— Я тут главный, — не найдя более достойного или остроумного ответа, признался я.
— Прими, как подобает королеву Франции! — то ли пропищала, то ли простонала дамочка.
— Пусть заходит! — ухмыльнулся я, предвкушая общение, может быть, с самой красивой женщиной современности.
И она зашла… Рыжая, стройная, с яркими голубыми, удивительно глубокими глазами. Женщина обладала какой-то энергетикой, заполнила собой все пространство моего большого шатра. Алиенора улыбнулась, будто ментальное оружие применила, или гипноз.
— Людям склонно преувеличивать, — взяв себя в руки, говорил я. — Но вас они описывали неправильно.
Женщина стояла и моргала. Вроде бы я ее оскорбляю, и она готовится проявить какой-нибудь из своих капризов.
— Неправильно мне говорили, что ты, королева, красива. Невежды те, кто это утверждал, нет таких слов, чтобы описывать божественную красоту. Врали люди, когда говорили, что нет женщины, которая может сравниться с тобой по красоте. Они не имели право сравнивать с ныне живущими. Эта красота может сравниваться только лишь с ангельской, — говорил я, а в это время Ефрем принес цветы, вино, фрукты.
— А ты занятный, командор Ордена… — проворковала Алиенора, пристально рассматривая меня.
Пусть рассматривает, мне есть что показать, но я бы еще и сам посмотрел. Прости Теса, ты мне жена, но… Приеду домой епитимью попрошу у Спиридона.
Глава 14
Рыжеволосая бестия лежала на расстеленном матрасе, набитым соломой, и стеклянными глазами смотрела на сероватую ткань потолка шатра. Мне было неинтересно смотреть на шерстяную ткань, я рассматривал женщину. Люблю, знаете ли, изучить женское тело после того, как в нем побывал.
Красива, да, но… Первоначальный флер, что окружал Алианору, слетел и теперь я видел не одну из самых знаменитых женщин в истории, а, всего лишь, женщину. Хороша, да, но полнушка. Яркая, безусловно, но в большинстве благодаря, приковывающим взгляд, рыжим волосам и глубоким глазам. А так… есть избыток жирка, по мне, так сильно мягкая, хотя для современных мужчин, именно такой типаж — самое то.
Теперь я могу сравнивать француженку, или, скорее, аквитанку, с теми женщинами, что у меня были.
И… она проигрывает даже Рахиль, чье тело красивее, изящнее, грудь упругая, а не такая… Евдокия? У нас с ней была страсть, сродни с той, что влекла меня в тот момент, как я начал раздевать и одновременно покрывать поцелуями рыжую королеву. Обладать императрицей, королевой, вот что влекло больше остального!.. Разве есть мужики, что не захотят, хотя бы разок с королевой, а с императрицей, тем более, что они хорошенькие?
А вот Теса-Мария… Она моя, родная, она лучше всех их. Стройна, можно сказать, спортивна, страстная, не менее, чем Евдокия и Рахиль; умна не менее, чем Евдокия; властна, не меньше, чем Алианора Аквитанская, но менее сумасбродна, чем рыжая королева.
А я… я чувствовал себя проститутом. Как там продажные мужики называются, те, которые с женщинами? Конечно, у других есть название, которое на «пи» начинается, на «дары» заканчивается.
— Проси! Теперь проси, все, что хочешь! Я… я такого не ощущала еще ни разу, — будто летая в облаках, то ли проговорила, то ли простонала Алианора.
Вот, значит как! Отработал своим молодым телом, используя сексуальные наработки из прошлой жизни, отпахал над рыжеволосой королевой за Русь-матушку, за веру нашу православную… Господи, прости меня, грешного! Но ощущения именно такие. И я не знаю, как правильно к такому относится.
— Что я прошу от ангела с золотыми волосами? Любви! — солгал я.
Меня одарили поцелуем, после Алианора прижалась плотнее своим пышным телом, и положила голову мне на грудь.
— Мне ничего не нужно, только чтобы войска твоего мужа перебрались в Азию и стали делать то, для чего вы сюда и пришли, отстаивать Гроб Господен, — сказал я в то время, как мою грудь покрывали королевскими слюнями.
— Людовика побуждают отомстить за единоверцев венецианцев, — призналась рыжая, привставая с нашего «ложе».
— Ты прекрасна, — продолжал я сыпать комплиментами. — И разве ты не повлияешь на Людовика, чтобы он отказался от идеи мести? Германцы уже переправились в Азию, помощи от них не будет. У василевса войска более ста тысяч, еще пятнадцать тысяч варангов, и я… Пойми, моя любовь, я скован цепями, это мой долг. Мое войско в десять тысяч идет через Венгрию и уже скоро, через неделю, или раньше, у меня будет одиннадцать тысяч, вместе с сербами Лазаря и гарнизоном Видина, так и вовсе… Но я убью любого, кто только посмеет посмотреть на тебя.
— Ты льешь в мои уши столько нектара, что я таю. Ты сможешь еще раз полюбить меня? Так страстно, как до этого? — спросила рыжая-бестыжая и встала в позу, которую я когда-то называл «позой собирания картошки».
Эх, работа! Снова к станку, снова полировать…
Я был мегакрут. Пот лился ручьем, но тренированное тело позволяло продолжать с высокой интенсивностью корпеть над телом женщины. Не посрамим славянство! Пусть знают наших! Удивительно, но именно это, желание не подвести всех мужиков русских, мотивировало больше всего. Я хотел и добивался того, чтобы Алианора, познав иных мужиков после, того же короля иерусалимского, из-за измены с которым Людовик и начнет бракоразводный, долгий, процесс, рыжая будет думать только обо мне.
А я что? Два таланта золотом уплатить вперед, и на вечер я у рыжей. Шутка, конечно. Я не стану торговать телом. Тут по обоюдному согласию. Мне с ней так же очень даже неплохо, местами, так и хорошо. И этим «местам» я уделял особенное внимание.
— Я счастлива. Смогу ли теперь возлечь с Людовиком? А, нужно же, так господь прописал, — размышляла рыжая. — Кстати, он упился вусмерть, так расстроился из-за поражения своего вассала. Ты отдашь маркиза мне? Это будет очень хорошо для твоих планов. Людовик даст слово следить за грабежами, чтобы их не было. А за людей пленных даст по одной марке, это немало.
Когда я говорил о том, что не хочу иметь дело со сложным и неоднозначным процессом взимания выкупа за маркиза, упоминал, что собираюсь сделать некий неоднозначный поступок, знак «доброй воли». Так вот, я имел ввиду нечто подобное: отдать королевского вассала просто так, ну а за иных пленников взять символическую плату. Королева что? Не поняла, что я ее подвел к таким мыслям, что она сейчас озвучивает? Значит, я очень неплох.
Но не всех пленников я собирался отдавать обратно в доблестное крестоносное войско. Я уже отдал приказ узнать, кто их пленных владеет какими ремеслами, и сделать это до того момента, как они узнают, что выкуплены. Понятно, что тут больше одноконных рыцарей, или тех, кто ими называется, но и среди рыцарей могли быть люди, у которых с правильного места растут руки, да и всякие оруженосцы, слуги из обоза — они-то и могут быть теми, кого я переселил бы, скажем в междуречье Днепра и Дона. Под надзором, конечно. Пусть развивают ремесла, пашут землю. Сейчас время такое, что земли много есть, особенно после побед над половцами, а пахать ее и некому. Да и нечем, по сути, но эта проблема во Владово и Воеводина решается.
— Мне нужно уходить. Итак задержалась, но ни о чем не жалею и буду вспоминать, когда стану грехи отмаливать. — рыжая встала и криком, напоминающим чайку, не очень приятным, позвала прислугу.
— Ты не додумайся рассказать на исповеди о нас, — всполошился я.
— Я красивая, но не полная дура, — сказала Алианора, а после усмехнулась. — Если бы Людовик обо всем знал, то уже на коленях молил бы папу Римского позволить взять другую жену.
Две воительницы вошли в шатер, а с ними два моих охранника. По уставу они должны проводить гостей, убедиться, что со мной все в порядке, и после моего разрешения, удалиться. Двое мужиков и две молоденьких женщины по-разному удивились, завидев меня и королеву голыми, но четыре пар глаз оказались выпученными, а мужики, так и вовсе превратились в изваяния, пускающими слюни.
Чего мне стесняться? Все у меня более чем нормально. А вот Алианора зарделась, засмущалась. Пришедшие в себя девы-воительницы своими телами закрыли от мужских глаз госпожу.
— Уйдите! — не сумев сдержать смех, повелел я своим охранникам.
— Благодарю, сударь, — сказала рыжая. — Но я не вижу причин для смеха. Впрочем, когда еще твои воины увидят столь красивую женщину, как я.
А самооценка у мадам еще та! Но мне с ней детей не рожать. Как-то это прозвучало несколько напряжно. Я не особо сдерживался во время наших взрослых игр. Да, нет же!
— Тебя оставить, госпожа? — спросил я с почтением, даже обозначил поклон.
— Нет… — лукаво улыбнулась Алианора, посмотрев на прислугу.
Ну не предлагать же она будет мне своих служанок? Это уже какой-то вертеп образовывается, между прочим, в стане воеводы христианского Братства. Кто должен своим примером задавать тон моральной устойчивости.
— У меня нет секретов от подруг своих, — сообщила мне королева, после обратилась к девчонкам. — Вот он — лучший из любовников, обольститель и покоритель. Я буду помнить о нем.
А, приятно же, черт побери!
Рыжая королева одевалась, а ее служанки, названные «подругами», видимо, скорее, фрейлинами, все посматривали на меня. Я же не спешил окутывать свое тело одеждой, а присел за маленький столик и, поедая финики, запивая их вином, наблюдал, как приводили в порядок Алианору Аквитанскую. Все же в одеждах, которые скрывают явные, для меня явные, погрешности в строении женского тела, она кажется более привлекательной. Не такая полная, нигде ничего не подвисает. Все равно, не моя женщина, хотя интересная, чего не отнять.
Королева, страстно поцеловав меня поцелуем, который, как я думаю, теперь может называться не «по-французски», а будет именоваться «русским», ускакала прочь. Я же, пропустив тренировку, проспал до самого утра.
А после пришли две новости и каждая очень даже хороша. Первая, для меня менее важная, это то, что Людовик поспешил к Константинополю. Судя по всему, он устремился не захватывать Великий город, а все-таки пересечь Босфор, ну или Дарданеллы, и попасть на азиатскую часть Византийской империи.