— Не беспокойся, их дни сочтены. По полу ползают старые и недостойные, коих у меня уже слишком много. Каждый твой шаг — это шаг милосердия для дожидающихся своего часа. Не мучай свою совесть, иди дальше, я жду.
Здесь, среди шелестящих стен, можно в миг потереться, и только ходящий волнами блеск хитиновых крыльев насекомых указывал мне путь.
Из подъезда я скользнул в соседскую квартиру. Попав в коридор, я осмотрелся. Обычная двушка с узким коридором, из которого была видна большая комната с видом на улицу. И в этой большой комнате увидел странность, вынудившую меня пересечь коридор и встать в дверной проём. Беглого взгляда хватило, чтобы я онемел от увиденного.
Сложно было поверить в увиденное, но я уже давно перестал чему-либо удивляться. По центру пустой комнаты стояло покрытое мухами кресло, и стояло оно ко мне спинкой, чтобы сидящий в нём незнакомец мог наслаждаться удручающим видом за просторным окном. Незнакомец был невиден мне, но вот стоящую рядом девочку я узнал сразу. Юное личико яркой вспышкой ослепило меня на короткий миг, за который я успел смотаться в воспоминания и посетить деревню, где обрёл свою «новую» жизнь.
Передо мной стояла Роже.
— Проходи, — прожужжало в ушах.
Под ногами зачавкали раздавленные мухи. Мои шаги были тяжелыми и неуверенными. Я не верил своим глазам, неужели у меня получилось. Получилось так быстро добраться до неё. Или она всего лишь иллюзия, созданная стайкой мух, сумевших проникнуть в мой мозг? Нет, это бред… В моей голове есть только я…
С каждым шагом я вглядывался в стоящую рядом с креслом девочку, и раз за разом убеждался, что она реальна. Реально всё! Реальны её испачканные пылью ноги в сандалиях. Реальна её влажная от пота льняная роба, которая не выдержало тяжелого бремени путешествия и стало похоже на половую тряпку после нескольких лет усердного использования. А её прическа… Волосы цвета влажного песка напоминали щетину зубной щетки, которой драили, драили и драили унитазы, но с один отличием — по спадающим до плеч свалявшимся локонам ползали мухи. Но при всём при этом её ладони оставались чистыми. И они были реальны.
Она была реально. И вид её был до боли болезненным.
Щёки опали. Глаза, цвета брызнувшего из лопнувшей головки прыща гноя, выглядывали из полумрака синяков. Совсем недавно я заглядывал в них и мог только позавидовать увиденному. Пылающий огонь жизни завораживал своим видом. Подобно светлячку, летящему на свет лампы в ночи, тебе хотелось нырнуть в страшный пожар и отдать всего себя, отдать всю свою силу, все свои желания, лишь бы она поделилась с тобой хотя бы жалкой искоркой настоящей жизни. Я жил иллюзиями. Жил одним днём. Каждый день хотелось кутаться в тяжеленое одеяло, только чтобы не видеть окружающий мир, а он — этот мир — не видел меня. И даже не прикасался!
Её взгляд мог оживить мертвеца. А сейчас… Я будто заглянул в потускневшие глаза мертвеца. На девичьих глазах тяжкое бремя стёрло блеск наивности, затушило пылающий пожар жизни. Могло показаться, что на меня смотрит повидавшая немало дерьма женщина, но точно не пятнадцатилетняя девочка.
Я шагнул ей на встречу. На моём лице появилась улыбка, и я был преисполнен желанием увидеть на лице Роже хотя бы что-то похожее. Я не питал иллюзий, но в глубине души надеялся заметить легкое подрагивание подбородка, или даже увидеть, как уголки её губ слегка растягиваются. Но хмурое лицо продолжало смотрело на меня кирпичом. Роже не узнавала меня. Или делала вид, что не узнает?
— Роже, — произнёс я, сдержав эмоции, — я рада тебя видеть.
Девочка нахмурилась сильнее. Бровки сползли к переносице, обветренные губы дернулись. Она попыталась выдавить из себя какое-то слово, но сумела лишь громко сглотнуть. Мне этого достаточно. Остальное произнесли её глаза, забившиеся в глазницах как баскетбольные мячи. Взгляд медленно пополз по моим грудным пластинам, по рукам, закованным в кровавый доспех, по ногам. Прилип к висевшей на поясе из Дрюниных кишок костяной дубине. Кривящееся лицо девочки будто стало зеркалом, в котором я увидел своё иное изображение. Ужасное. Совсем не людское.
Роже подняла взгляд и остановилась на моём лице. Может, её смутили мои залитые кровью глаза? Или свисающие до груди свалявшиеся в крови и дорожной пыли дреды? Или кровавые пластины, скрывающие мою шею? Но почему она молчит? Ну же, не молчи! Скажи хотя бы слово!
Мне не хотелось её пугать. Мне не хотелось, чтобы она восприняла меня кем-то, кто причинил ей боль и мучения. Кем-то, кто забрал её из дома и увез на соседний континент, лишив родительского тепла и любви. Но я сделал еще несколько шагов ей на встречу. Протянул ладонь…
— Роже…
И вынужден был замереть. Она испугалась. Девочка испугалась меня. Её вылупившиеся глаза были куда убедительнее любых слов, которых я так и не услышал даже через раскрывшиеся губы. Роже попыталась шагнуть назад, подальше от меня, но у неё ничего не получилось. С подлокотника кресла поднялась подёрнутая мухами рука и ухватилась за тонкое запястье девочки, вынуждая её замереть на месте.
Недоумённый взгляд девочки обратился к спинке стула. Крепко вцепившуюся в лицо Роже хмурость будто смыло крепким напором воды, а все страхи, которые она не могла спрятать от моего взгляда, вдруг развеялись. Я попытался представить себя на её месте, как бы поступил я? Всюду кружат мухи, непрекращающееся ни на секунду жужжание сводит с ума. Рядом кресло с неведомым хозяином, чьё прикосновение можно сравнить с касанием смердящего трупа на солнце. И ко всему этому в дверях комнаты стоит женщина — воин в кровавом доспехе с протянутой в твою сторону рукою, и к тому же она знает твоё имя. Произносит его с мерзким бульканьем и никогда кровокож не сумеет произнести её имя с домашней теплотой и любовью, как это делает мама.
Жуткая рука ослабила хватку. Пальцы, на которых я сумел разглядеть почерневшую кожу в тех местах, где маслянистые мухи улетели, оставив питательную плоть только что вылупившемуся выводку, выпустили запястье девочки, и ладонь легла обратно на подлокотник. Роже вдруг резко бросила на меня взгляд, в котором не было ни страха, ни удивления. Она присмотрелась, спустя мгновение произнесла:
— Инга? — выдавила она, устало хрипнув. — Это ты?
Я не смог сдержать улыбки, кончики губ потянулись к ушам, и я сразу же ответил:
— Да Роже, это я.
— Но как?
— Долгая история. Я обязательно тебе всё…
— Ты служишь ей? Ты выполняешь приказы судьи Анеле? Ты нашёл меня по её воле?
Как много вопросов. И каждый новый, всплывающий в её разуме вопрос кривил девичье лицо страхом. Чем больше она думала — тем больше погружалась в холодные объятия неизвестности.
— Я никому не служу, — успокоил я Роже. — Я переплыла через океан вслед за тобой, только чтобы спасти тебя и остальных детей.
— Она не позволит тебе! — рявкнула Роже, и это было так неожиданно.
Мухи ползали по её платью рывками. Взмывали в воздух, и сразу же садились обратно, манимые теплом тела. Роже словно не замечала их, разрешая ползать везде, где им удобно. Даже когда одна приземлилась ей на губы и рывком перенеслась на подбородок, руки девочки продолжали висеть вдоль тела, теребя пальцами полы грязной робы. А лицо… Еще какое-то мгновение она глазела на меня с неприкрытым гневом, а потом вдруг успокоилась, кожа на лице разгладилась.
— Я пришла не одна, — сказал я, в надежде успокоить Роже, — Я с друзьями. У меня за плечами целая армия. Мои воины на улице, их так много, что они смело занимают несколько улиц. И даже этого дома не хватит, чтобы их разместить на ночь.
Сидящий в кресле незнакомец глухо кашлянул, комната наполнилась жуткими звуками удушения и влажного хрипа, и было не трудно догадаться, что он пытается смеяться.
— А ты уверен в своих силах? — прожужжало в ушах.
Мне захотелось увидеть его лицо.
Давя подошвой сотни ползающих по полу насекомых, я вышел на середину комнаты и встал рядом с Роже. Она послушно отступила, пропуская меня вперёд, чтобы я сделал тот самый шаг, после которого моя жажда любопытства будет полностью утолена. Я посмотрел на сидящего. Кресло было слишком просторным для такого тощего тела, и даже ползающие по почерневшей коже мошкара не могла скрыть смертельную истощённость под плотным покровом хитиновых тел. В кресле сидел Гнус. Вернее, его худшая версия, уставившаяся на меня пустыми глазницами, внутри которых поблёскивали серебристые крылышки. Челюсть с торчащими пожелтевшими зубами вдруг раскрылась, хотя произносимые слова не шли из сгнившей гортани, или из легким с желудком. Его слова по-прежнему жужжали в моих ушах.
— Я узнал тебя.
Услышанное смутило меня. Как можно было забыть человека, который сжёг тебя живьём в церкви? Который вырвал из твоей груди еще бьющееся сердце и на твоих же глазах проткнул его…
— А я тебя не забывал, — сказал я. — С последней нашей встрече прошёл месяц, не более.
— Действительно? Мою память всё больше и больше окутывает непроглядный туман, и не подумай, что тому виной это неподходящее тело. Но твой лик… Твой лик навеки запечалился в памяти всех моих мух, даже у тех, кому только предстоит познать тепло солнца на своих влажных крыльях.
Гнус тряхнул рукой, стряхивая на пол сотни взрослых мух, тем самым освобождая место на гниющей плоти свежему выводку, который на моих глазах начал вылупляться из тысячи крохотных извивающихся личинок.
— Тебе удалось уничтожить большую часть моего сознания, — с досадой произнёс Гнус, — Ты убил часть меня. Видимо, худшую её часть, потому что мне полегчало. Я будто скинул тяжелые кандалы, вызывающие при каждом шаге невыносимую боль. Словно кто-то клещами наконец вынул раскалённый гвоздь из моей груди, мешающий вздохнуть полной грудью. Всё это время я безуспешно пытался унять боль, сбежать, укрыться там, где меня никто не найдёт. Но ничего не получалось. Неведомая жажда была сильнее моей силы воли. Многое стёрто из моей головы, но сладостное ощущение чужой крови никогда не покинет меня. Горячей, медленно стекающей и застревающей в мелких волосках на моей коже. Страшная жажда управляла мною, я был хуже марионетки. Та хотя бы может забраться обратно в ящик по воле своего хозяина, когда я за её спиной искал для себя всё новые и новые приключения.