Все достаточно просто: молодой парень возжелал сбежать с того места, которое считает тюрьмой. Он даже обвинил настоятеля церкви в том, что тот тайно ходит на капище некоему Чернобогу. И я ему в помощь, так как всякий обидит слабого, даже если он будет в рясе.
И вот этот Илья и обманщик и всяко греховный человек и не дает таланту Спиридона раскрыться. А вот он, Спирка, стало быть, умнейший человек, читать, писать и счету обученный, Книгу наизусть почти всю знает. Такому только дойти до стольного града Киева и в любой храм его возьмут на службу.
Кто же тебя похвалит, если не сам себя⁈
На самом деле, все это было увлекательно слушать, но из всего разговора я вычленил главное: в ближайший час сюда никто не придет, так как идет служба и его, Спиридона освободили от работы. Он прикинулся больным, ну а к таким тут жестоко относятся. Часто их и не лечат, а просто сторонятся, гадая: выживет, али нет. А парень решил, что у него появился шанс сбежать и податься в дружину к князю. Значит есть еще минут сорок, не меньше, чтобы сбежать.
— И на мечах ты дерешься? — удивился я.
— Не, я не дерусь вовсе. Ну ты же знаешь, я уже говорил тебе, — сказал Спирка.
— И на кой-ляд ты в дружине нужен? Или только дойти до Киева? Так они не станут брать попутчика, — удивился я, еще раз разглядывая щадящее телосложение парня. — Впрочем. Давай, выводи меня отсюда.
— И ты не убьешь Вершилу? — удивился Спиридон.
— Экий ты шустрый! — усмехнулся я. — А хочешь ты убить?
Парень замотал головой. Пацифист в рясе. Ну да, времечко тут, скорее всего не для тех, кто боится крови. Ну а насчет того, чтобы делиться своими соображениями и планами со Спиркой? Ну нет же, конечно. Я даже все еще не исключаю того, что он может быть засланным казачком. Вот я скажу, что да, собираюсь убивать, а тут из-за угла, опа… Ты попал, — статья «угроза жизни» и это стоит… ну пусть десять гривен… Нет, много, не хочется понимать, что всего угроза может стоить столько же, сколько и за меня хотели заплатить.
— Не задавай, Спирка дурацких вопросов, не получишь дурных ответов, — нравоучал я.
— Чудно ты молвишь! — отвечал дьячок, пристально рассматривая меня.
— Абы ты понял! А кто видел, что я отдал все свое Илье, настоятелю храма? — последовал очередной вопрос.
— Я! — сказал расстеряно Спирка.
Тихо, чтобы не сильно себя демаскировать, я рассмеялся. Тот еще у меня свидетель. А так получается, что никто и не видел, что я отдавал свое имущество, потому часть из него мог бы забрать, если и не все. Коней, хотя бы.
— Пошли за моими вещами! — сказал я.
Нужно уходить из этого города, не вижу ни одной значительной причины, чтобы оставаться и строить какую-то карьеру здесь. Буду входить в социум в других местах, где меня за дурачка принимать не будут. А еще… Вот такая вольница для меня, человека от государства, не приемлема. Я еще тот демократ-монархист.
И как так говорят китайцы? Большой путь начинается с первого ли? Я не китаец, потому скажу, что с первого шага. И первоочередное, что нужно: это выжить, осмотреться в более спокойной обстановке, а не когда тебя хотят то ли убить, то ли избить и не раз. И лучшим вариантом мне кажется войти в дружину, пусть и этого князя, что сейчас в городе. Каким бы я сильным и ловким не был, а это еще нужно проверять, один в поле не воин, особенно, когда это поле кишит всякими половцами или иными бандитами.
Спирка еще что-то говорил, но я задумался о своем. Мне назвали год, пусть и не от Рождества Христова, но моих знаний хватило, чтобы перевести в понятные цифры. На дворе 1145 год. Почему так, не знаю. Вообще задаваться вопросами о предназначении и причинах попаданчества, не следует: ответов не получу, а головную боль, точно приобрету. Но одно важно: Родина, она ведь во все времена остается ею же.
Что за год? Междоусобиц, причем всех со всеми. Вот с этого периода окончательно и складывается ситуация, когда каждый сам по себе, когда не могут прижать половцев, а набеги ляхов отражают только порубежные с ними княжества, как и походы булгар. Каждый сам за себя. Появляются вольницы, как в Новгороде, Киев берут раз в пять-шесть лет, а то и чаще и то разоряют войной, то так обкрадывают. Живут натуральным хозяйством… Тьма… Ведь под самым Римовом кричат: русичи под саблей половецкой [отрывок из произведения «Слово о полку Игореве»].
Скоро мы вышли из здания, которое было чем-то вроде хлева с заготовленным на зиму сеном. Никто нас не встречал, не охранял, наверное, была уверенность в крепости веревок, а еще больше в твердости моих суеверий. А может тут имело место быть элементарная расхлябанность, что во все времена неизменно сопровождает людей. Замечу, что не только русских людей.
В церкви пели и читали молитвы, было полным-полно людей, часть из которых стояли на улице под начинающимся дождем. Если верить Спиридону, так вот вся эта же братия после богослужения может отправится на капище, а упоминание любого языческого божка сопровождается тем, что у него просят прощения. Странное такое вот христианство. Наверно, с подобными же тенденциями католики боролись более радикальными методами, а тут двое, а то и троеверие.
Но задаваться вопросами веры начну позже. А пока в стойле я взял двух коней, продел уздцы, жаль не нашел только седла, и вывел животных. Спиридон уже стоял с какими-то тюками, которые перекинул через спину одного из коня и отправился прочь. Я, чуть задумавшись, все же решился и пошел в дом к священнику Илье. Спирка точно указал, где у настоятеля тайник, под двумя досками у каменной печки.
Все брать не стану, а только то, что посчитаю достаточно в качестве компенсации. Слитки… нет, даже не слитки, а продолговатые куски серебра с насечками на них — вот это и были гривны, десять штук которых я взял себе.
— Стой стервь! Куды купель медную потащил? — услышал я крик во дворе.
Сразу было понятно, что происходит. Спиридон «спиридонил» купель, тазик для крещения, у Ильи, да был раскрыт в своем злодеянии. Так что? Уходить и оставлять Спирку, по отношению к которому просыпалось чувство опеки, или встревать? Послушались глухие звуки, которые недвусмысленно сообщали, что Спирку бьют и уже ногами.
Этот мир жесток, не менее, может и более того, который я потерял. Нужно соответствовать. Ну, право словно, не тварь же я дрожащая, чтобы бежать от опасности. Что ж, руки-ноги уже послушны мне, пора и зубы показывать.
Глава 4
И что делать? Я имею ввиду, что делать со Спиркой, когда все-таки выпутаемся из ситуации? И вообще, кто из нас юродивый? Я, который обнес хату лжепопа, ни разу не попавшись на грабеже и уже спокойно собирающийся уходить, или Спиридон, который поднял шум? Ответ кроется в самом вопросе.
— Вот нужно мне все это? — сказал я и решительно вышел во двор.
Посмотрев с некоторой тоской на коней, что были привязаны у крыльца, я спустился с незамысловатого крыльца в три ступени, обошел срубной дом и предстал во всей красе. На меня не сразу обратили внимание, все же был вечер и от дневного света уже почти ничего не оставалось, лишь вдали, через кучные облака проступали проблемки от алеющего заката.
Но я увидел все, что было нужно. Четыре мужика остервенело били Спиридона и главным «ударником» был лжепоп Илья. Решение принято, но оно могло быть иным. Здесь и сейчас многое решается в моей жизни. Есть такое ощущение.
Вот прямо сейчас я мог выйти из дома, за которым особо никто и не смотрит, взять коней под уздцы и все — вольный, как ветер в Диком поле, обдувающий ягодицы половецкому хану. Но стоит ли разбрасываться теми, кто мог бы мне помочь освоиться в обществе? Да и, честно сказать, руки чесались до жути. И одна из качественных «чесалок» — это гнилые зубы Вершилы.
— И чего это вы, люди добрые, мальчонку забижаете? — сказал я, стараясь хоть в малом выдерживать стиль общения, которым, как мне кажется уже чуть проникся.
При этом я несколько забылся и о том, что сам в годах младше, скорее всего, Спиридона. Но по физическим показателями, да, он малец.
— Во те, Христос Спаситель, и ентот тут. Ты что, тать? Обворовать меня решил? Глянь, люд честной, колита у него моя! — кричал Илья, перестав лупить железякой на веревке лежащего без движения Спиридона.
Железяка, значит, это тут такое кадило.
— И сказал Христос: «А я говорю вам: если кто-то рубаху желает у тебя отсудить, пусть забирает и плащ», — вырвалась у меня фраза из Нового Завета.
О как, оказывается! А я подкованный в вере. Это хорошо.
— Бейте его! Бесовский он! — закричал Вершило, который встал рядом с лжепопом Ильей.
Я улыбнулся. Бить дьячка — это одно, а вот на меня нападать не спешили. Многие отворачивали глаза, но один взгляд, внимательный, жесткий, я почувствовал. За спинами толпы из человек сорока, которые высыпали из церкви посмотреть на избиение Спиридона, был кто-то, кто изучающе на меня смотрел и выжидал, не проявлял себя.
Я не экстрасенс какой, хотя от этого мира, где я очутился, можно было ожидать чего угодно, хоть и появления сверхспособностей. Но всегда чувствую взгляды, ощущаю интерес к себе. Может быть, это последствия пребывания на войне, или увлечения психологией, которую, наряду с большим количеством иных направлений и наук, стал самостоятельно изучать до подписания контракта. Я, словно зверь, чувствовал отношение к себе, вот Спиридон, он кажется безобидным, а тот взгляд, который продолжает меня прожигать, он опасный.
Кому ты дорогу перешел Владислав? Или это не враг?
— Кайся, грешник! — нашелся, наконец, лжепоп и направил на меня массивный, но грубо исполненный серебряный крест!
— Я ли грешник? — усмехнулся я, поглядывая на то, как сразу четыре человека пробуют обходить меня со всех сторон.
Илья несколько опешил, посмотрел на свой крест, на меня, на крест, вновь уставился на меня. Не работает, стало быть, оружие. А все потому, что в руках у лжеца.
Между тем, один из мужиков дернулся на меня, расставив руки, словно хотел обняться. Но вряд ли он решил наградить меня «обнимашками», скорее охватить, взять в тиски, чтобы дать другим возможность включиться в процесс избиения, моего большого тела.