Хитро получается. Елтук имеет своего человека в Киеве, даже сотню из половцев-кипчаков, которые помогают половецким ханам ориентироваться в русском городе. И тогда что? Хан Елтук следит и шпионит за всеми ханами, которые имеют отношения с русичами? Акум перевел свой взгляд на брата-хана, который вознамерился, видимо, стать старшим ханом, или как тогда величать? Великий хан? Не будет такого, половцам сложно объединиться. Так считал Акум, а вот Елтук имел несколько иное мнение и стремился как раз возглавить Совет половецких орд, который еще, правда, предстояло создать.
— И тогда я, выполняя приказ своего бека, Гурандухта, ушел, — закончил рассказывать Алкан.
Десятник в своем рассказе почти ничего не утаил, может только о своей маниакальной страсти к русской девице не сказал. Десятник понимал, что хан Елтук, его приближенные, многих спросят об обстоятельствах того боя у брода. Алкан не был уверен во всех двадцати воинах своего большого десятка, а тут еще и девица, которую так же допрашивали.
— Ты покинул своего бека, вопреки воле своего бека…
— Елтук осмотрел свой шатер, почти не заостряя внимания на присутствующих, а после приказал. — Убейте его, он не достоин оставаться в живых!
Два охранника, которые дежурили у выхода из юрты и бывшие ранее предупреждены о том, что им предстоит рубить голову десятнику Алкану, сделали свою работу профессионально. Пока один охранник с первого же удара почти снес десятнику голову, которая осталась болтаться лишь на куске кожи, второй прикрыл ханов шерстяным полотном, дабы кровь не забрызгала правителей орд.
А вот Рахиль обильно кровью ее мучителя обдало. Девушка почти и не поморщилась от такой грязи, в виде крови, быстро свёртывающейся на рубахе рабыни, ее лице, руках.
А в это время ханы Акум и Белук пристально смотрели на Елтука.
— Ты хочешь, брат-хан, чтобы я вернулся в свою орду и более не приезжал на наше общее стойбище в Шарукань? Что ты хочешь показать этой казнью? — спрашивал Белук. — Зачем все это нужно было показывать? И почему ты казнил провинившегося десятника не по обычаю? Знай, что я собираюсь принять участие в том, чего ты хочешь, я испытываю ненависть к русичам не меньшую, я даже на время подчиню тебе часть моих воинов, но я никогда не подчинюсь тебе, брат.
— А я того и не требую. Но, хочешь, я подарю тебе русскую рабыню? — усмехнулся Елтук.
— Я не столь молод, чтобы забавляться с русскими женщинами, мне нужно думать о наследнике, а не растрачивать себя. Оставляй ее себе и возьми выкуп. А вот то серебро, что бы возьмешь за девицу, можешь мне отдать, я найду у кого за эти деньги купить брони для своих воинов, — отвечал Белук.
— Ты мне отказал? А Белуку в дар даешь девицу? — взбеленился хан Акум.
— Брат-хан! — чуть повышая голос сказал Елтук. — Белуку от меня ничего не нужно, он кочует южнее, там с русскими редко можно встретиться. А ты пришел с просьбой о мести, да еще и не разобравшись, кто именно тебя стравливает с Галичем. Но ты можешь выкупить эту рабыню. Ее родне я пошлю вести о четырех сотнях гривен, тебе, как моему брату, отдам полонянку за три сотни.
Лицо Акума скривилось. Три сотни за русскую рабыню, пусть и такую ладную? Это сумасшествие. Да и не станет он тратить такие деньги, иначе ранее беки, и без того уже злые, точно спросят с хана.
— Что с Галичем? Вы поможете в набеге? Пусть даже на мой отряд напали и не они? — смирившись, пусть и на время, с участью быть младшим среди иных ханов, спрашивал Акум.
— Брат-хан Белук, ты как считаешь? Я думаю, что можно не показывать того, что мы знаем о неучастии Галича в бою с воинами хана Акума и предъявить им виру. Сделаем это уже завтра, после подождем. Новый князь Киева не сможет оставаться в стороне. Если он не пошлет помощь Галичу в такой обстановке, не предупредит Владимирко Галичского, что все три хана собираются в набег, то его не признают великим князем. Получится, что Киев ослабнет, Великая стена окажется пустой. Мы подпалим все засеки, разрушим и сожжем все русские крепости, ударим и по их деньгам, которые вкладывались в строительство обороны от нам.
Наступила пауза, Белук многозначительно поглаживал свою остроконечную бороду. Хан одной из сильнейших ближайших орд размышлял. Да, момент для набега выдается очень удачный. В Киеве произошласмута, там многих убило, Русь лишилась может и чуть меньше тысячи опытных бойцов, составлявших ранее дружину Всеволода Ольговича. Это очень много. А еще Киев не сможет собрать ополчение в виду того, что многие киевляне погибли в бунте. Так что нужно бить и прямо сейчас, не давая русичам время опомниться и восстановиться.
— Твой план не глуп! — сказал после продолжительной паузы Белук. — Давайте обсуждать!
*…………*………….*
— Не кручинься, Спиридон, съездишь с епископ Климентом Смолятичем в Туров, там и рукоположат, — успокаивал я своего товарища.
— Он мог и сам… — словно обиженный ребенок говорил Спирка. — Зачем тогда я все службы и молитвы рассказывал, зачем житии пересказывал и евангелие?
— Ну ты же хотел сразу быть пресвитером? Кабы крестить, да причащать мог? Так что все правильно, — говорил я, уже несколько утомившись объяснять очевидное Спиридону, то, что и он сам, даже лучше меня, знал.
Да, Климент оказался принципиальным малым. Когда в первый раз князь с ним поговорил и сперва, чтобы понять степень лояльности епископа, попросил о незначительной просьбе — рукоположить Спиридона, дабы он в походах окаймлял паству свою, а после, так и на земле церковь сложить, то Климент отчитал Ивана Ростиславовича, как дите малое.
Я не был на этой встрече, но слухи просочились. Скорее всего, сопровождение князя проболталось. Мне такое поведение епископа больше даже понравилось. Принципиальный мужик, в смысле, священник. Раз для рукоположения нужны два епископа, так и быть тому. А все остальные, так сказать «упрощенные» процедуры, от Лукавого.
И такой епископ есть, по близости, так и не один. В Турове есть епископ Иоким, по сути, соратник Смолятича, пусть сам и из ромеев, но славянского роду-племени. Вот к нему и направляется Смолятич. Еще ближе был Черниговский, но борьба Владимировичей и Ольговичей не позволяла Смолятичу рассчитывать на лояльность черниговского князя.
— Побудешь, Спиридон, при будущем первом митрополите Всея Руси русского происхождения, — подбадривал дьячка.
— Думаешь его одобрят в Константинополе? — удивленно спросил Спирка.
Я не стал вдаваться в подробности, а многозначительно промолчал. Я не думаю, я это знаю. Вернее, вспомнил, что Смолятич будет-таки митрополитом, но вот насчет того, какое мнение по его кандидатуре будет у Константинопольского патриарха — вопрос. А еще мнение Ольговичей нужно учитывать, так как Климент явно не их человек. Вроде бы, там какой-то церковный конфликт вышел, где центральной фигурой был Смолятич.
— Все, пошли в мастерскую, посмотрим, как там твой новый самострел, — сказал я и чуть ли не силой выпихнул из дома Спирку.
Мы проживали на самой окраине Гомеля, или как тут его называют, Гомий. Наш дом, примыкавший к гостиному двору, был неказист и должен именоваться скорее полуземлянкой. И полов не было, лишь утоптанная земля, частью дом уходил в землю на метр точно. И то, такое вот жилище получил я, как десятник. Иные спали во дворе, а часть дружины, так и вовсе стала лагерем в версте от последнего городского строения.
Гомий был большим городом, что изрядно удивило. Конечно, своими размерами он сильно уступал Киеву, но превосходил Берладу. А более сравнивать мне и не с чем. Вот только Любеч еще я видел по дороге в Гомий. Так тот город показался мне так же меньше Гомеля.
Высокий холм с площадкой под детинец, река Сож, речушка Гомеюк, впадающая в него, а вокруг много болот. Сложно подступиться к городу, но болота тут играют и другую роль. Они содержат в обилии сырье для металлообработки, на чем Гомий и специализируется.
— Ты глянь, какая пошла! — сказал я, указывая на девицу, которая, заприметив мой интерес резко зарделась и закрыла свое лицо ладонями.
Спиридон не отреагировал, хотя интерес к противоположному полу имеет, бывало начнет озвучивать свои требования к будущей жене, так меня сразу в сон клонит, так как Спирка в этот момент нудный до зевоты.
Я примечал, что в Киеве девушки и женщины носят огромное количество стеклянных украшений? Не правда, мне тогда просто было не с чем сравнивать. В Гомиеженщины кажутся полностью стеклянными, они и на одежду цепляют и не только бусы, но и те же браслеты. Идут такие себе… стеклышками позвякивают!.. А потом эти браслетики ломаются падают на землю, а студентам-археологам через лет так через девятьсот находить обломки!
В мастерскую мы не зашли, только лишь спросили у низкого «гнома», как там заказ на пластинчатый доспех для Спирки, мой комплект, ну и десять самострелов.
— Брнсх, шпрб, всякие… — пробурчал «гном».
Нет, это не какой-то язык Средиземья и передо мной не сказочный персонаж, а реальный человек, вот только он не русский. Чех, скорее всего, это у них в словах много согласных букв, что и не выговоришь.
— Самострелы мои? — настаивал я.
— Есть… — мастер показал четыре пальца, потом подумал и выставил три пальца. — Дня.
Хорошо, что не один день, иначе мог и средний палец показать мне, сообщая куда мне идти со своим заказом.
Почему тут чехи и не только они, но и мазовшане, к примеру? А пригнал Ростислав Мстиславович с тех краев, или забрал у полоцкого князя. Так тут принято: удачный поход, так ремесленников полонить и посадить в своих городах. С крестьянами реже подобное случается, земли разработанной не так, чтобы сильно много, особенно в Смоленском княжестве, своих рядовичей, да холопов хватает, но случается, что и на землю полоняных садят.
— Злой кузнец, — озвучил свой вывод Спирка, когда мастер ушел внутрь огороженной бревенчатым забором мастерской.
— Абы сделал то, что от него просят, — сказал я и решил прогуляться по городу, Спирка же в который раз за последние два дня вновь пошел в церковь.