Да, было такое у меня — подсчитывать потери врага. Причем в расчет я брал только либо тяжелораненых, либо погибших.
Встала проблема, где располагаться такому большому количеству конницы. Пришлось вновь работать, строить преграды, ловушки, причем делать это нарочито открыто, чтобы враг понял масштабы и не осмелился атаковать. Нам позволили это сделать. Наверняка мятежникам нужно было время, чтобы разведать, понять кто именно пришел к нам. Ведь может так быть, что совсем рядом войско Изяслава. Так что ловушек наделали.
Нас стало ощутимо больше, но даже с такими силами давать полевое сражение было нельзя. Да и не горел я желанием еще больше лезть на передовую. Не сейчас, нужно отдохнуть, заняться лечением своих братьев.
Но что? Моя война закончилась? Или нет?
Глава 8
— Во здравие великого князя киевского Изяслава Мстиславовича, владетеля земли русской! — провозгласил здравицу новоиспеченный галицкий князь Иван Ростиславович, прозванный Берладником.
«Сука» — подумал я, но не стал высказываться.
Случился претендент, что из Братства за «здорово живешь» можно просто выйти, который ничего хорошего не сулит. Одним своим отказом быть воеводой организации Иван Ростиславович так ударил по системе Братства, что даже война нанесла менее болезненный удар со всеми боевыми потерями.
Из уже оформившихся в Братстве более трех тысяч воинов, шесть сотен ратных погибли, из иноков и послушников, после демарша Ивана Ростиславовича, ушла почти тысяча человек. И, казалось бы, попутного ветра им меж ягодиц, избавились от менее благонадежных, туда им и дорога, но Братство — это не место, куда можно прийти на годик-другой, перекрутиться и дальше пойти.
Так что, да, я злюсь и еще до конца не определился с моделью поведения. Тем более, что при каждом разводе встает имущественный вопрос. И не только он. Иван Берладник хотел поставить во главе Братства тысяцкого Никифора. И я порадовался, а, может, и злорадствовал, что это не вышло. Тысяцкий Никифор был столь впечатлен, как именно сражались люди под моим командованием, что сработали мои задумки и тактические наработки, но посчитал недостойным вставать у меня на пути. Есть в каждом времени честные и разумные люди. Так что оставался только я на роль воеводы.
Иван Ростиславович, было дело, захотел и Никифора тогда с собой забрать в Галич, как и его людей, но не на того нарвались. Религиозность этого человека была выше всего остального, он остался в Братстве. Ну, а я предложил Никифору стать младшим воеводой, при мне, воеводе христианского Братства Андрея Первозванного.
Спасибо еще нужно сказать митрополиту Клименту, который своим словом многое решал и не довел до прямого конфликта между мной и нынешним галицким князем.
— Ну, и я выпью вина заморского за здравие князя галицкого, моего младшего брата, кто признал власть мою, а я признаю право быть Ивану Ростиславовичу князем в Галиче и иных городах Галицкой Руси, — сказал Изяслав Мстиславович.
Это у купцов есть правило заключать сделки в присутствии других людей через рукопожатие. А у князей можно и так, провозглашая на пиру условия и правила. На что польстился Иван Ростиславович? Быть посадником в Галиче? Как можно было не рассмотреть то, что Братство имеет гораздо больше перспектив, чем важное, но отнюдь не сильнейшее княжество. Там Волынь все больше возвышается. Правда, Галицко-Волынское княжество может и не сложиться, так как нынче Галич, почитай, что и под Киев лег. И это правильно! Нужен один центр объединения Руси, или, на худой конец, два со вторым во Владимире.
Я сидел на пиру за первым столом, то есть за тем, что и сам великий князь и другие князья. Это статусно, даже очень. Но никакого праздника я не ощущал. Можно сказать, что я и в опалу попал. А все почему? Из-за одной симпатичной егозы.
Евдокия Изяславовна, может, наслушавшись героических былин обо мне, таком богатыре Владиславе, что-то там высказала своему отцу. Я не особо понимаю, почему, но многие смотрят на меня косо, будто я заговорщик. Ну, надумала что-то себе девчонка… Я, вон, тоже решил… Вот только великому князю нужно еще «покатать» в голове эту мысль, что я стану его зятем. Часто родители в штыки принимают будущее своих детей. Может и тут похожая ситуация, еще и помноженная на традции?
Ну, а мне необходимо в кротчайшие сроки нивелировать тот кризис в Братстве, который образовался из-за вывертов Ивана Ростиславовича. Нужно же соответствовать званию зятя хозяина Руси!
Но пока князь гневается. Евдокия так же ведет себя несколько вызывающе. К примеру, она была одной из тех, кто встречал гостей на княжий пир, устроенный по поводу победы над мятежниками и половцами. И… поднесла мне сбитень, но… сойдя со ступенек крыльца. Ладно бы просто факт, что княжна подала мне, не князю сбитень, хотя и это несколько вызывающе. Но она сошла со ступенек! Евдокия показала, что я ей ровня, ну а учитывая то, что она подносила сбитень с еле заметным, но поклоном… Да меня казнить нужно, а великий князь только гневается.
Девчонку же можно понять. Ничтоже сумняшеся, я герой. Изяслав Мстиславович не пожалел слов и признательности мне за то, что, по сути, моя тысяча или чуть больше воинов решили исход сражения. Понеслись слухи, которые никто не пресекал, что некий Владислав Богоярович, чуть ли не месяц сдерживал все немыслимо многочисленные силы кипчаков и Ольговичей. Ну, а я не против. Братство теперь — это я! Я — это символ стойкости! Вступай в Братство и приведи друга! Вход сто гривен! Последнее — шутка, остальное лишь доля шутки.
— Встань, воевода! — было видно, что нехотя, словно по принуждению, обращался ко мне великий князь.
Сидящий не далеко от хозяина Руси, купец Горыня, ухмыльнулся. Почувствовал, гад, что я в опале. Сидит тут, смотрит на меня. Если бы выражение «искры из глаз» было не только метафорой, но и правдой, то купец уже давно испепелил бы меня. А так… да хрен с ним. Вот, повоевали, можно и старые обиды вспомнить. Мне же достаточно оставить сотни Боброка и Стояна, чтобы уничтожить торговлю Горыни, разорить его. А для купца потеря капитала — это намного хуже, чем физическая боль и даже смерть.
Убивать его опасно, подозрения на меня посыплются. А так бы болт из-за угла в голову купца, благо голова у него, как у коня, огромная, и все, проблема решена.
— Никто не скажет обо мне, что я не помню заслуг ратных людей перед Русской Землей. Есть на Руси Братство и есть у него молодой, но строптивый воевода. Я доволен ратными подвигами Владислава Богояровича, я не доволен тем, как он ведет себя опосля их, будто вровень стал со мной, с великим князем, — говорил захмелевший Изяслав Мстиславович.
Все молчали и смотрели на меня. Отчетливо я чувствовал и взгляд византийского посланника, который вновь прибыл в Киев и, видимо, с какими-то предложениями, которые пока держатся в тайне. Это взгляд был скользкий, ухмыляющийся, неприятный. Но я раньше несколько вызывающе говорил с ромеем, может припомнил?
Мне нужен свой человек при дворе великого князя, неуютно чувствую себя при недостатке информации.
— Есть то, в чем я серчаю, есть то, за что я благодарю. Будут почести и для тебя воевода, но после пира, — сказал Изяслав и как-то странно, с укором посмотрел на меня, будто «ты сам виноват».
И в чем? В том, что княжна меня выделила?
А благодарить меня было за что. Мой холм стал, на следующий день после прибытия первого подкрепления, опорной базой для всего войска. Не только этот холм, но и пространство на несколько верст было скоро заполнено войсками Изяслава Киевского.
Между тем, я не участвовал в главном сражении. Почти что. Так вышло, что одним из флангов был именно мой укрепрайон. Вот отсюда и началось наступление на мятежников. Как именно происходила главная сшибка основных сил, я мог видеть только издали. Для меня те массы воинов казались тогда муровьями, которые стремятся убить друг друга. Муравейник бился с другим муравейником.
Еще до начала битвы из стана Игоря Ольговича ушел с тремя тысячами кипчаков хан Башкорд. Вроде бы они должны были ударить во фланг силам Изяслава, но хитроумный, или трусливый, хан, повел своих воинов прочь. Стоит ли говорить о том, что оставшиеся кипчаки рвались в бой? Нет. В стане врага царило недоверие и прямая враждебность. В таких условиях Изяслав со своими свежими силами ударил смело и решительно.
С другой же стороны, бродник Лют, усиленный двумя сотнями моих людей, с помощью плотов и всех наших ладей, отошел вверх по течению и обрушился на тыл войск Игоря Ольговича, внося дополнительные факторы для паники и сумятицы. Таким образом, нами, ну вместе с бродниками, была захвачена часть богатых обозов мятежников.
А после еще две недели погонь, уничтожения мелких отрядов, как половцев, так русичей, отправка союзных половцев и бродников в Шарукань. Там, в степи, до сих пор ищутся половецкие Орды, из тех, что участвовал в набеге на Русь и уничтожаются. От Братства в этом деле участвуют поправившийся Алексей, Стоян, Боброк, а вот Богояра я отправил во Владово. Еще, условно за меня, но, скорее, прикрываясь Братством, в степи «гуляет» муромский князь Глеб. Ох, и стонет же сейчас Степь, лишенная большей части своих защитников!
Ну а великий князь, после разгрома своего главного врага, который пал смертью храброго, Игоря Ольговича, решил сперва отпраздновать победу, а после начать наступление на Чернигов, Брянск и другие мятежные города. Тем более, что нужна была перегруппировка. К примеру, младший брат Изяслава прислал из Пскова новый отряд в семь сотен человек, Туров прислал людей, другие города и веси. Андрей Юрьевич прислал почти тысячу ратных. Победителей любят, к ним примыкают. Так что великий князь собирает новую армию, не отзывая большую часть своих сил из степи.
Там свои расклады. Андрей, видимо, собирается войти в коалицию со Псковом и прижать Новгород. Поэтому и проявляет максимальную лояльность общерусским делам.
Так что перегруппируется войско, пополниться, примет Киев награбленное со Степи, и вперед, за новыми победами для установления единовластия на Руси.