Я только успел замахнуться правой рукой для точно удара по груди, как мухи плотным облаком окутали моё тело. Мой доспех уплотнился, багровая лужа отдавала свои силы в достатке, стоило мне попросить. Тысячи острых жал впились в кровавую корку, распространяя боль по моему телу. Но её скорость была столь невелика, что я сумел замахнуться и ударить багровым клинком в грудь Гнуса.
Лопнула плоть, хрустнули кости. Грудную клетку вывернуло наружу, когда я выдернул клинок и ударил ещё раз. Переломанные рёбра терзали гниющую кожу, разбрызгивали во все стороны капли дурно пахнущего гноя. Вонючую слизь я ощущал на своём лице, на губах. Сплюнув, я ударил ещё. На худощавой груди уже зияла дыра. Я ухватился за край раны, нащупал пару уцелевших рёбер и дёрнул со всей силой на себя, вырывая с корнем грудную клетку.
Лёгкие Гнуса продолжали надуваться и сдуваться, несмотря на отсутствие головы. Бессмысленная перекачка воздуха внутри гниющего трупа. К моему удивлению, плоть быстро затягивала рану, несмотря на отсутствие костей. Оставь его так, и он исцелиться, только под кожей будет видно, как надуваются лёгкие и непрерывно клокочет в груди сердце, бьющееся в плоть. А вот кстати и сердце. Спряталось за пучком сосудов, вен и рваных мышц. Насос для перегона гноя.
Мне стоило протянуть руку к этому пульсирующему сгустку мышц, как жужжание в моей голову уплотнилось, обратилось в иглу и ударило прямиком в мозг. Было больно, словно загнали длинное сверло в ухо и включили дрель. Мою ладонь увело в бок, но все попытки сбить меня или выбить из колеи — ничто.
Стиснув зубы и превозмогая боль, я направил дрожащую ладонь точно к цели. Мухи облепили всю руку, кроме пальцев. Облепили весь мой доспех, кроме лица. Мухи были везде, даже внутри меня, под кожей, но мой разум был чист и непреклонен.
Боль резко отступила, когда мои пальцы сомкнулись на пульсирующем сердце и выдернули его из разорванной груди. Плоть на теле Гнуса на глазах превращалась в подобие тонкого пергамента, сухого и жухлого. Страшные раны больше не заживали. Валяющаяся поодаль отрубленная голова окончательно лишилась кожи, обнажив серый череп.
Я опустил глаза на свою ладонь и уставился на ещё пульсирующее сердце. Такая власть, такая сила — и всё это у меня в руке. Стоит мне сжать пальцы — и всё в труху. Всё в пепел. Так тому и быть!
Но стоило мне чуть сдавить комок мышцы, как я услышал неразборчивые слова, обрывки фраз, доносимые до моего разума противным жужжанием мух.
— Паразит, ты уверовал в победу⁈ Я это чувствую. Чувствую твою вздувшуюся, как утопленник на солнце, гордыню. Глупец! У бессмертного ты не заберёшь победу, даже из груди. Наслаждайся су…
Он недоговорил. Жужжание смолкло, когда я раздавил сердце своими пальцами. Огромное облако мух взревело, но лишь на мгновение. В следующий миг оно распалось на сотни стаек, которые тут же забились в воздухе, словно охваченные припадком. Крохотные тельца в лунном свете поблёскивали серебром, от чего мне казалось, что передо мной кружат стальные облака.
Больше они не причинят мне вреда, как и он.
Тело Гнуса быстро разложилось, превратившись в масляное пятно с грудой костей на гладком камне. Кучка дерьма — всё, что осталось от невероятно сильного воина, чью силу можно было направить в мирное русло. Но, в очередной раз, мои убеждения о идущих рука об руку силе и власти получили лишнее подтверждение. Всегда… всегда сила будет перетягивать на себя власть. Сильный покорит слабого, и никак иначе.
Пока Осси добивала двух оставшихся кровокожих, я подбежал к стене и снял факел. Мне хотелось покончить с мухами раз и навсегда. Мне хотелось сжечь каждую, спалить их, обратить в пепел. Но стоило мне подбежать к серебристым тучка и протянут им на встречу пылающее пламя, как облака развеялись. Мухи брызнули в разные стороны и улетели к морю. Я бы уверовал в свою победу, но глядя на то, как мухи складно, словно управляемые каким-то разумом, собрались в плотный косяк и в серебристом свете луны блеснули у самого горизонта, не могу с уверенностью заявить, что мы сегодня победили. Понятия не имею, как это существо может вновь насолить мне, но сегодня он потрепал меня не хуже дворовой собаки, кинувшейся на бедного котёнка.
— С ним покончено?
Ко мне подошла Осси. Она тяжело дышала, окровавленные глаза смотрели на меня с надеждой.
— Да, с ним покончено. На сегодня.
— На сегодня? — гаркнула воительница, смотря мне в глаза.
Её доспех покрылся сотней глубоких царапин от вражеских клинков, местами были оторваны куски, на массивных наплечниках появились кривые пеньки от кровавых рогов. Но это всё ерунда. Пыль битвы, не более. Даже порезы на её прекрасном лице с бледной кожей на моих глазах затянулись, не оставив никаких следов, способных хоть как-то омрачить её красоту.
— Да, — ответит я, соблюдая спокойствие. — На сегодня.
Глаза воительницы упали на лужу гноя с костями возле наших ног.
— Но он мёртв.
— Я точно не могу сказать. Тело мертво, а вот его разум… я словно слышал ускользающий шёпот в своей голове. В любом случае, битва еще не окончена.
— Что это? — спросила Осси, тревожно обернувшись.
Я тоже слышу это. Почувствовал…
Тяжёлый топот шёл отовсюду. Возможно, сотня кровокожих носились по городу, стуча своими ступнями в кровавой корке по гладкому камню. Грохот пугал, заставлял сердце биться в груди чаще. Мой взгляд вновь упал на лицо Осси. Боли, или оттенка страха я не наблюдал, но вот что-то было. Что-то странное. Смятение?
Осси оглянулась по сторонам.
— Странно, — выдавила она.
— Да. Не могу не согласиться.
— В городе две сотни кровокожих, а на нашу душу свалилось два десятка.
Из обеих ладонях Осси к каменной дороге потянулись кровавые клинки.
— Может, нам повезло? — спросил я, вглядываясь в тьму между каменными домами за спину воительницы.
Копьё осталось лежать на полу в башке Гнуса. Идти за ним — неоправданный риск, поэтому я последовал примеру Осси, и спустя пять ударов сердца, мои ладони сжимали кровавые клинки.
Громкий топот обогнул рядом стоящие дома и нырнул мне за спину. Я резко обернулся, вскинув оружие. Осси подлетела ко мне и заняла боевую стойку. Раздались крики, захлёбывающийся вопль, треск брони. В домах напротив местные люди давно проснулись, но всё что они могли — запереть двери и ставни. Никто не хотел принимать участия, и даже видеть происходящее краем глаза.
За то мы с Осси заняли места в первом ряду. Чуть поодаль от нас из-за каменной стены на дорогу вылетел кровокож и рухнул на спину. Доспех на груди был проломлен, но воин по-прежнему был жив. И был жив до тех пор, пока огромная махина с уродливой секирой не прыгнула ему на грудь и в два удара не отсекла башку.
Когда обе ступни гнойного воина погрузились в кучу пепла, он уставился на нас. Яркая луна на небе казалась отражением на водной глади белёсых глаз, уставившихся на нас.
— Червяк, Осси! — проревел Дрюня на всю улицу. — Ну что встали как вкопанные! Мы за вас что ли должны делать всю работу⁈
Глава 17
Огромный плечистый воин в крепком доспехе из застывшего гноя держал в руках отвратительное оружие — двуликая секира. Лишь увидев нас, он тут же бросился в нашу сторону с выпученными глазами, лишённых зрачков и радужных оболочек.
— Червяк, Осси! — жуткое бульканье выплёскивалось из его глотки в ночной воздух с каждой буквой. — С вами всё в порядке?
Дрюнино лицо — застывшая маска, уже давно, с тех самых пор, как он отдался боли и мукам, благодаря которым сумел заполучить свой доспех, и даже если он всеми силами желал изобразить волнение, то это могли сделать за него лишь его отвратительный голос и мрачные глаза. Воин был взволнован, он явно был сильно перевозбуждён. Вихрь эмоций захватил её целиком, заставляя быть тем, кого он так упорно прячет в глубине своей прогнившей души, в хорошем смысле этого слова, ведь гной — его защита от жуткого кошмара и всей той жестокости, что дарует нам этот мир.
— За нас не стоит переживать, — ответил я своему другу. — Но вы тут как оказались?
— Хейн! — сплюнул Дрюня. — Монстр в миг обезуме! Словно с ума сошёл! Чуть нас не поубивал. Пустился в пляс, махал руками, опрокидывая деревья с корнем. Мы готовились ко сну, как вдруг он взревел, да так громко, что люди больше не сомкнут глаз, если он будет где-то близко. Я и сам чуть не обосрался. Чуть не убил его! Уже топор занёс, хотел раскроить его вопящую башку, лишь бы он утих, а он как бросится на дорогу и давай ломиться в сторону каменного города. Ну, мы следом за ним и побежали.
— Не зря прихватил уродца.
— Да, — подметил Дрюня. — Так что у вас тут случилось…
Лунные глаза упали на каменную дорогу и уставились на лужу гноя с грудой костей возле моих ног. Остатки Гнуса выглядели мрачно и мерзко, и даже литературный свет луны никак не мог сгладить или хотя бы оттенить всего того уродства, которым отдавали залитые слизью кости.
— Что это? — спросил Дрюня. — Или кто?
— Прокуратор Гнус, — ответил я.
— Тот, о ком говорил Зико? Странно, если верить слухам, это ваши кости должны быть на месте этой лужи слизи. Даже ветер нашёптывал в лесу его имя с дрожью и холодом, пробирающим до костей.
— Слухи не врут. То, что мы с Осси еще живы — случайность. Быть может удача. Чудо — что все местные кровокожи разом не бросились на нас. Почти проиграли…
— И всё-таки, вы победили…
— Нет, — оборвал я друга. — Мы лишь спасли наши жизни. Победить не победили. Во всяком случае, победа здесь обрела противный запах, отравила воздух, и я чувствую кислятину на губах. Все жители города отравлены, их разум испорчен. Здесь негде ужиться победе.
— Ладно тебе, не нагнетай.
Громкий треск и вопли раздались за спиной Дрюни. Из-за каменного дома вылетели два кровокожа и рухнули на дорогу. Несмотря на поломанные руки и разбитые доспехи, они остались живы и даже попытались вскочить на ноги, но были раздавлены огромной тушей, вывалившейся из тьмы по их душу.