— Венчается на Царствие… — вещал торжественным басовитым голосом патриарх Всея Руси Климент Первый, по прозвищу Смолятич.
Церемония венчания на царство Изяслава Мстиславовича уже подходила к концу. Были спеты и по не одному десятку раз нужные псалмы, отслужен непрерывный трёхдневный молебен, когда священников сменяли другие их коллеги, а молитвы повторялись снова. Не забыли власти задобрить и столичных горожан, которым розданы специальные подарки, приуроченные к восшествию на царский престол Изяслава. Кстати, пятьдесят семь тысяч новых серебряных монет, что были отчеканены и поменяны на метал в слитках и в гривнах, отданы в дар киевлянам.
И всё равно происходящее выглядело сумбурно, без какой-либо системы. Ранее, было дело, я подумывал о том, чтобы поучаствовать в процессе подготовки венчания на царство, но решил не выпячиваться, тем более, что был встречен правителем не слишком и приветливо. Однако, важно не то, с какой пышностью и грандиозностью будет венчаться на царство Изяслав Мстиславович, важнее сам факт, что это случится.
Вот, Изяслав Мстиславович взял корону в свою руки, подобно византийским василевсам, самостоятельно водрузил её себе на голову. Это знак в том числе, что он не подчиняется патриарху, а сам властен в своём царстве.
А корона-то скудненькая. По сути, это Шапка Мономаха, которую я здесь так и не видел, наверное, и не была у Владимира Мономаха этой пресловутой шапки. Между тем, русская корона была чем-то похожая на тюбетейку, всю обрамлённую золотыми крестами, самоцветами, золотым крестом в навершие.
Опять же, разве важна сама корона? Да и нынешние ювелиры вряд ли бы смогли бы сделать что-то похожее на то произведение искусства, которым короновалась Екатерина Великая. Да, и надо ли это делать? Огромный вопрос. Ибо подобное изделие может сильно опустошить казну государства.
— Клянусь перед Богом и людьми, что буду достойным царём и государем вашим, что буду грудью стоять за Землю Русскую, за Отечество наше отцовское, за то, чтобы жили люди и процветало наша Земля, — лишь близко по тексту, но не дословно, говорил Изяслав Мстиславович.
И все равно в этой речи звучит «Земля», которая имела весьма неопределенное значение, не как государство, а лишь территория. Первый русский царь явно нервничал, оно и понятно. Ведь сейчас меняется всё мироздание, мировоззрение русского человека. Теперь ответственность за будущее державы лежит лишь на одном человеке, но опираться же должен царь на свои элиты. Нужна стране Дума Боярская, но без особых полномочий, чтобы эти бояре не усиливались. Подумаем… Когда меня вновь станут слушать.
— Царь всея Руси подпишет сегодня Союзный договор? — спросил меня Кирилл Калих, назначенный послом Византии в русском царстве.
— Обязательно подпишет, — с уверенностью в голосе отвечал я, зная, что перед пиром намечено подписание, или скорее, прикладывание печати на некоторых документах.
Мы стояли с послом во втором ряду, за спинами тех князей, которые прибыли на венчание на царство Изяслава Мстиславовича.
Изрядно возросшее моё самолюбие так и толкало меня выйти вперёд, в первый ряд. Ведь только я смог сделать так, что держава русская вовсе состоялась. Ни о каком царстве, ни о каком даже русском митрополите речи быть не могло ранее. А нынче у нас есть патриарх, у нас есть царь, у нас есть князья, которые здесь и сейчас дают присягу единому русскому правителю. Началось формирование сословно-представительной монархии в России. И я стою во втором ряду?
Что ж, пусть пусть так оно и будет. Цель же не в том, чтобы возвыситься самому, цель в том, что превратить Россию в державу. И ни в какую-то землю, где каждый князёк будет вести свою собственную политику. Между тем, Изяслав Мстиславович несколько теряет степень моего доверия. Почему до сих пор не решён вопрос с Новгородом? На границе с Новгородской республикой стоят смоленские полки, а также и моим братьям приходится организовываться в основном севернее Владимира, чтобы не допустить проникновения никаких мелких отрядов шведов. Время прошло достаточно, чтобы наказать вольницу новгородскую, под рукой шведской короны.
Новгород уже уплыл под руку Швеции. И здесь без военного вмешательства никак не обойтись.
— Не обидно тебе, воевода, стоять здесь рядом со мной, ведь это ты сделал Изяслава царём? — подначивал меня стоящий по правую руку посадник Димитр.
— Нисколько, — солгал я.
Но не делиться же мне своими планами с тем, кто долгое время был рядом с великим князем, кто наверняка не растерял верность этому правителю, ставшего сегодня царем. Но тот факт, что меня сейчас провоцируют, заставлял сильно задуматься. С одной стороны, византийцы будто подталкивают меня на какие-то действия, указывая, что мог бы даже оставаться в Регентском Совете и что им нужен такой военачальник, как я, с другой стороны — Димитр. Но, я и сам понимал, что становлюсь некоторой не совсем удобной фигурой для монархии.
Вместе с тем, понимая, что монархическая форма правления сейчас наиболее приемлема для России, я не собирался заниматься самоубийством.
— Нынче же все приглашаются на пир! — провозгласил Изяслав Мстиславович, первый русский царь.
На пиру меня ничего не радовало. Еда казалась пресной, хмельные напитки не действовали, да я и не стремился напиться. Оказавшись на втором столе, пусть и по правую руку от великокняжеского стола, я понимал, что это уже целенаправленная политика по указанию мне моего места.
— Воевода братства! — провозгласил изрядно захмелевший Изяслав Мстиславович. — За тебя хочу выпить. Ты и дочь мою не дал в обиду в Константинополе, ты и сестру мою не оставил вдовой в Венгрии. Но ты не можешь действовать и поступать сообразно своим измышлениям. Ты принёс мне клятву верности, так что посему быть тебе в моём подчинении. Но я выпью за тебя.
Я приподнялся и поклонился в пояс русскому царю. Так себе здавица, если по правде.
— А что, воеводишка, государю нашему слово лепое не скажешь в ответ? — выкрикнул боярин Остап Шабеко.
Вот он! А я-то думал, кто будет меня провоцировать на поединок⁈ Самое верное — это убить меня сейчас, на Божьем Суде.
— А я всегда говорил царю лепые слова. Но чаще делом доказываю, что предан ему и русскому царству, — отвечал я.
— Так что, по-твоему никто более ничего и не делает, кроме тебя и твоего Братства? — нарочито громко и угрожающе говорил Остап.
— Отчего же, все делают по мере своих возможностей. Кому-то удаётся во благо Руси и нашего царя взять город, а кому-то сохранить Киев, — говорил ровным голосом я.
Однако, это был очень серьёзный удар по самолюбию самого Остапа. Дело в том, что в булгарскую войну он был оставлен в Киеве и участия в боевых действиях не принимал, по сути, ни в одном серьёзном сражении не видел я Остапа. Вместе с тем, я знал, что Шебеко — боец неплохой, не трус.
Так что в этом боярине говорит ещё по большей степени зависть ко мне, к моим поступкам, моему участию во многих решающих событиях истории Руси. Но я не видел, не услышал, чтобы всея Руси одёрнул своего боярина. Значит, спектакль был режиссирован.
— А так ли ты хорош, как мнишь себе? — выкрикнул Остап.
Это уже был практически вызов на поединок. К слову сказать, не постарался ситуацию как-то сгладить, по крайней мере, отсрочить наш спор на более поздний срок, чтобы не омрачать празднование воцарения Изяслава.
— Ты что, струсил? — рассмеялся Остап.
Он не оставлял ни себе, ни мне никаких шансов разойтись миром и лишь потренировать красноречие. Интересно, что же ему посулил царь за то, чтобы меня не стало? Вместе с тем, Остап не был самым сильным и умелым воином в царском войске. В близкой дружине бывшего великого князя, а нынче царя имелись более умелые мечники. И меня радовал тот факт, что, скорее всего, иные войны не согласились примерять на себя роль такого вот Петрушки.
— Государь, позволишь размяться? — спросил я.
Изяслав Мстиславович молчал. Он будто не был уверен в том, что должно было произойти. Возможно, будучи сам отменным воином, Изяслав понимал, что у Остапа не так много шансов против меня. Ни с кем из ближников царской дружины я уже давным-давно не скрещивал мечи. Но моё мастерство, как фехтовальщика, уже весьма и весьма на хорошем уровне.
Я тренировался везде, в Византии так и вовсе имел возможность проверить зарождающуюся генуэзскую школу фехтования на жизнеспособность, кое-что привнести в нее, но и самому подучиться. Имел также спарринг-партнёров из числа весьма искусных мечников Византии. И были у меня такие наработки, которые позволили бы обескуражить абсолютно любого противника.
— До смерти не бей! Царь не будет доволен, — прошептал мне Димитр.
Я оглянулся в сторону бывшего первого великокняжеского воеводы, который теперь наместничает на Волге, но, если принимать предупреждение и прежние слова Димитра за чистую монету, то… Это заговор против царя? Не успела на Руси образоваться царственная династия Изяславовичей, так уже ее скинуть хотят? Нужно подумать, как с этим сыграть. Хотя, все равно я склонялся к тому, что все это большая провокация.
Мы с Остапом вышли на тренировочный двор Брячиславого подворья в Киеве.
— А, что без панциря своего убоишься со мной встать? — провоцировал Остап.
— И ты свою кольчугу сымешь? — спросил я, задумавшись.
— А и сыму! — с вызовом сказал Остап.
Мой противник явно храбрился, но коленки сложно унять, если они трясутся. И я видел, а где-то и чуял, страх подставного Петрушки.
— Выбор оружия? — уточнил я.
— Да чем хочешь! — выкрикнул Остап.
Этого и требовалось ожидать. Если человеку нужно скрыть страх, то чаще всего он хорохорится. Но неужели не понимает Остап, что он подставной? Если он убьет меня, так все же нормально — Суд Божий, с которым никто и не поспорит. Уверен, что и Братство погорюет, но примет мою смерть спокойно.
Но что будет, если я убью Остапа? Неужели государь обвинит меня в убийстве и посадит в поруб, или даже я стану первым, кого будет казнен в новом государстве? Быть в чем-то первым я люблю, как и многие люди, но перспектива прославиться таки