а жирную бабу, оседлавшую Хейна, — остановиться! Иначе мы её убьём, и вас!
Их рты и глаза были свободны. Толпа могла смотреть, толпе разрешалось говорить. В толпе нашёлся смельчак. Мужской голос раздался где-то с задних рядов.
— Почему мы должны вам верить?
Голос принадлежал молодому человеку средних лет. Я вошёл в толпу и двинул вперёд мимо людей, словно прогуливался в музее среди прекрасных статуй. Говоривший мужчина застыл в позе готовящегося прыжка. Видимо, он хотел прыгнуть на Осси и в полёте обрушить ей на голову лезвие своего огромного меча. Кожаный доспех был весь покрыт царапинами и залатанными дырами. Он не носил перчаток, кожа на ладонях усыпана шрамами, оставившие проплешины на волосатой коже. Голубые глаза, острый нос и тонкие губы над крупным подбородком с десятком шрамов, как свежих, так и давно заживших. Мокрые от пота волосы лежали на его огромных плечах грязной тряпкой.
Я убрал прядь слипшихся волос ему за ухо и сказал:
— Потому что вы еще живы благодаря нам.
Смельчак хотел отвернуть голову, но этого не хотел я. Смотря мне в глаза, он проорал:
— Это ловушка! Мы вам ничего не расскажем!
Глава 10
Их страх мог почувствовать даже ребёнок.
Густой пот разил зловонием жалости и презрения. Да, они сопротивлялись, но жалкие попытки хоть чуть-чуть пошевелить руками или дёрнуть пальцами лишь обостряли чувство страха. Они смыкали веки, стряхивая пот, льющийся в глаза со лба, и неразборчиво нашёптывали себе под нос какие-то слова, когда моя фигура становилась за их спинами. Скорее всего они молились. Я бы поступил так же.
Я прогуливался между живых статуй доблестных воинов и наслаждался их ужасом. Кровавая паутина из тысячи крохотных сосудов обвивала их ноги и медленно поднималась к груди, затекая во все поры на коже. Внедряясь в бурный поток горячей крови, несущейся по венам этих бедняг. Где-то вдалеке на влажно траве, залитой кровью, лежали их друзья и выли от боли. Многие статуи, которые я обходил, мечтали сейчас быть на их месте. Орать от боли, но быть свободными перед страхом смерти. Единственная их надежда — жирная баба, сумевшая оседлать Хейна и кромсать топорами его опухшую от избытка крови голову. Опасности для моего ручного монстра нет никакой. Вспоротая плоть в миг заживала, а попавший в кровь яд в миг нейтрализовался. Хейн испытывал боль, несомненно, но его вопли лишь обостряли и сгущали атмосферу смерти, нависшей над головами воинов.
— Прикажи этой бабе остановиться, — сказал я молодому мужчине, у которого, в отличии от остальных, яйца были явно на своём месте.
Я говорил спокойно, не проявляя агрессии, и даже не запугивал. В этом не было никакого смысла. Обходя мужчину, я специально прижимался к нему так, чтобы мой уродливый плащ, сотканный из корчившихся в немой агонии безумия двух десятков лиц, опутывал ему ноги и гладил вытянутые для прыжка руки. Чтобы он видел сухие губы, шепчущие прощения и молитвы.
— Ведьма, — сорвалось с его губ так резко, что мне показалось, будто он подавился. — Мы ничего тебе не расскажем.
Я внимательно посмотрел на его лицо. Капли пота струились со лба, разогретая в пылу битвы кожа чуть подрагивала, как и он весь сам. Солёные капли затекали в голубые глаза и вызывали жжение, которые он безуспешно пытался подавить частым морганием.
— Твоё лицо молодо, — сказал я, всматриваясь в его зажмуренные глаза, — и красиво.
Кончиком пальца в кровавой корке я провёл по его коже, словно намечая линию для разреза.
— Твоё лицо, — продолжил я, — прекрасно будет смотреться на моём плаще, в самом низу, где постоянно клубиться пыль, брызжет грязь, и чужая кровь льётся рекой. — Ты хочешь этого?
Он молчит. Стиснул губы сильнее век, и молчит.
— Я не понимаю твоей жертвенности, — сказал я. — Ради чего ты готов пожертвовать собой?
Он разлепил веки и посмотрел на меня блестящими от слёз глазами.
— Ради мира, ведьма!
Голова его тряслась, а зубы ни разу не разомкнулись. Только обронив последнее слово, он позволил себе приоткрыть рот и плюнуть мне в лицо.
Что за тупая местная привычка — плевать незнакомцам в лицо! Задрали!
— Ты хоть представляешь, в какие ужасы я могу ввергнуть твоё сознание? А какую боль ты можешь испытать. А? Ты думал об этом? Одумайся! Мы помогли вам! Убили кровокожих, пытавшихся убить вас!
— Мы справились бы и без вашей помощи!
— А что дальше? — Пальцами в кровавой корке я схватил его за щетинистый подбородок и развернул голову на себя, чтобы он ровно смотрел мне в глаза. — Что будете делать дальше?
— Сражаться!
— Вы проиграли! Вы в моих руках, я по щелчку пальцев сделаю вас своими домашними питомцами. Как его! — я пальцем указал на бедного Хейна, пытающегося скинуть со своей огромной спины жирную толстуху, продолжающую усердно рубить его голову топорами.
Глаза мужчины скосились в сторону Хейна. Страх сгустился в его голове, но смерти он словно не боялся. Ужасающие перспективы превращения целого мира в глубокое болото крови с гуляющими по окрестностям кровокожам конечно пугали его до безумия. Он считал их чумой. Меня в том числе. Всё читалось не только на его лице, но и в мозгу, пытавшемуся переварить не только увиденное, но и услышанное из моих уст.
Голубые глаза снова уставились на меня. Он с трудом нахмурил бори, противясь моей власти, и прошелестел сухими губами:
— Зачем ты, ведьма, с нами вообще ведёшь разговор? Это такая твоя уродливая забава? Мы живём, чтобы убивать таких как ты! И мы будем убивать, таких как ты! И, если сегодня наш последний день в тени еловых деревьев, пусть тому и быть!
— Я могу сделать твой последний день еще веселее, тебе точно понравиться. Только помни, я тебе не враг.
Стоящий к нам спиной воин начал разворачиваться. Он делал это небыстро, его движения были неестественны, словно кто-то со стороны двигал его конечности поочерёдно; выставить в бок одну гону, развернуть торс, подтянуть руку с мечом, повернуть голову. И этим кто-то был я. Моя новая игрушка посмотрела на нас взглядом полного негодования. Глаза внимательно следили за конечностями, когда я ими начинал двигать. Жар внутренней борьбы с моим вливанием можно было ощутить лишь прикоснувшись к мужскому лицу, исказившееся от страха. Медленно, шаг за шагом он подошёл к нам и, так же медленно, поднял руку с зажатым в ладони мечом. Кончик лезвия нацелился в грудь мужчине, с которым я вёл безуспешные переговоры, и медленно поплыл по воздуху в нашу сторону.
Раздалось ворчание и фырканье. Второй мужчина зарычал, стиснув губы до бела. Лысина покрылась испариной, он весь затрясся, как будто начался припадок. Мужчина мучительно пытался выгнать меня из своей головы, пытался остановить руку, на что в ответ я широко улыбнулся.
Сталь уткнулась в кусок толстой кожи, защищающей грудь упёртого воина.
— Зико! — взревел мужчина, плюясь слюной. — Это не я! Это всё она… Ведьма!
— Зико, — сказал я, посмотрев на голубоглазого мужчину, — Приятно познакомиться! А меня зовут Инга, и я хочу договориться.
Он продолжал молчать. По моей прихоти разбросанные по алой глади статуи разбились на пары и нацелили друг на друга свои мечи. Я постарался сделать так, чтобы всё происходящее не ускользнуло от глаз Зико. Чтобы вся драма могла пропитать воздух и сделать страх еще гуще. Мне не доставляло удовольствие происходящее, но иначе никак. Мне нужно его сломать. Он должен уверовать в меня, и перестать чувствовать опасность. Пусть поймёт, что вся опасность для его людей исходит от него самого.
— Зико! — вновь запротестовал человек, нацеливший свой меч на Зико. — Я не хочу, чтобы ты умер от моих рук! Прекрати это…
— Я тут не причём! — гаркнул Зико, вызвав у меня дикий смех. — Это всё ведьма!
— Если бы она хотела нас убить — давно бы убила!
— Она — кровокож! — проревел Зико.
Вопли Хейна медленно сливались с гвалтом, испускаемым моими статуями, приблизившимися к опасной черте. Никто не собирался умирать вот так — от рук собственного друга.
— Зико… — голос мужчины дрожал, он почти молил своего друга. — Зико, останови это безумие!
— Ведьма, — через силу вымолвил Зико, стреляя перепуганными глазами в своих друзей, — чего ты хочешь? Зачем ты нас мучаешь?
— Инга! Меня зовут Инга! Ты уяснил это?
Он стиснул губа, а я в отместку сделал так, чтобы острый клинок его друга пронзил кожаный доспех и больно вонзился ему в кожу.
— ЗИКО… — взревел его друг, трясясь от злости и страха.
— ПОНЯЛ! — закричал Зико. — Я ПОНЯЛ! ИНГА!
— Мы не причиним вам вреда, — сказал я. — Сказанное мною может прозвучать как бред, но мы и сами недолюбливаем кровокожих. И недавно вы сами могли в этом убедиться.
— Почему мы должны вам верить? — процедил Зико.
— Потому что должны. Весь этот цирк мне не приносит удовольствия. И Хейн — мой ручной монстр — еще не убил вашу разъярённую бабу лишь потому что я этого не хочу. Послушай, Зико, здесь нет никакого подвоха. Я сама охочусь за кровокожами. Я лично хочу поймать главного кровокожа, устроившего похищения детей средь бела дня. Я должна найти её.
Голубые глаза блеснули рассудком. Он посмотрел на меня никак на врага, а как на собеседника, говорившего разумные вещи. Клинок друга продолжал причинять боль, от которой он моргнул и крепко стиснул губы. Страх в его голове медленно отступал, отдавая позиции вере. Вере моим словам.
— Бэтси! — вдруг гаркнул он на весь лес. — Слезь с этого монстр! Он не причинит нам вреда!
Я заставил Хейна замереть, несмотря на продолжающийся вихрь ударов по его бедной голове. Весь затылок и лоб покрывали свежие рубцы, окрасившие голову сотней белых штрихов. Хейн стал еще страшнее и ужаснее.
Лезвие левого топора вонзилось монстру в шею, а правое — в спину. Но не для того, чтобы причинить увечья или боль. Эта тучная женщина так спускалась с огромной мясной горы, словно по глыбе льда, пользуясь ледорубами. В метре от алой глади она спрыгнула с Хейна. Тяжело приземлилась и выставила топоры перед собой, показывая нам, что в любой миг готова снова кинуться в бой. Тяжелое дыхание, стекающие по губам и подбородку слюни и обезумевшие глаза на выкате были тому лишним подтверждением.