Дрюня бросил взгляд на Осси. Воительница стояла чуть в сторонке, улыбалась. Её распахнутые глаза пытались уловить всю картину ужаса, происходящего на центральной площади каменного города. Окровавленные глаза впивались в потерянные лица жителей, на которых до сих пор страх граничил с ужасом. Испытывали Осси наслаждение от увиденного? Видимо, да. Её улыбка была широкой и искренней, и она даже не пыталась её спрятать от наших глаз. Она не пыталась спрятать её от мира.
— Осси сражалась против меня за мир, — сказал мне Дрюня, — и посмотри, кем она стала.
— Она выросла, ушла наивность. Вкус битвы и запах крови навсегда останутся теми самыми чувствами, вновь ощутив которые она будет вспоминать цену жизни. И будет помнить, что значить проживать обесцененную жизнь.
— Червяк, это безумие. Всё, что ты хочешь реализовать — полное безумие. И оно уже здесь, у наших ног! Осмотрись…
— Я чувствую каждого. Мне даже не надо заглядывать им в глаза. Их мысли, их еще не родившиеся слова на губах — всё это у меня в голове. Эти люди уже другие. У них началась другая жизнь, и кто сказал, что она хуже прежней? Дрюня, я вижу в твоих глазах понимание. Ты всё прекрасно понимаешь, но почему ты отказываешься заглянуть в будущее.
— А мне и не надо никуда заглядывать. Будущее стоит передо мной. Ты, Осси… этот уродец Хейн! А потом рядом с вами встанет целая армия таких же уродцев в кровавых доспехах.
— И почему тебя пугает это?
— Я боюсь, что мы можем занять не ту сторону, — бросил Дрюня.
— А ты не должен бояться. Помни одно — победители выбирают сторону.
На наших глаза обращённая в кровокожих толпа начала медленно рассасываться. Крики, вопли и рёв прекратились, люди еще стояли какое-то время, рассматривая свои руки и ноги, после чего покидали площадь, уходя по своим домам. Им больше не нужна пища, вода, походы в туалет и принятие тёплого душа по утрам. Возможно, останутся привычки, и они продолжат совершать житейские дела, но в скором времени и они сойдут на нет. Всё, что им остаётся — ждать. Ждать, когда к берегу их города приплывут корабли. Они выйдут из домов, гонимые инстинктом самосохранения и примут битву. Их кровь вспыхнет, забурлит с шипением, отправляя людские тела во спасения своего дома. Никто не убежит, кровь не знает страха.
— Они разбрелись по домам, словно домашний скот, — сказал я Дрюне. — Всем нужен пастух, понимаешь? Человек ты, или кровокож, если не будет пастуха — все умрут. Если не ухаживать за скотиной, она заболеет, сгниют выросшие копыта, не отпиленные вовремя рога упрутся в виски и будут причинять бесконечную боль, до тех пор, пока не прорастут в череп и не вопьются в мозг. Этот скот заражён, но мы еще можем предотвратить заражение другого стада. Глянь на Зико, парень знает цену своей жизни. Знает цену свободы. А его люди? Они молча приняли свою судьбу на этих крестах! Их руки были прибиты к распятию гвоздями! Эти психи прибили их к крестам огромными ржавыми гвоздями, а потом забрали их жизни, а тела бросили к ногам улюлюкающей толпы. Я боюсь даже представить, что они могут сделать дальше, когда пойдут по другим деревням. И да, возможно они никого не станут убивать, но им ничего не мешает залезть к ним в головы. Им ничто не будет мешать сделать из них таких же безумцев, жаждущих зрелища и крови. Ждущих очередной кровавой казни, как какой-то праздник, или новый год. Их разум будет извращён и испорчен. Рано или поздно, такой скот умрёт. Вымрет. Посмотри на Осси, представь, если она с наслаждением наблюдала бы, как казнят людей, а после требовала бы добавки. Ты хотел бы ей такой участи? Ты хотел бы ей такого мира⁈ А! Ответь мне!
— Нет! — сорвался Дрюня.
— Если нас убьют, тогда на этой земле у людей начнётся жизнь еще хуже, чем при войне. Поверь мне, мой друг, я своими глазами видел эту жизнь. Я трогал её, касался вот этими кончиками пальцев. Дрожал от страха, и наблюдал за безумием взрослых, готовых убить друг друга за кусок хлеба или глоток чистой воды. Да, мы обратим тысячи людей в кровокожих, но тем самым спасём в сотни раз больше, оставив их сердца и разум в чистоте. Они даже не познают вкуса горького яда.
— Боги не должны участвовать в войне…
— Значит, мы не боги.
Глава 21
Он хочет сделать всё по-своему, но мне видится всё иначе.
А самое приятное, он осознаёт силу моей власти, её непоколебимость и неприступность. Я продолжаю общаться с ним как с другом, так как он по-прежнему является моим другом, но сложные решения отныне принимаю я.
У меня одно просьба — больше не перечить мне! Они должны слушаться и подчиняться. Такова реальность. Таков наш путь.
Впереди нас ждёт долгий путь. Мы пройдём по тропам минувших путешествий и взглянем в глаза жителям знакомых нам деревень. Кажется, что всё так просто. Пришёл, поздоровался и ушёл. Но если бы всё так было просто. В хрупкий мир и бытовую жизнь мы принесём за собой туман войны. Влажный, зябкий, медленно ползущий по людской коже и через поры пробирающий до костей.
Когда всё было решено и разговор оборвался после моих решительных слов, мы покинули Дарнольд — город из гладкого камня.
Зико и его компашка с огромной толстухой по прозвищу голодна Бэтси отправились в свою деревню, окружённую густым лесом. Там их никто не найдёт. По идее. Но уже стал очевидным тот факт, что безопасных мест на этой земле больше нет. И даже если ты прячешься — всегда будь готов сразиться.
Зико отказался от моего дара. Они все отказались от моего дара, когда я им предложил стать такими как я. Оружие, вложенное в их ладони, прекрасно справлялось с любой угрозой, возникшей на их пути, и доспех из застывшей крови мало что мог изменить. Да и в верности их отряда я мог не сомневаться; когда мы вернёмся, Зико присоединиться к нам с целью очистить эти земли от новой угрозы. Он обещал. Он поклялся, когда стоял в огромной комнате напротив сидящего на кровати отца.
Я не стал обращать отца Зико в кровокожа. Да, он был виновен больше других, но тем и суровее наказание, когда тебе не дают возможность искупить свою вину. Его испуганные глаза будут взирать на пришедший ужас с моря через огромное окно в каменном доме, и всё, что он сможет — забиться в угол и ждать своей участи, уставившись на дверь обезумевшими от страха глазами. Такое расположение дел устраивало Зико. Он и его люди привыкли сражаться за свою жизнь, и новая битва их ничуть не пугала.
Хотел бы я такой боевой настрой встречать везде, где у околицы деревень будут замечать наши фигуры? Несомненно. Мне бы хотелось видеть в мужских глазах полное отсутствие страха. Никакой растерянности и злобы из-за вдруг возникшей несправедливости.
Заглядывая в мужские глаза, я бы хотел видеть своё тусклое отражение, медленно прячущееся под строгим прищуром, говорившим мне ободном — мы готовы идти за тобой хоть на край света. Но я прекрасно понимал с чем мне придётся столкнуться.
Люди не готовы принять новую реальность в один миг. Они должны окунутся в неё, вымазаться целиком и вкусить, и лишь ощутив кислый привкус отравы на кончике языка, они осознают, что реальность теперь другая. Больше не будет так, как было раньше. Мир изменился. Теперь всё по-другому.
Так и случилось, когда мы вышли из леса и двигались в сторону Оркестра через поле высокой травы.
— Мы дома! — воскликнул Дрюня, чуть увидав мокрые от дождя крыши домов.
Утренний туман оставлял на наших доспехах крохотные капли влаги. Мы с Дрюней шли впереди, а Осси и Хейн плелись позади нас. Под ногами — алая гладь, ровная, стирающая все ухабы и заполняющая норки полевых грызунов. Оружие покоилось в ножнах, и весь ужас, который мы могли представлять из далека — это Хейн, тучный монстр, выделяющийся среди нас огромным ростом. Его уже давно приметили. Его заметили, когда он бился своим тучным телом о деревья, сбивая с крон не только всю листву, но и заставляя птиц покидать насиженные гнёзда. Может, оно и к лучшему, мы на его фоне выглядим менее ужасно.
Из высокой травы мы вышли на песчаную дорогу. Мокрый песок налипал на подошву наших ботинок, содранная острыми краями доспеха трава забивалась в щели и трещи на кровавых пластинах, перетираясь в пыль с каждым движением. Мы шли на золотистые ореолы, созданные огнём факелов в утреннем тумане, окутавшим дорогу.
На нас указали. Тревожные мужские голоса раздались со стороны ворот. Золотистый огонь поплыл по воздуху в нашу сторону.
— Кто такие? — раздался мужской голос в нескольких метрах от нас. Человек, стоявший перед нами был напуган.
Утренний туман скрывал наши лица, но не тела. Мужчина мог видеть наши силуэты, показавшиеся на дороге. И он прекрасно видел огромное чудище, идущее за нами. Но не струсил, не убежал, не кинулся мамке под юбку. Да, он боялся, но ему хватило смелости заглянуть страху в лицо.
— Воин! — громко булькнул Дрюня, — встречай своего правителя! Великого Андрея!
К мужчине подошли еще несколько стражников, пытаясь прорезать туман своими факелами. Пучок света, по силе сравнимый с лампой в общественном туалете, упал на наши лица, отбросил глубокие тени на трещинах наших доспехов.
Никто не дёрнулся, никто не разбежался.
— Андрей, — пробормотал стражник в кожаном доспехе. — Это ты⁈
— Да, это я.
Ужасная секира из двух содранных лиц покоилась на плече Дрюни, создавая образ ужасного и беспощадного воина, готово обрушить своё оружие в любую секунду. Стража уставилась на Дрюню с выпученными глазами, на которых страх с трудом отступил, отдав место уважению.
— Так и будете на нас пялится своими перепуганными глазёнками? — нежно пробулькал Дрюня, сжав древко секиры с неприятным хрустом.
Стражники переглянулись с неразборчивым шептанием и кряхтеньем, а затем бросили взгляд за наши спины. Не трудно было догадаться, на кого они уставились.
— А кто это? — спросил один из стражников, вытягивая вперёд руку с факелом, будто это даст ему возможность лучше рассмотреть Хейна.
— Мой ручной друг, — сказал Дрюня, наклоняясь к стражнику. — Его не стоит бояться. Пока не началась драка, он абсолютно безобиден. Но стоит его чуть обидеть — беды не миновать! Видишь, какие у него ручища. Вот представь себе, как каждая ладонь хватает тебя за ногу и разрывает пополам. Никакой доспех не спасёт. И если вы сейчас немедленно не впустите нас в город…