Один за одним. И так до тех пор, пока матчи не скрылись от наших глаз за непроглядной багровой плёнкой.
Багровые паруса.
В спину ударил новый порыв ветра. Судно резко накренилось в бок, я ощутил нарастающую тягу, как в быстро разгоняющемся автомобиле. Над головой всколыхнулись огромные паруса, издав влажное чавканье, и кровавые корабли потянули нас в неизвестность.
Сколько мы были в море? Я не считал. Когда вставало солнце, я покидал руль и уходил в начало корабля, откуда мог видеть не только прекрасный восход, но и насладиться шумом бьющееся в корму судна воды. Огромные капли поднимались так высоко, что я мог ощутить их влагу на своём лице. Периодически Ансгар становился рядом со мной, и мы вместе наслаждались каким-то необъятным образом свободы, которой ранее никто из нас не испытывал. Мы словно стали бродячими псами, сбежавшие из рук жестоких хозяев. Но мы прекрасно понимали, что скоро наступит момент, когда нам придётся снова оскалить зубы и принять бой за нашу свободу. Но как скоро? Я всматривался в горизонт, и не находил там ответа. Я только мог поднять голову и посмотреть на жуткие паруса, напоминавшие внутреннюю сторону содранной кожи, куски которой валялись на каждом углу моего города из детства.
Ежедневно наблюдая за парусами, я обратил внимание, что они сами подруливали, корректируя направление наших кораблей. Это было удивительно, и одновременно жутко, так как за их управление отвечал живой механизм, подвешенный над полом на сотне пульсирующих вен в самом тёмном трюме корабля. Безмолвный навигатор вёл нас в неизвестность, и я мог надеяться только на то, что это не окажется ловушкой.
В один из дней мы попали в шторм. Горизонт затянуло чёрными тучами, из которых в воду потянулись ослепительные молнии. Накатил ветер. Раскаты грома быстро докатились до нас, заглушив своим грохотом бьющееся в чреве корабля сердце. Судно отреагировало моментально: на наших глаза багровые паруса начали стремительно испаряться, как тлеющий лист бумаги. Паутина сосудов сокращалась с болезненной пульсацией, втягиваясь в увитые венами матчи. Всё продлилось меньше минуты, и корабль стал походить на обглоданные кости с жалкими остатками недоеденного мяса. Мы потеряли последнюю защиту от разъяренного неба. И в следующий миг нас накрыл дождь, который шёл целые сутки. Мучительные сутки, показавшиеся мне годом.
Огромные волны пытались опрокинуть судно, заливали матчу. Вода быстро устремлялась в трюмы, но не успевала их заполнять целиком. Живой корабль отрыгивал воду обратно за борт, как утопленник после удачного спасения.
Всё это время я стоял на палубе, вцепившись обеими руками в руль. Не было никакого смысла где-то прятаться, да и я прекрасно понимал, что корабль меня так просто не отдаст морю. Канаты вен крепко свернулись на моих ногах, намертво приковав к полу. Но я никак не мог успокоиться, взирая на остальные корабли. Я переживал за друзей. Переживал за своё войско, от которого осталась добрая половина. Когда огромная волна накрывала идущий рядом корабль, внутри меня всё сжимало. Дождь заливал глаза, над головой раскатывался оглушительный гром, а ударившая перед самым носом молния выжигала картинку до бела, я продолжал держаться за руль, и ждать момента, когда идущий рядом корабль вновь вырвется из бурлящей воды, и его нос тяжело рухнет на пенящееся море.
Я с замиранием сердца пересчитывал корабли, когда шторм утих. Их было семь, все на месте. Багровые паруса распустились как бутоны роз, и мы снова бросились в неизвестность.
Через несколько дней после шторма ко мне подошёл Ансгар и пожаловался на запасы воды. Их хватит на три дня. Я спросил его, на сколько был рассчитан запас? Юноша закрыл глаза, покивал головой, подсчитывая в уме, после чего ответил, что на десять. Так мне пришло осознание нашего семидневного путешествия. Тогда я не нашёл нужного ответа, я лишь попросил его набраться терпения, и верить в то, что мы на правильном пути.
Когда закончилась вода, стало совсем худо. Последние несколько литров получилось растянуть на трое суток, но уже тогда я видел в глазах вымотанных солдат быстро гаснущий блеск энтузиазма. Смерть пришла на наш корабль. На утро третьего дня обнаружились первые погибшие, и увидев их трупы, я был удивлён. На кучах соломы, которую люди Ансгара затащили в корабль и использовали как лежанки, лежали полностью обескровленные тела. Их высосали до последней капли, но умирая, они даже не пикнули. Корабль подарил им безмятежную смерть во сне, но взамен забрал всю кровь. Ансгар потребовал от меня объяснений, на что я лишь развёл руками. Здесь не мы решаем: кому жить, а кому умирать, от чего Ансгару невыносима была мысль, что его судьбу теперь в руках корабля.
— Мы хуже мышей в клетке! — гаркнул он. — Их хотя бы кормят и поят.
— Ты должен экономить силы…
— Инга, что ты мне предлагаешь? Улечься на солому и дожидаться дня, когда корабль заберёт мою кровь.
— На твоём месте я бы тешился мыслью, что ты даже не почувствуешь этого.
— Это какое-то безумие…
— Сейчас ты должен быть со своими людьми! Им всем плохо, они мучаются от жажды, на их глазах умирают товарищи, то самое безумие не просто поселилось в их разуме. Безумие пустило корни, убивая их еще быстрее. Ты их спокойствие. Ты, Ансгар, — их надежда!
— Надежда⁈ — глаза Ансгара вспыхнули яростью. — На что?
Я положил ему на кожаный наплечник ладонь и сжал пальцы.
— Вспомни, как мы радовались свободе. Как мы радовались ветру, бьющему в лицо. Дай им надежду на свободу. Им больше ничего не надо.
— Тебе легко говорить, — процедил он сквозь зубы, — Если мне посчастливиться завтра открыть глаза, я снова недосчитаюсь людей. И так каждый день!
— Так сделай так, чтобы их умирало меньше! Чтобы те, у кого уже не осталось сил, нашли в себе веру открыть утром глаза. Корабль чувствует их. Чувствует их слабость, и когда человек умирает здесь, — я ткнул пальцем ему в лоб, а потом опустил руку, и ткнул в сердце, — а не здесь, он уже не жилец. Они должны уверовать! Уверовать в свободу!
Глядя мне в глаза, Ансгар тяжело дышал. Усталость и злоба тесно переплелись в его душе, медленно превращая рассудок в жидкую кашу для душевно больных. Но даже сейчас, видя его помутневший взгляд, я явственно ощущал теплящиеся в его теле остатки сил, которых сполна хватит на то, чтобы спасти не только свой разум, но и разум команды.
— Я верю в тебя, — сказал я Ансгару, после чего он молча отошёл от меня и хромой поступью двинул в сторону уходящей в трюм лестницы.
Люди продолжили умирать, но смертей было бы в разы больше, если бы Ансгар не нашёл в себе силы смахнуть с лица усталость и выдавить истинный лик правителя, который никогда не покинет своих людей, даже когда их вместе обняла смерть.
Следующие несколько дней Ансгар не выходил на палубу. Каждое утро я встречал у руля и видел своих воинов, выносящих высушенные тела из трюмов, чтобы затем отдать их морю. Я всматривался в лица умерших, и каждый раз радовался, не находя среди них знакомого лика — лица Ансгара. Корабль забирал их кровь, а море — плоть. Мне оставалось верить в то, что эта жертва — плата за нашу свободу.
А потом я увидел еле заметные очертания землю на затянутом туманом горизонте.
Лучшее утро в моей жизни. Я давно так не радовался. Я обрадовался, как ребёнок, получивший на новый год заветный подарок. Наверно, подобные чувства испытывают потерявшиеся в океане люди, когда вдруг получают надежду на спасение. За долгое время на моём лице появилась улыбка, и если бы я мог плакать, я бы обязательно зарыдал.
Я тут же бросился в каюту, чтобы поделиться новостью с Ансгаром. Спустившись в пропахшие потом и смертью помещения, я отыскал юного правителя. Видок у него был, откровенно говоря, хуёвый. Он был жив, и я уже этому был рад. Измождённое лицо с глубокими синяками под глазами уставилось на меня пустым взглядом. И чтобы я ему сейчас не сказал, его пересохшие губы с хлопьями струпьев навряд ли смогут растянутся в улыбке.
— Наше путешествие подходит к концу, — сказал я так громко, чтобы меня слышали все люди, присутствующие в каюте, — на горизонте появилась земля. Засветло наши ноги наконец ступят на твёрдую землю.
Ансгар всё же нашёл в себе силы улыбнуться; губа треснула в нескольких местах и окрасилась кровью.
К обеду остров приобрёл новые очертания. Он разросся в ширину песчаным берегом со скалами и ощетинился густыми лесами, за которыми в небеса упирались высоченные горы. Райский уголок, прям. Надеюсь, нас встретят подобающе.
Позади меня раздались шаги по лестнице. Кто-то поднимался на палубу, и я подумал, что мои воины вновь выносят умершего человека для отправки в последний путь. Но я ошибся. Обернувшись, я увидел поднимающегося по лестнице Ансгара. Правой рукой он держался за периллу, а левой придерживал лежавший на его плечах медвежий плащ. Тяжёлая накидка, но в такую холодную погоду человеку без неё не выжить. Взобравшись на палубу, он сделал глубокий вдох, осмотрелся. Его глаза гуляли по сторонам как у пьяного. Да и держался на ногах он не лучше. Я подошёл к нему и взял под руку. Ветер смахнул его засаленные кудри с лица, и юноша потянулся вперёд, как голодный, учуявший запах свежей выпечки.
— Какой тёплый ветер, — прошептал он.
Я не предал значения его словам, но когда он скинул свой плащ и ослабил шнуровку рубахи на вороте, я поймал себя на мысли, что не имею понятия, какая температура за бортом.
Вместе мы дошли до носа и вместе уставились на горизонт, где остров уже казался необъятным.
— А если мы не найдём воду? — спросил Ансгар.
— Такого быть не может, ты посмотри сколько там зелени. Мы обязательно найдём воду.
— Зелени? Инга, я ничего не вижу, лишь размытый силуэт, похожий на серое пятно.
— Поверь мне, Ансгар, там есть вода.
Ансгар зашатался от усталости, и я помог ему опуститься на колени. Присев рядом с ним, я задал ему вопрос:
— Ты помнишь про план?
Он кивнул головой и добавил: