дуба еще никогда не слышало столь пронзительного женский крика, вызванного совсем не болью. Она вопила от отчаяния и безысходности. Я вспорол ей горло, а она даже не почувствовала боли. Кровь хлестала из её смертельной раны, а вместо упадка сил она испытала прилив.
Услышав мой спокойный голос, она и сама начала успокаиваться. Рассудительные слова, сорвавшиеся с моих губ, сумели добраться до её разума, достучаться через глухую дверь и вытянуть Осси к нам наружу.
Когда она замолкла, внутри расколотого духа воцарилась тишина. Дрюня открыл глаза. Ансгар, продолжая молиться, обернулся к нам и бросил удивлённый взгляд на Осси.
— Что ты со мной сделала? — донёсся до меня искажённый бульканьем женский голос с пола.
Окрашенные кровью слезы сорвались с окровавленных глаз, начертив на бледных щеках и подбородке Осси красные неровные линии.
— Я сделала с тобой то, что ты так давно желала, — продолжая улыбаться сказал я. — Ты стала тем, кем видела себя во сне, сражающейся с нами плечом к плечу, без боязни быть сражённой. Бесстрашной к металлу. Сильной. Ловкой. Теперь ты не будешь обузой для уродливых воинов. Ты стала равной нам.
— Ты видел мои сны?
— Теперь ты — это часть меня. Я не только видел твои сны. Я пощупал твою душу.
Она уселась на задницу, вытянула перед собой руки и осмотрела ладони. Покрутила кисти у самых глаз, словно не веря им, словно она до сих пор спит. И, единственный кошмар, которого она так боялась, — пробуждение.
А потом она вдруг громко расхохоталась.
Глава 6
— С Осси будет всё в порядке?
Юный правитель давно прекратил напевать молитву. Когда только лицо Осси прорезало кровавую гладь пола, Ансгар умолк, не веря своим глазам. Все чудеса это мира он узнавал из басен, шуток и рассказов отца, которые ему посчастливилось услышать в детстве. Перерождение видел он впервые. Впервые на его глазах умирающий стал здоровым, и даже больше. Умирающий получил силу, а в месте с ней и чуть-чуть безумия.
Сидя на полу, Осси продолжала истерически хохотать. Её разум никак не мог переварить случившееся, от чего психика включила дополнительны резервы, спасая мозг от непоправимой травмы.
— Она скоро успокоиться, — ответил я Ансгару, вставшему позади меня.
— Червяк, — к нам подошёл Дрюня. — Что ты с ней сделал?
— Андрей, твой голос будет хорошо звучать на похоронах. Сегодня же мы свидетели рождения новой жизни. Я сделал с ней то, чего она так страстно желала.
Дрюня бросился к хохочущей на полу Осси, но я успел схватить его за руку.
— Успокойся, — сказал я другу, — Дай ей осознать себя. Она оклемается. Мозг и тело абсолютно целы, её жизни ничего не угрожает.
— А разум⁈ — если бы Дрюня мог нарисовать на лице злость, я бы сейчас наслаждался шедевром, место которому в Третьяковской галереи.
— Разум — это другое, — улыбнулся я, стараясь не раздражать, а успокоить. — Разуму нужно время на излечение.
— Она смеётся как сумасшедшая!
— Это всего лишь реакция на ошеломительные изменения, — пояснил я.
— Когда ты пережил подобное, тебе было не до смеха!
— Видимо, моя психика способна выдержать любое дерьмо.
— А что с этим дерьмом будем делать?
Скрипнув гнойным доспехом, Дрюня повернулся к уродливому существу, стоявшего рядом с деревянным троном. Секира из срезанных лиц взмыла в воздух и уставилась на нечто, что когда-то было Хейном, дядей Ансгара.
— Нужно убить его! — рявкнул мой друг, тряся секирой. — Он предатель!
Моя ладонь в кровавой корке легла на древко секиры, опуская грозное оружие к полу.
— Не нужно его убивать. Этот уродец больше никогда не станет Хейном, как бы больно это не прозвучало для тебя, Ансгар.
Паренёк оторвал взгляд от хохочущей Осси и стыдливо посмотрел на раздувшееся до размеров газели бледное тело.
— Он предал свой народ. Он предал вас. Он предал меня. Я не испытываю к нему ни единой капли сожаления, но мне стыдно за то, что меня наполняет радость видя воочию его наказание.
— И что нам с ним делать, Червяк? — спросил Дрюня, поглядывая то на Осси, то на Хейна.
— Он отправиться со мной в дальний путь. Его тело послужит переносчиком огромного объёма крови. Станет моим рюкзаком, а там как знать, возможно найду ему иное применение.
— Ты так говоришь, — Дрюня недовольно фыркнул и отвёл глаза в сторонку, — как будто собираешься идти один.
— Мой друг, ты помог мне проделать сложнейший путь. В какой-то момент я потерял путь, но с твоей помощью сумел найти новый. Истинный. Ты спас мне жизнь. Ты сделал меня сильным, и с этой силой я смогу преодолеть любой путь. Я не вправе тебя просить следовать за мной на край света.
— Какой-же ты мелочный ублюдок, — Дрюня прищурился и смаковал каждое слово, проговаривая по слогам. — И что это вообще за словечки, наполненные пафосом? Куда ты собрался?
— В семи днях пути от сюда заканчивается земля песчаными берегами и начинается океан. Я должен переплыть его.
— И что там? Еще одна земля, которая начнётся золотистым песком?
— Земля «кровокожих». И я не знаю, песок там стелется под ногами, или сплошной пепел.
— И откуда ты это узнал?
— Они поведали мне многое, — я взялся за край своего плаща и одёрнул в сторону, показывая моему другу жуткую вещь.
— Вот уродство! — сплюнул Дрюня, — Хуже моей секиры. Пизда! Эти лица… — он присмотрелся, вглядываясь в каждое лицо, — они что, шепчутся между собой? Они живые?
В свете зелёного пламени, пожирающего ветви дуба, без особого труда можно было разглядеть, как у срезанных лиц шевелились губы; они растягивались в улыбках и сразу же сжимались от неведомого страха или боли. Жутковатая накидка была в постоянном диалоге, в постоянном страхе, и в пребывании постоянной радости, сменяя эмоции каждую секунду.
— Они не только шепчутся между собой, — мои слова вызвали в глазах Дрюни неподдельное любопытство, он отстранился от всего, вслушиваясь в каждое моё слово, — они даровали мне силу, несравнимую с нашей.
— И что ты теперь умеешь делать? Плеваться огнём? Или сможешь меня заморозить, приковав к полу?