Банда Колуна была своего рода инструментом в руках некоторых купчин из Киева. При помощи такой ватаги можно было решать немало проблем, или даже предупреждать неприятности в коммерции. К примеру, хочет кто-то поторговать в стольном граде, да не по правилам, которые нашепчут купцы городские. Ну так, получи разбойничий набег.
— Горыня? Приказал забрать девку? — догадался Лис.
— Он, — признался разбойник.
Теперь была очень серьезная дилемма. С одной стороны, десятник хотел сдержать сказанное слово, отпустить за выкуп остатки разбойников. С иной же стороны, можно нажать, надавить, узнать, где у них схрон, ну и забрать все, естественно, убив разбойников.
— Давай выкуп и уходите! — сказал Лис, посмотрев на оставшихся шестерых разбойников.
Через два часа десяток воинов, отправленный вместе с разбойниками за выкупом, вернулся и, действительно, все, что обещал за себя и своих людей, Колун отдал.
— Это слабость, или милость? — несколько дней после произошедшего задавал себе вопрос Лис, но не находил правильного ответа. — Или проведение и так должно было случится, вопреки всему?
— Это милость, — сказала Ирина-Рахиль, которая услышала самокопания парня.
— Куда тебе о том знать? — сказал парень, усердно отворачивая глаза.
Он не мог смотреть на женщину, так Лис становился слабым, даже рука, которая не была сломаной, дрожала.
Глава 15
Возвращение домой было будничным, привычным. Природа уже так не радовала, как раньше. Пейзажи становились обыденными, приевшимися: снег, лес, пригорки… Когда сидишь в каменном многоэтажном доме в отапливаемой квартире у телевизора, тогда да — все это красоты неописуемые. Либо, когда окажешься на чужбине и начнет сердце русское щемить после водочки басурманской, да в тоске по березкам… Также хочется очутиться в заснеженном отеческом лесу. Но он, лес, везде. Снега, снега, нет даже заправки, чтобы зайти погреться. Да, чего уж там — нет климат-контроля. Но унынию бой! Оно от безделия.
На самом деле, в переходах ничем толком и не занимались, если не считать того, что мы вновь шли через бывшие земли радимичей, призывая-таки молодых парней оттуда вступить в наше братство.
Конечно, выше, чем статус послушника-воина никто таким воинам не даст, но я уверил, что возвышение кого бы то ни было зависит только от качеств самого человека.
Пусть, я и лукавил в тот момент, так как даже в Братстве сословность имела место быть, но если говорить за себя, то в своем отряде, своей формируемой тысяче, я готов ставить десятниками тех людей, которые смогут потянуть такую службу. Я бы и сотниками ставил, но в последнем случае в Уставе записано, что такие назначения могут осуществляться только с согласия воеводы.
На троих человек такое согласие было добыто во время переходов домой. Получалось, что у меня теперь четыре сотника и, да, четыре сотни воинов точно будет, это я про конных, с пехотой еще не знал, что получится. Геркула я бы и вовсе поставил кем-то вроде «младшего тысяцкого», так как он по статусу и опыту уж точно более могуч, нежели Боброк, Фома, ставшие сотниками.
Отдельной фигурой был Алексей, который из Киева рванул в Новгород-Северский, чтобы вывезти оттуда хоть что-то из нажитого имущества. Обещал и людей привезти. Родич несколько избавляет меня от обязанности его излишне опекать. К примеру, он обещал, что сотня воинов у него будет точно. Кроме тех людей, которых дядька привел с собой первоначально, он планировал еще привезти других, которые, по его словам, будут верны сотнику Алексею. Витязю-брату ли, даст ли воевода такой высокий статус Алексею? Вот этот вопрос пока еще не решен окончательно.
Я рисковал, очень. Направляя в свои земли людей, причем, делая это по зиме, я создавал напряженную ситуацию, когда, может быть, просто не чем будет питаться. Мы себя обезопасили на зиму всеми продуктами с расчетом, что кормить придется не более шести сотен человек вместе с селянами.
А сейчас во Владово ехало дополнительно уже около сотни человек без военного пополнения. Это и мастера-кузнецы из Гомия, несколько мастеров из Киева, стекольщики. Вез я и артель строителей, которые, правда, пришлось верить только на слово, умеют работать с камнем. Вроде бы как они работали под началомвизантийских храмостроителей, что такое плинфа и как ее класть знают. Но, если что, то будем учиться вместе, в том числе и методом проб и ошибок.
А в Москве благодаря задержке поезда в Смоленске нас нагнал Алексей. Не Кучково, в Москве, так как отстраивался город семимильными шагами. Еще две сотни, даже больше, людей было с моим родичем. И пусть они были груженными припасами, всяким добром и вполне себе одеты в теплые одежды, — это была новая проблема, новый вызов. Что ж, для русского человека привычна штурмовщина, когда пятилетку за три года или отстроить город за три дня.
Будем штурмовать и всех воинов на несколько дней отправим за заготовки строительного леса. Не зимой это нужно делать, но как уж есть. Нам нужно было быстро построить более двадцати общежитий и еще более сотни домов для ремесленников и новых десятников.
Казалось, что именно эти вопросы и должны определять вектор разговора между мной и нагнавшего мой поезд родича. Но, нет, волновала иная проблема.
— Ну, и зачем она мне? — не унимался и все спрашивал Алексей.
— Ты еще не стар, выглядишь так и вовсе молодым, — приводил я новые доводы.
— Ты не заговаривай меня. И какая девке разница, как суженый выглядеть будет. Это ее девичьи грезы, ничего не имеющие общего с реальностью. Коли у тебя над ней власть, то скажешь и пойдет за того, на кого укажешь, но мне это зачем? — продолжал упираться родич.
— Мне еще раз нужно повторять тебе, что девица с приданным, отказаться от которого я не могу, все Братство не может просто взять и отдать земли Улиты. Она хороша собой, даже слишком. Что тебе нужно? В любом же случае семью заводить, — говорил я.
— Слишком великий напор на меня. Ты так будто хочешь избавиться от девицы, сам не будучи женатым, оттаешь мне. Для чего спешишь ее подсунуть иному? — сказал Алексей и не сказать, что не был правым.
Да, я сватал Улиту своему дядьке. Лешко-Алексей сопротивлялся отчаянно. Он вовсе ранее высказывался против женитьбы, мол, еще раз такое переживать и беспокоится о семье, ему не в досуг. Весной в поход, так какая жена? Помрет Алексей в бою и дело с концом.
Может, его несколько отпугивала и та настойчивость, с которой я предлагал ему Улиту. Но вот понимаю же я, что нагрешу. Рядом с ней постоянно нужен самоконтроль и колоссальная выдержка, чтобы просто не разорвать стерву. Это я такие вот фантазии включаю, извращенные. И от этого буйства эмоций нужно избавляться.
Дал я волю себе в бане и еще потом, вот теперь и не могу прогнать сексуальное наваждение. Только и спасался близостью с Мартой, но ее я хотел бы отдать замуж за Мешко, сына ремесленника Яна. Ян — главный над ремесленниками из Гомия, он уже показал себя, как мудрый человек, причем, не бедный. Таких мастеров нужно приковывать к месту, чтобы дальше не побежали. Сам Ян женат, но у него сын даже чуть старше меня. Так что нужно продумать приданное за Мартой и выдавать ее замуж.
Ну, и с кем я останусь? С Рахиль? Так что-то перекрутилось во мне и в отношении нее. Может, это так беременность женщины на меня действует, но полтора-два месяца и она разродится. Или от, действительно, красивой женщины меня отталкивает понимание, что она была в плену и там… Не то, что насиловали Рахиль меня отваживает от этой женщины.
Ну, так я человек с сознанием будущего, в котором девственницей выходит замуж одна из тысячи. И вообще такое событие можно было бы и в новостях освещать. В этом времени не такие жесткие правила, как, к примеру, должны быть через пару веков. Хотя девственность все жевстречается. Но деньги… статус… жилье и защита — и Марта будет пристроена, надо так и Рахиль замуж выйдет.
А я… Я признался себе, что хотел бы взять в женыЕвдокию. Причем, я так сформулировал свои «хотелки», что не тему родства с великим князем ставлю на первое место, а именно женитьбу на Евдокии, пусть и без приданного. Но с приданным-то лучше.
Возникали мысли о том, чтобы как-то подстроить «несчастный случай» Изяславу, но, слава Богу, дурь эта не прижилась в голове. Ну, не жертвовать же складывающейся системой государственного управления на Руси, чтобы только потешить свое либидо? И так, может, из-за молодого тела я стал слишком много внимания уделять таким вопросам.
— А что за ней даешь? Ты же определяешь приданное Улиты Степановны? — спросил Алексей после долгой паузы.
— А почитай, что и ничего. Деревни, которые за ней, они останутся в Братстве, но ты будешь там распоряжаться. А так… она знатная девица и за ее отцом были люди, пусть и предавшие его в самое сложное время, — отвечал я.
Алексей рассмеялся.
— Ничего не даю, но ты забирай! — смеясь, говорил дядька.
— Отплати услугой за то, что оставил меня и маму, — жестко, без намека на веселье, сказал я.
Родич резко замолчал, посмотрел на меня осуждающе и резво поскакал к середине растянувшегося на триверсты поезда. Это еще воевода Иван Ростиславович ушел другой дорогой, в сторону Мурома, а так длинна обозов была бы и все четыре версты, может, и больше,
— Никуда ты не денешься, — сказал я вслед дядьке.
Мне крайне важно было сохранить и земли, которые за Улитой, и некоторое благосклонное отношение боярства ростово-суздальского. Этот фактор всплыл чуть позже событий в Кучково, но он есть. Как страусы при опасности зарывают свои головы в песок, так и боярство поутихло. Но по прибытии на свои земли я узнал, что боярин Жировит приезжал.
Жировит был богатым боярином, который имел земли у ныне отстраиваемого города Владимира, куда собирался переносить свою резиденцию ростово-суздальский, ну, или уже владимирский, князь Андрей Юрьевич. И Жировит, оказывается, крестный отец Улиты.
— Хотел забрать? –спешиваясь, спросил я у десятника Ефрема, как только добрался до своих мест.