— Ты понимаешь, что новгородцы тебя подставляют, а их посадник Мстислав Ростиславович просто мстит за своего отца? — задал вопрос Богояр.
— Понимаю, но так бывает, что мы часто в залоге обстоятельств, — отвечал я.
— А я всегда обстоятельства ломал, если они мне не нравились, — усмехнулся отец.
— Предательством и убийством. Отец, разве предать клятву, людей, стоит того, чтобы чувствовать свою свободу? И ты добился в жизни свободы, воли? — не давая возможности Богояру ответить, я продолжил. — Нет, ты всегда был под чьей-то властью. Под ней и остаешься. Ты мог бы на Востоке действовать почти без оглядки на кого-либо. Ты мог богатеть, завести себе жену, управлять чухонцами, живущими там. Но ты пошел под Новгород, стал его рабом.
Богояр молчал. Возможно, он внял моим доводам или просто устал спорить. Скорее всего, не хочет продолжать бессмысленный разговор. Преступление случилось, а мой отец таков, что оправдываться за сделанное не будет, по крайней мере, под угрозой смерти. Как мог Богояр объяснил смысл своих поступков. Я не понял, но у отца своя парадигма мышления.
И, да, я прекрасно понимал, почему новгородцы так поспешили и сдали мне Богояра, привезли его под почетным конвоем, но со связанными руками. При переходах до Владово, отца поили хмельным, сытно кормили, даже встречающихся по дороге чухонских женщин предоставляли в пользование. Казалось, что это почетный плен такой, но, как по мне, так позор из позоров. И новгородцы, наверняка, просчитали мое отношение к произошедшему.
Что случилось на самом деле? Не так, чтобы мной уважаемые представители Новгорода Великого посчитали, что я могу пойди с карательным походом на Богояра и забрать себе те места, где он сел и сотрудничал с новгородцами. Такое мое решение читалось без особых проблем. Так что, направив своих людей к Богояру, успевшего переименовать свой городок в Богоярск, новгородцы схватили моего отца, объявив, конечно же, что городок, как и все земли рядом с ним, — это собственность Великого Новгорода.
Если ранее у меня была возможность воевать с Богояром и взять земли, расположенные на севере Пермской окраины, то теперь, нападение Братства будет расценено, как нарушение всех договоренностей. Мало того, подобная атака, — это, по сути, нападение на земли Изяслава Мстиславовича. Новгород же дал клятву и признал себя под великим князем киевским.
Так-то… Простенькая многоходовочка, но вполне изящная. Теперь мне нужно было что-то делать со своим отцом, решать его судьбу. Как и ранее, в принятии решения была сложность. Пусть я прямо сейчас, но лишь внутри себя, оплакиваю отца, я готов его убить. А как посмотрят на это мои люди? Как раз-таки поддержат. Но мои тайные неприятели из Новгорода, которые, видимо, сильно стремятся войти в круг врагов, посчитали, что я дам слабину и не казню Богояра, покажу свою слабость, подорву авторитет.
В этом ключе новгородский посадник Мстислав может только злорадствовать, что у меня, как он считает, сложный выбор. Видимо, они думают, что пощажу отца? Наверняка, даже приготовились к тому, чтобы распустить слух, что, мол, покрываю преступника и лгу, кога называю братьями своих соратников, не считая, что их убийство соразмернонаказанию Богояра смертью. Ну, или что-то в этом духе может быть использовано.
— Тебе нужно причаститься? — спросил я тоном, максимально спокойным.
Внутри бурлили эмоции, на краю сознания слышался протест, но иного решения, как казнить своего отца, я принять не мог. То, что может меня ослабить, сделает только сильнее. Я объявлю, что все братья в православном Братстве Андрея Первозванного — это семья, что они такие же близкие для меня люди, как и отец. Если отец совершил преступление, то он понесет наказание, как и все иные.
На самом деле, это будет не первая наша казнь. К сожалению, но случалось казнить даже тех, кого уже признавали полноценными членами Братства. Без этого никуда, и решения принимал не столько я, сколько делегировал это тысяцким. Были изнасилования, даже… Тьфу, но и мужские, за что трое насильников были посажены на кол. Были убийства — тут проще, их расстреливали из арбалетов или луков.
— Причащаться я не стану. Можешь объявлять меня еще и безбожником, всяко тебе легче оправдаться, что своими руками убил отца. А еще… — Богояр связанными руками изловчился и достал небольшой пергамент. — Тут карта, где я зарыл большой скарб. Там злато и сребро, так то… мой дар. И это не все, прибудет к тебе мой человек. Я же ждал, что новгородцы свинью подложат. Но все то богатство не тебе, но внуку. А ты покажи мне Александра, прошу, как последняя просьба!
Я взял карту, развернул сверток. Клад был зарыт у Галича, указывалось расстояние и направление относительно города, в качестве ориентиров использовались деревья и речная протока. Думаю, что найти можно. Что ж… С почти уже дохлой овцы хоть шерсти клок.
— Хорошо, я покажу сына, внука твоего, но в руки не дам, не доверяю, — сказал я и быстро пошел к лестнице, на выход из темницы.
— Богояр очернил имя брата нашего христианского православного Братства, — вещал я на торговой площади города Воеводино. — Повинен в преступлении клятвы, злодеяниях, среди которых…
Я читал приговор с бумаги и старался не показывать своего волнения. Коленки потрясывались так, как никогда раньше, ни в прошлой жизни, ни в нынешней. Забившееся в темный уголок сознание реципиента рвалось наружу, но я не выпускал его.
— Наказываю казнить Богояра через отсечение головы, после, как нечестивца, что и причаститься отказался, спалить и прах развеять, — зачитал я свой же указ.
Довольная рожа Мстислава Ростиславовича в этот момент так просила кирпича, что был бы он под рукой, так и встретились бы два одиночества: морда-лицо Мстислава и кирпич. Отомстил, значит, за отца своего. А, если я отомщу через изгнание его дядьки Бориса из Городца, где позволили тому быть посадником великого князя? Или самого Мстислава. того… и в колодец?
Лезвие большого топора сверкнуло в отблесках солнечных лучей и обрушилось на шею Богояра. У меня резко перестали трястись колени, ушло все волнение, я почувствовал легкость. Сын, что был внутри меня, перестал бороться за своего отца и вновь забился в укромный уголок подсознания.
«Там и сиди!» — подумал я, злясь на то, какие эмоции только что пережил.
Голова казненного преступника с одного удара не скатилась по настилу из досок, палач еще раз рубанул по шее, и только после части тела Богояра разъединились.
— Убери голову и тело и захороните по-людски! — приказал я палачу. — А скажешь, что сжег.
У нас нет такой штатной единицы, как палач, все же не так уж и часто приходится производить казни. Так что, кто согласится выполнить за немалые деньги столь грязную работу, того и нанимаем, но никогда из Братства. Бережем души братьев.
Я распрямился, окинул взглядом собравшуюся толпу, что пришла посмотреть, взаправду ли я сам буду рубить своему отцу голову, или биться с ним стану, по своему обыкновению.
— Нынче же я, как законный наследник своего отца, жду, когда мне выплатят все причитающиеся Богояру деньги, меха, соль, как прописано в договоре его с Новгородом Великим, и что в отчетной грамоте изложено, — сказал я, глядя прямо в глаза Мстислава.
Вот и моя ответочка подошла.
— О чем говоришь ты? — выкрикнул один из новгородцев, который постоянно ошивался при посаднике Мстиславе Ростиславовиче.
Он и сейчас стоял рядом с посадником и успел понять то, что я говорю раньше Мстислава. Я же выдвигаю Новгороду имущественный иск, причем аргументированно и с доказательной базой.
— О чем говорю? О том, что у меня есть грамота, по которой Богояру причитается доля от всего добытого и изъятого у чухонцев у города Богоярска. Тридцать долей из ста причиталось моему отцу, стало быть, нынче мне. Написано в договоре, что платить Новгород должен ему али его наследникам, — с усмешкой провозглашал я, потрясая пергаментами и двумя листами бумаги.
Мстислав посмотрел на приставленного к нему новгородца, ища ответа. Но что здесь отвечать? Наверняка, все в курсе, что именно содержится в тех документах, и что я прав. Я даже знаю, сколько именно было отгружено мехов в Новгород и сколько меда с воском, дегтя. Неплохо, нужно сказать, приносил прибыли новгородцам Богоярск, который, видимо, вновь переименуют. Даже с учетом того, что тридцать процентов оседало в руках Богояра, очень неплохо наживался Новгород. А отец мой должен быть очень богатым человеком. И, конечно же, его ограбили. Но не был бы профессиональным предателем мой родитель, если бы не подумал о подлянке напоследок.
— И я спрашиваю, а где же имущество моего отца? Я знаю, сколько всего у него было, и мехов, и злата с серебром, и даже кости морского зверя. Частично это имущество Братства, — продолжал я нагнетать обстановку.
— Охолони, воевода! — выкрикнул воевода великого князя Димитр, который уже привел часть киевского войска на мои земли для формирования булгарского похода.
— Отчего же? Я не за свою мошну пекусь, а за серебро всего Братства, которое за Русь Великую стояло и стоять будет. И не позволительно грабить того, с кем плечом к плечу ратиться будешь, — говорил я, улавливая недовольство и от воеводы Димитра, и от новгородского посадника Мстислава.
— Пойдем, поговорим, — подойдя ближе к помосту, сказал Димитр.
— Отчего же не поговорить, — усмехнулся я. — Только и новгородский посадник для нашего разговора нужен.
Я сел на коня, подождал, чтобы мой маневр повторили Димитр и Мстислав, и отправился к терему.
— Зачем это? С Новгородом чуть сговорились, а ты снова с ними ссору возжелал, — сетовал Димитр.
— А я не в своем праве? — с металлом в голосе спрашивал я. — Почему свое я должен отдавать Новгороду?
— Мне нужно счет выставить за то, что мы взяли твоего врага? Мы же потратили и время и шесть ратников потеряли, — решил свое слово сказать Мстислав.
А он быстро что-то оперился. Был такой плаксивый, все по отцу тосковал. А тут, гляди-ка, уже во взрослые игры лезет. Или Мстислав всего лишь ретранслятор чьих-то мыслей? Скорее всего.