— Богрянородный василевс, я человек уже старый и многое повидавший. А также я уже начал писать историю империи ромеев, которую знаю. Потому могу предположить, как поступили бы в такой ситуации иные, конечно, менее великие владыки и правители Константинополя, чем ты, василевс, — начал свою витиеватую речь Зонара, но был перебит относительно молодым императором.
— Спасибо, старик, но я не считаю себя более великим, чем дед мой Алексей Комнин. Когда придет тот час, что турки-сельджуки сложат свое оружие и зарежут последних своих боевых коней, вот тогда и будет величие мое истинным. Впрочем, то, что ты говоришь, мне нравится, — сказал василевс, которому явно пришлись по душе льстивые речи.
За всего два с половиной года своего правления, Мануил еще не насытился лестью, и только начинает ее распознавать.
Турки — сила, которая может вовсе сточить империю ромеев. Иоанн Зонара был убежден, что победить сельджуков Визанстийской империи уже не суждено, в таких войнах нужен совсем другой подход, когда все ресурсы государства направляются на противостояние. Но империя ромеев уже не такое государство, чтобы сплотить народ и воевать на уничтожение противника. При том, что до Алексея Комнина было еще хуже, новая династия немного, но навела порядок в державе. Но это временно, Византия обречена на упадок. Однако, разве о таких панических мыслях можно сообщать василевсу?
— Ты теряешь Галич, василевс. Без деятельной поддержки князю Галичскому Владимирко, ему просто не удержать власть. Новый киевский князь Изясвлав всегда был против влияния твоей империи на Русь. Вот он и поставил Климента Смоленского на митрополичий стол… — доступными словами, используя некоторые чуть заметные приемы, позволяющие подталкивать Мануила к нужному решению, говорил Зонара.
Как человек уже почти церковный, Иоанн не мог безучастно смотреть на то, что русская православная церковь постепенно, но неуклонно отдаляется от Византии. Вот и настал тот момент, когда русские решились и посадили своего митрополита, не дождавшись ответа из Константинополя. Но как скинуть митрополита, которого поддержали большинство епископов Руси, греков, между прочим?
— Твоим другом, великий василевс, ранее поспешил назваться Ростовский князь Юрий Владимирович, — сказал Зонара и сделал небольшую паузу, чтобы увидеть реакцию императора, по которой можно понять степень внимания и интереса Мануила к словам старика.
— Да он, этот князь, рассчитывал на то, что объявляя о дружбе со мной, он добьется для себя митрополита в Ростов, — напрягая собственную память, говорил император. — Но это было с моим отцом. Я лишь принял поздравления от ростовского наместника.
Император намеренно порой называл русских князей «наместниками». В целом, при дворе василевса считалось, что Русь — то некое эфемерное образование, в той или иной степени, но находящиеся в подчинении Константинополя. Однако императору официально присягнул, на манер принципов европейского вассалитета, только галицкий князь, Володимирко.
— Все так, василевс, но нынче же нет реакции Юрия Владимировича на то, что Климент из Смоленска стал митрополитом. Он признал киевского митрополита, или затаился настолько, что внешне не показывает свою позицию. И должно быть пристальное внимание к тому, что именно на землях Ростово-Суздальского князя… наместника расположилось христианское Братство, — сказал Иоанн Зонар и вновь сделал паузу.
Он не обманулся. Конечно же, император, который уже выглядел уставшим от разговора, вновь оживился. Старик знал, как подавать информацию, чтобы василевс был постоянно во внимании и проявлял интерес.
— Не томи, старик! Что еще за братство. Мне говорили, что русичи создали Орден по примеру того, как это организовывают паписты. Так ли это и насколько это Братство сильное? — проявлял нетерпение василевс.
Иоанн Зонар намеренно сделал еще одну небольшую паузу. И, как только старик почувствовал, что император готов взорваться, он поспешил сказать:
— Они пока не столь сильны, как тамплиеры или госпитальеры. Но, мой повелитель, это братство может расти и становиться могущественной структурой. Даже твой вассал галицкий князь, и тот даже отправил какую-то помощь братству. Я спрашивал у священников, которые бывали на Руси. Они все говорят, что иноков-воинов по монастырям и русским храмам можно собрать более тысячи. Нынче в братстве может быть и более пяти сотен воинов, — докладывал Зонар, подталкивая императора к определенному решению.
— Старик, не томи меня. Что предлагаешь делать? — спросил василевс после того, как Зонар ходил вокруг да около проблемы, больше ее описывая, чем помогая решать.
— Путь первый простой, великий василевс… — начал предлагать решения Иоанн Зонар.
Среди предложений были, как самые простые, например, оставить все, как есть, как и более сложные в стиле и традициях Византии. Императору Мануилу понравился вариант, по которому следовало потребовать от братства участия в делах не столько русских, сколько всего православного мира, следовательно именно в делах Византии.
— Значит, старик, сперва ты предлагаешь им помочь? Дать серебра, тканей, оружия, их руководству отдельные дары? — подводил итог разговора Мануил. — А еще послать к ним людей верных мне дабы понять, что это за братство, вырвать его из лап киевского митрополита-самозванца, а после того, как этот православный Орден станет сильным, отправить его, скажем, в Египет, воевать за наши интересы.
— Или против венгров, или против печенегов, что до сих пор выше по Дунаю кочуют. Если удастся перехватить идею у русских князей и самозваного митрополита, сделать Братство подчиненным Константинопольскому патриарху напрямую, мы получаем такой рычаг давления на Русь, еще больший, чем сама церковь. Русские княжества станут приносить тебе клятву вассалитета, — подливал масла в огонь Иоанн Зонар.
— Вот это ты все и сделаешь, а после представишь мне твоего преемника протасикрита по делам Руси. И только после этого отправишься в монастырь, старик, — сказал василевс и жестом показал, что разговор закончен.
Мануил и сам думал ранее над тем, чтобы основать христианский православный Орден, который мог бы хоть что-то противопоставить латинским орденам. Но система государственного управления в Византийской империи не могла допустить наличие такой силы, как некий воинствующий орден. И без этого хватает потрясений и попыток государственных переворотов в империи. А вот где-то на периферии, а Мануил вопреки здравому смыслу считал Русь периферией Византийской империи, существование воинствующего ордена вполне возможно. Главное, чтобы эта организация не была направлена против Византии.
Но, почему он буквально два часа назад вспоминал те хроники византийских авторов, где описывались походы русов на Византию?
*…………….*………….*
Войдя в дом, я сразу обратил внимание на то, что внутри горниц-комнат было много росписи на стенах. Цветочные орнаменты на штукатурке исполнены очень даже красиво, я бы сказал, что профессионально. Именно это более всего меня заинтересовало. Я еще особо не встречал проявления художественного творчества в этом времени.
Вернее, не так. В том же Киеве храмы были расписаны, и даже неплохо, но и архитектура, и роспись — все это связывали с византийскими мастерами, никогда с русскими. Митрополиты, присылаемые на Русь из Константинополя, привозили с собой зодчих, художников, при этом иконопись так и не развили на русских землях. Но здесь, почитай, в захолустье, я увидел профессиональные, или же талантливые рисунки, не по канону, а по фантазии и творческому порыву творца, что было отчетливо видно в замысловатых узорах.
— Владислав! — воскликнул Арон, который сидел за столом в самой большой горнице.
— Вот, как и обещано было, прибыл твой… Вызволитель, — усмехнулся Кучка, пытаясь меня взять за плечо, чтобы подтолкнуть вперед.
Я увернулся от такого панибратства, а рука боярина потянула все его тело вперед. Степан Иванович пошатнулся, сделал шаг, но удержал равновесие. Последовал гневный взгляд, который я без труда выдержал.
— Ты помни, что гость, может быть, и не гостем вовсе, — прошипел Кучка.
— Ты прав, боярин, так бывает, — спокойно отвечал я.
Пришло понимание понимание: тактика и модель поведения, что были выбраны мной ранее, не могут работать. Нужно срочно перестраиваться. А все потому, что боярин слишком многое позволяет себе. Есть вещи, которые нельзя никому оставлять безнаказанными.
Еще немного «игры в гляделки» и Кучка, усмехаясь каким-то своим мыслям, все же переводит ситуацию в шутку.
— Это вот какие молодые нынче пошли! Никакого почета к старикам, — усмехнулся Кучка.
— Какой же ты, боярин, старик? В своем расцвете нынче, — сказал я, отзеркалив улыбку Степану Ивановичу.
Холодная война предотвратила горячую фазу. Я для чего-то нужен Кучке, ну а он пока мне. Так что будем любезничать, но уже прекрасно понятно, и мне и моему оппоненту, что нам предстоит стать врагами. Может так быть, что Кучка просто не хочет обострять отношения с Братством. Моя смерть в его доме не оставляет шансов Братству остаться в стороне. Все я тысяцкий.
— Я оставлю вас, говорите! А люди твои пусть идут в трапезную и там отобедают, — сказал боярин, бросил взгляд на одного из воинов, который был внутри горницы, и ушел.
Не наедине он оставил нас с Ароном, а под присмотром. А я чувствовал себя не тем, кто приходит в тюрьму навестить товарища, а уже, пожалуй, заключенным.
— Ты как, купец? — спросил я у Арона.
— Как в клетке зверь какой диковинный. Кормят от пуза, иногда разговаривают, но клетку закрывать не забывают. По какому праву он меня держит тут? Я к тебе шел, — стал возмущаться Арон, а я приложил палец ко рту, показывая, чтобы он не говорил громко.
Пусть соглядатаи напрягают свои уши, стараясь расслушать суть разговора, нечего им облегчать жизнь.
— От Рахиль вести есть? — спросил я.
— Да… — сказал Арон и пристально на меня посмотрел.
— Не томи, купец! — потребовал я.