— Это очень… Сильно. Ты чей? Божий человек? Али от Лукавого? Понимаю, что нынче отец мой… Тяжко ему придется, если такую грамоту люди читать станут, — сказал впечатленный услышанным воззванием Мстислав.
Даже Агафья прониклась, как-то подобралась, ноги хоть свела, прекратила светить своими прелестями. Если такая прожженная девка, которая пошла на сложносоставную интригу с княжичем прониклась текстом, значит, я попал в самую точку. А как иначе, если при написании воззвания учитывались и религиозные чувства, и политическая ситуация, и положение дел на местах, мягко сказать, не в пользу князя Ростислава Юрьевича. Да и награбили уже новгородцы, что только возможно и что успели. Остальное суздальцы с москвичами и ростовцами только с боями будут отдавать пришлым.
— Как дите твое назвать, коли сладится? — усмехнулся я, показывая на Агафью.
Мстислава вновь бросило в эмоциональные качели. Столько эмоций молодой мужчина не мог поглотить, осознать, не получилось у него воспрепятствовать буйству чувств. Княжич рыдал. Но, это ничего. Как говорил мне мой дед, командир Красной Армии: «Плачь побольше, меньше ссаться будешь!». Вот такое доброе и нежное слово от дедушки получал любящий внук. Но авторитет предка незыблем, на него и ровнялся в прошлой жизни, да и в этой тоже.
Ростислав Юрьевич пребывал в чрезвычайно непрогнозируемом состоянии. Он то смеялся, то рычал, как зверь лютый, а после плакал, словно ребенок. Все рушилось прямо на глазах, будто Бог отказался от него. Даже сын предал, старший, для которого и строил свою державу Ростислав. А тут… Но не меньше на сознание князя повлияло и то, что из него делают безбожника, того, кто приказывает бить епископов.
— Одумайся, князь! — даже вернее самого верного человека, воевода Карачун, и тот не смог выдержать и высказывал свое отношение к глупейшим поступкам Ростислава Юрьевича.
— И ты, Карачун, туда же? — взревел князь. — Так возьми нож и выйди против меня! Что? Нет? Тогда не смей более советы давать!
Ростислав Юрьевич посмотрел по сторонам в поисках архиепископа Нифонта. Нет, не пришел во двор княжеского подворья главный новгородский священник, не хочет смотреть на казни.
Во дворе избитыми и связанными лежали более двадцати шведов. Это были остатки из тех, кто участвовал в избиении епископа у Суздаля в женском монастыре.Князь, когда началась успешная для его его врагов компания, направленная на сотворение из Ростислава того, кто отдает приказы бить православных священников, приказал найти тех, кто это сделал, кто жестоким образом избил епископа.
Князь поверил почти всему, что писалось в послании. Он хотел объяснить поступок своего сына, которого хоть и держал в строгости, но искренне любил. Единственным оправданием того, что Мстислав Ростиславович пошел на предательство, может быть вера в Господа. Да и сам князь, когда узнал из воззвания, что начало распространяться во Владимире, что избили священника, негодовал.
Чтобы умерить бунтарский дух, показать себя истинным христианином, Ростислав приказал найти тех, кто бил епископа Ануфрия и жесточайшим образом казнить их. Как ему не объясняли, что избиения и не было, что так… руку закрутили, да разок ударили для острастки, Ростислав уже никого не слушал.
— Одумайся, князь! — закричал на русском языке шведский командир-сотник.
Он был одним из тех, кого схватили. Вот только среди осуждённых была лишь половина из тех, кто тогда был у Суздаля, остальные не причастны. Ростиславу показалось, что обвинить во всем шведов — самое то дело. А еще в таком случае можно забрать у свеев все награбленное ими. Забрать и раздать новгородцам, даже некоторым владимирским боярам, чтобы те поддержали князя.
Ростислав ранее не был сильно энергичным князем, довольствовался тем, что есть, даже в дела Новгорода практически не лез. Но сейчас он показывал уже совершенно противоположное стремление, может быть, характер отца и деда стал пробиваться. Князь слишком много действовал. Пытался вникнуть во все дела, даже читал восковые таблички и бересту с записями, кто, откуда и сколько взял хлеба либо награбленного. И эти действия оказали обратный эффект, для князя не лучший. Он вникал в то, сколько получилось награбить и уже уличил многих в скрытии истинных масштабов грабежа.
Вдруг, Ростислав Юрьевич осознал, что новгородцы готовы его предать, пойти за сыном, так как тот предлагал относительно приемлемый выход из положения — просто вернуться в Великий Новгород. Учитывая то, что Владимирское княжество уже изрядно пограблено, по крайней мере, Суздаль и стольный град, что Новгород теперь обеспечен хлебом, можно уходить.
— Сажай! — закричал Ростислав Юрьевич.
Воины, ближние гридни, стали усаживать на заостренные колья избитых шведов. Послышались крики ужаса и отчаяния, проклятия и мольбы о спасении. Лишь сотник шведский с достоинством принимал смерть, с молитвой. Хотя, это не значит, что и дальше он будет проявлять мужество, ведь смерть на колу долга и мучительна. Можно и десять часов, и дольше, умирать.
— Это ошибка, князь, — из-за спины Ростислава со стороны главного крыльца шел Нифонт.
Архиепископ выразил свое отношение к происходящему, но не стал упрашивать снять шведов с кольев. А сейчас еще можно было спасти большую часть приговоренных князем людей.
— Что делать будешь? Здесь останешься или пойдешь Новгород спасать? Семь тысяч, или даже больше, конных из Братства отправились в город. Откуда только собрали? — спрашивал Нифонт.
Ростислав с презрением посмотрел на архиепископа. Если раньше князь постоянно слушался главного священника Новгорода, то теперь понял, что тот ведет свою игру. Ростислав Юрьевич убил бы своими же руками лжеца, но… Это только усугубит ситуацию.
Не обращая внимания на крики умирающих в муках людей, князь размышлял. Он, на самом деле, хотел нанести удар по Братству, учитывая то, что эти земли, которые, к слову, начинаются всего в семидесяти верстах к востоку от Владимира, остаются без защиты, ведь братья ушли к Новгороду. Но… новгородцы за ним не пойдут, а своей дружины окажется недостаточно даже для победы над Братством, если, как сообщается, пришли на помощь воеводе Владиславу.
— Карачун, ты остаешься на Владимире. Оставляю тебе две тысячи ратных, сам же быстро разобью то войско Братства, которое ушло на Новгород, и буду договариваться с Изяславом, — нехотя сказал Ростислав, после посмотрел на Нифонта. — Ты этого хотел? Чтобы я был унижен переговорами?
— Нет, — искренне, но не уточняя, ответил Нифонт.
Архиепископ уже видел, куда все катится. Это агония, это поражение. Это Господь наказал. Так что необходимо срочно выбирать нужную сторону, кланяться, просить прощения, да что угодно, но, чтобы остаться архиепископом. Так что договариваться собрался и сам Нифонт, а Ростиславу поздно.
Но, пока у князя еще есть войско, шансы остаются.
От автора:
Законченный цикл в жанре АИ про попаданца в прошлое. Я погиб и очутился в девяностых. Я снова молод и полон сил, и готов взять от жизни все, чего когда-то лишился! СКИДКИ на весь цикл! Первый тот тут: https://author.today/work/289565
Глава 10
Перед каждым военачальником всегда стоит выбор. Это тот самый шекспировский вопрос: быть или не быть. Быть тем, кто примет решение о штурме города и отправит в бой большое количество людей, непременно жертвуя при этом частью жизней ратников? Или сомневаться и искать пути минимизации потерь? Может вовсе ничего не делать? Ведь, прямой опасности пока считай и нет.
На моей памяти нет таких ярких и действительно великих полководцев, которые отправляли бы своих солдат в бой и сомневались. Не может быть сомнений у людей значимых, тех, кто оставляет после себя заметный след в истории. А если они и есть, то история умалчивает.
И тогда возникает вопрос: а я уже такой человек, я оставил след в истории? Субъективный, кстати, вопрос. Конечно же! Бесспорно я великий человек! Почему? Да все просто. Я сейчас сам напишу о себе, дам поручение Спиридону и его дьячкам написать обо мне чего хорошего. Здесь и приврать можно, как я один сотню врагов покрошил в капусту и гонял мокрыми тряпками половцев по всей степи. И все, через пятьсот-восемьсот лет историки уже пишут диссертации обо мне, киношники снимают фильмы и сериалы. Учителя истории ставят меня в пример подрастающему поколению. А все потому, что источников много, есть над чем работать.
Так что с осознанием своего величия, я взирал на стены стольного града Владимира. Именно в этот момент решал, стоит ли идти на штурм, или, как здесь и положено, начать планомерную, долгую и нудную осаду. Это только мое решение, я командующий, мне держать ответ и за жизни людей, и за результат. Мне идти на примирение или открытый конфликт с собственной совестью.
— Что скажешь, воевода? — спросил меня князь Муромский Глеб Ростиславович.
— А что сказать, друг мой, город нужно брать, — отвечал я.
— Сомневаешься? — спросил Глеб, пришедший мне на помощь с рязанско-муромскими дружинами.
— Да что-то сегодня настрой такой, во всем сомневаться, — ответил я.
Сомнения были и они заключались в том, что внутри Владимира, за его первой стеной, находились мирные люди, горожане. И можно, конечно, сказать про лес и щепки от его вырубки, что нельзя приготовить омлет, не разбив яйца, а реальность такова, что я освободитель, я тот, кто выступил как защитник и владимирцев, и суздальцев. Если начать массированное закидывание камней и горящих горшков за стены, жертв будет много, очень много.
Ранее, полагая на чудо, религиозность людей, яприказал использовать порох. Надеялся на то, что гром, вспышки света, все эти эффекты заставят суеверных людей сложить оружие. Но просчитался. Эффекта неожиданности уже нет, многие узнали об использовании пороха у Суздаля.
А воевода Карачун, на данный момент мой главный враг, закрылся в городе и вполне себе грамотно командует ратными людьми на стенах. По крайней мере, попытки найти особо уязвимое место ни к чему не привели. Дежурство защитников Владимира, пусть и налажено плохо, но оно круглосуточное, а крепостные стены Карачуну удалось подправить.