Есть еще Вячеслав Владимирович, более старший сын Владимира Мономаха, чем Юрий, но Вячеслав пассивный и доживает свои года во чревоугодиях и молитвах, чтобы Бог простил ему этот грех.
У Юрия Владимировича прав больше, но Изяслав, сдерживающий Степь, управляя самым южным русским княжеством, Переясвлавским, популярнее Долгорукого. Во-многом, именно на контрасте дружественного отношения Всеволода Ольговича к половцам и непримиримого у Изяслава, переяславский князь кажется оплотом православия и защитником Русской Земли. Хотя, мне понятно, что тут все не так однозначно.
— Ты не забывай, что еще новик. Я при дружине сказал, что сделаю тебя десятником, но когда выйдем из Киева. И я услышал тебя и твои предостережения. Дружина останется в Киеве, пока не пройдет Круг. О Вышате никому ни слова. Ты предложил распространить слух по Киеву, что Изявлав Мстиславович выдвинулся из Переяславля? Я отправлю весточки кому нужно об этом предложении. И будь острожен, коли кто прознает, что ты замешан в таких делах, то от своих слов откажусь, а тебя сам убью!
На этих словах юный Ростислав, сидящий по правую руку от князя, на чуть меньшем стуле, вздрогнул, и со страхом в глазах посмотрел на своего родителя. Ничего, Ростик, привыкай к «реал политик». Так политика и делается. И даже большой обиды у меня на князя нет, так досада, все равно подобные слова слышать неприятно. Но и я на месте Ивана Ростиславовича поступил бы похожим образом: избавился от возмутителя и раздражителя.
— Сам-то куда ходишь, какой уже день? — спросил князь, возможно стараясь сменить сложную тему для разговора.
Понятно, куда хожу. Молодой организм никак не насытиться, а Рахиль оказалась, может и слишком темпераментной и сексуально озабоченной. При этом, меня используют, как осеменителя. Прерываться Рахиль не дает, зажимает бедрами… Последнее наше с ней близкое общение было жестким. Нет, не в плане всяких там «оттенков извращений», а жестким был разговор. Я вырвался тогда от нее и высказал, что думаю. Был момент, что чуть не ударил. В этом времени такое вполне даже допустимо, «бьет, значит любит».
— Молчишь? Может потому ты еще именно нынче про Вышату поведал мне, что он рассказал о твоем блуде? — князь усмехнулся, что показывало, что он не так, чтобы радеет за мораль в своей дружине.
А у меня прибавилось причин топить Вышату. Вот же пакостник? Разузнал же. Мои новики проболтались? Нужно позже разбираться.
— И еще. Мы не станем участвовать в бунте, но я не буду рассказывать о нем великому князю. Совет горожанам дам. А ты… Будь осторожен, иначе я тебя не знаю, — принял решение князь.
Плохо, что упертый Иван Ростиславович не хочет просто избежать проблемы. Ему достаточно уйти из города и все, искать покровительства какого-нибудь другого князя. В иной реальности, каким-то образом Берладнику удалось выйти из Киева и найти в Смоленске прибежище.
Что не так в нынешней реальности? Что изменилось? Во-первых, князь отказывается уходить из Киева потому что слово давал, о Круге сговаривался. Во-вторых, не будь меня тут, многое могло не произойти. По крайней мере, интерес Богояра к дружине Ивана Ростиславовича был был намного ниже, он не стал бы дожидаться князя-Берладника, ушел бы из Киева. Да и князь, получив отказ от киевского правителя, так же должен был уйти. Не было бы дуэли, скорее всего.
Так что свою «бабочку» я раздавил, и весьма вероятно, что история Руси пойдет чуточку по-иному. Теперь нужно найти ту поляну, где летает как можно больше бабочек и начать давить самых красивых из них. Менять в пока еще Богоспасаемых русских землях нужно многое.
А пока я сказал князю все, что должно. И мне есть чем заняться
— Что услышали в граде? — спрашивал я у своих новиков. — Удалось слухи помножить?
С самого утра девять молодых воинов и один «недодьяк» были мной направлены на прогулку по городу. Я сказал им на что обращать внимание. Чаще всего восстания совершаются не спонтанно, а те, кто при деньгах в городе всячески пытаются уберечь свои капиталы. Тогда дорожают продукты питания, которые люди начинают закупать впрок. Пропадает из свободной продажи оружие, или же ценники на любой нож взлетают до небес.
А еще люди… Большинство не умеют скрывать эмоции. Да чего уж там, элементарно держать язык за зубами. В городе, где готовятся массовые выступления и протесты всегда витает напряженность. Это мы и выяснили.
А еще они просто говорили всем подряд, что, дескать, слышали, что Изяслав Мстиславович идет на Киев, прознав, что киевляне за него. Так что очень скоро у мятежников будет помощь. А еще, что половцы прибыли в Киев, чтобы поддержать Всеволода, они язычники, да на православный праздник пришли. Кощунство! Свою лепту в события я уже вносил.
— Что делать будем? — спросил Боброк, который и сам, прогуливаясь по лавкам и побывав на Подоле, уверился, что горожане готовятся воевать.
— Еще раз все перескажем Мирону. Пусть он пробует убеждать князя. Нельзя оставаться в городе. Или же обоз нужно убрать из города, чтобы бежать, али воевать, было сподручнее, — сказал я.
— Мирон будет первым, кто скажет против бегства. У него уже завтра Круг. Это будет, словно десятник от Богояра бежит, — резонно заметил Лис.
— Тогда нужно рассказать полусотнику Никифору, — предложил Ефрем.
— Через голову десятника не хорошо. Нужно обоим рассказать, но первому Мирону-десятнику, — сказал я. — И быть готовыми. Я иду к Арону, буду говорить с ним.
— Знаем мы почему ты к Арону… — попробовал поддеть меня Боброк, но я так посмотрел на его, что молодой воин не стал испытывать свою судьбу.
— Ты? — на входе в купеческую усадьбу встречала меня Рахиль.
— Я. Отец твой где? — просил я, не реагируя на ставшую часто вздыматься женскую грудь.
— Скоро будет, — растеряно отвечала Рахиль. — А что с тобой?
— Рахиль, я не бычок, что телку для приплоду кроет, я быть таким не хочу и не буду, — отвечал я.
Но как же она хороша…
— А я уже и не заради дитяти, по нраву ты мне, — чуть ли не плача, отвечала, потупив глаза, Рахиль.
Стол… Задранный подол… Стоны и выкрики… Прощальная страсть… И чуть грязноватый пол…
— Изяслав Мстиславович вышел на Киев. Наш князь идет! — с такими словами ворвался в трапезную Арон, когда Рахиль-Ирина поправляла свое платье.
— Откуда знаешь? — спросил я.
Арон явно не ожидал меня видеть тут, да еще и со свидетельствами явного пользования его дочери.
— Да все уже в Киеве знают, — растеряно сказал купец.
Да, ожидаемые, желанные слухи и сплетни разлетаются с небывалой быстротой. Киевляне хотели Изяслава? Так я дал им надежду. Теперь точно будет серьезный бунт.
— Увози Рахиль, или я найду тебя, коли выживешь и сам убью, — зло сказал я, посмотрел на девушку, улыбнулся уголками губ и ушел.
Все, что нужно, я узнал, свое слово сказал. Уже завтра намечен бунт, завтра же состоится Круг до смерти между двумя людьми, так или иначе, но связанными со мной, завтра история изменится.
Я спешил обратно, в расположение. Предстояло сделать все, чтобы обезопасить себя. Вывезти наши вещи из города, оставить себе только оружие, наметить пути отхода и выхода из города.
— Пришел? В Круг, акаем! — кричал Вышата, когда увидел меня, возвращающимся от Арона.
Сам полусотник был привязан к столбу. Но рот кляпом не закрыт. Такой себе бультерьер на привязи. Подойдешь, руку протянешь, того и гляди, откусит. Но на вызов нужно ответить, унижать Вышату я не хотел.
— В круг в стрясную неделю, перед Воскресеньем? Побойся Бога, полусотник! — отвечал я, стараясь не ухмыляться. — Давай на третий день Пасхи в Круг?
— Ты меня предателем назвал? — не унимался Вышата. — Это опосля твоей встречи князь осерчал. Я не предатель!
— Третий день Пасхи! — сказал я и поспешил уйти. — И не называл я тебя никем. Князь разберется.
Ни в коем случае я не отказываюсь от того, чтобы биться с Вышатой, вот только этот поединок не вовремя. После разговора с Ароном, я как-будто многое увидел. В городе прямо наэлектризовалась атмосфера. Все встречные смотрели друг на друга исподлобья, зло. Достаточно просто даже какому половцу ударить православного священника, такое начнется…
Вопрос с Вышатой решился через пять минут после того, как он предложил мне поединок. Его повели в подвал усадьбы. Меня несколько поедала совесть. Скорее, она была вызвана эмоциями не человека из будущего, а того самого Владки, который сильно опасался, что полусотник взят под стражу несправедливо. Даже если так, хотя рыльце у Вышаты в пушку, это точно, полусотник мешался под ногами. А вот с другой стороны, с поля зрения пятидесятидвухлетнего человека, посвятившего себя войне, Вышату жалко не было от слова «совсем». Если он предатель, то из-за его действий вся дружина под ударом.
Раздав нужные приказы своим новикам, поставив в известность Мирона, через некоторое время я наблюдал, как уходят три телеги и четырнадцать коней нашего молодого десятка, имущество которого уже сравнимо с тем, что имеют старшие воины. А еще мы накупили солонины, соленого же сала, всяких моченых груздей и рыжиков, зерна.
А дальше, как и днем ранее, я тренировался с Мироном, понимая, что уровень владения десятником меча недостаточен, чтобы иметь превосходство над Богояром.
Бился на деревянных мечах с Мироном, а то и дело, но думал о Рахиль, гнал мысли, но подростковые гормоны так шалили, что выкинуть из головы образ обнаженной чернявой девушки было крайне сложно. Просто этим нужно переболеть. Как человек, обладающий сознанием пятидесятидвухлетнего я умею отличать влюбленность от настоящих долгосрочных чувств. Мое молодое тело получило то, чего так долго жаждало. Теперь нужно успокаиваться и работать.
На всенощную сходил так, чтобы показаться в храме и под шумок уйти. Пасха — это хорошо, но нужно поспать, чтобы во время событий быть в нормальном состоянии.
Уснуть перед важнейшим днем было сложно. То Рахиль, то некоторые мысли о вероятном будущем. Думал, сопоставлял, как угрозу половцев, булгар, венгров и ромеев. Как это часто бывает, ни к каким четким выводам, которые бы перекрывали ранние рассуждения, не пришел и заснул преступно поздно.