Расставшись с ними, Николай обошел лагерь, проверяя выставленные китайцем и хокандскими офицерами посты, понаблюдал, как на цистерны затаскивают уже знакомый прожектор, и лишь после этого вернулся к основному отряду сам. Расстелив одеяла, улегся, завернулся в них и долго смотрел на разгорающиеся звезды. Прежде чем уснуть, офицер заметил быструю бесшумную тень, мелькнувшую в небе над стоянкой караванщиков, – слишком крупную для птицы или летучей мыши…
А новый день, как и предсказывал китаец, начался с атаки мятежников. Ранним утром, стоило лишь небу на востоке окраситься в золото и багрянец, боевые кличи повстанцев раздались сразу с трех сторон. На сей раз бунтари загодя обошли вагенбург с флангов и напали в рассыпном строю, осыпая защитников тучами стрел. Накрыть их плотным огнем не удалось – артиллерии было слишком мало.
– Николай, давайте ваш пулемет на левый фланг, – хмуро распоряжался Алим, подкрепляя свои приказы взмахами меча. – Два других перетащим на правый. Все стрелометы – по центру, там еще пушки с картечью, сдержат…
Смертоносный ливень хлестал по лагерю, то стихая, то становясь чаще. Упал стоявший на цистерне сипай с винтовкой, двое солдат у «Драконьей пасти» рухнули наземь, телеги периметра покрылись щетиной из вонзившихся стрел. Послышалось болезненное ржание, тут же оборвавшееся хлопком выстрела, – одну из лошадей не уберегла попона, и ее, бьющуюся от боли, спешно пристрелили, чтобы не поранила остальных.
– Ха-айт! Ха-айт! Алла-а-а! – Вопли бунтарей гремели уже так близко, что перекрывали канонаду. К выстрелам прибавился новый звук – свист раскручиваемых арканов. Всадники, прорвавшиеся через заградительный огонь, набрасывали их на углы и выступающие части телег, пытаясь растащить стену вагенбурга, – таких ловкачей снимали стрелки из винтовок, однако их становилось все больше. Легкие конники подскакивали к самой ограде, стреляли по защитникам в упор, бросали дротики, рубили соединяющие возы веревки, норовили перескочить через ограду – и тут же отскакивали, не подставляясь под прицельные выстрелы.
– Плохо дело, – ровным голосом заметил Алим, очередным взмахом меча посылая десяток сипаев из центра на правый фланг. – Если прорвутся внутрь – нам конец. Сомнут вмиг.
Дронов осклабился, стискивая рукоять сабли на поясе, и вдруг заметил, что один из казаков, позабыв про бой, машет ему руками, указывает куда-то вверх. Капитан вскинул голову – и увидел, что над полем брани, на высоте в сотню метров, беззвучно кружит белый ширококрылый планер, украшенный круглыми красно-синими эмблемами на плоскостях. Его стеклянная кабина ярко блестела в солнечных лучах, солнце играло на светлой обшивке, и сам он казался волшебной птицей, залетевшей из иного мира, – хотя Дронов-то как раз знал, что из иных миров залетают отнюдь не птицы.
– Алим! – Николай пихнул китайца в бок. – Смотрите! Над нами!
– Это «Императорская бабочка». – Алим тоже заметил планер и теперь провожал его взглядом, приставив ко лбу ладонь козырьком. – Запускается с паровой катапульты. Летает очень недалеко даже с умелым пилотом. Мы поставили три таких хану недавно. Сомневаюсь, что повстанцы смогли бы ею управлять, даже если бы захватили. Нужно долгое обучение пилота, просто чтобы взлететь и сесть, а этот парит уверенно, выбирает воздушные потоки.
– Значит, рядом ханские войска?
Год назад Дронов и не подумал бы, что его обрадует перспектива скорого появления хокандской армии во всеоружии.
– Ну уж в чимкентском гарнизоне планеров точно не было, да из города он бы и не долетел, – пожал плечами выходец из Поднебесной. – Точка запуска где-то рядом, а катапульту так просто не притащишь. Будем считать это хорошим знаком.
«Бабочка» заложила еще один круг, качнула крыльями – и выпустила ввысь целый сноп разноцветных сигнальных ракет. Полминуты спустя, с трудом пробиваясь сквозь лязг, стрельбу и крики, издалека донеслось зычное пение карнаев – азиатских боевых труб.
– А вот это уже точно хороший знак! – Китаец буквально просветлел лицом. – Держимся!
И они держались. Бунтари в горячке битвы то ли не заметили планера и сигналов горнов, то ли не придали им значения, – натиск на вагенбург лишь нарастал. Нескольким всадникам удалось перепрыгнуть с разгону одну из телег, ворваться внутрь укрепления, оттеснить и порубить охранников. Их быстро расстреляли и перекололи копьями, однако дело оказалось сделано – за эти секунды к беззащитному участку стянулись десятки мятежников с арканами. Они перерезали скрепляющие канаты, зацепили повозку за два угла, потянули – и вырвали из ограды, открывая проход остальным.
– Николай, – повернулся к русскому офицеру выходец из Поднебесной, – ваше время. Сажайте своих на коней – и в контратаку, а потом на прорыв, если не удастся заткнуть дыру. Никого не ждите. Я прикажу завести броневик.
Дронов молча кивнул и протянул руку. Кем бы ни был этот китаец, в каких бы отношениях ни находились их страны – такой профессионализм и такую преданность делу стоило уважать. Алим на рукопожатие ответил – и сразу отвернулся, выкрикивая новые приказы сипаям.
Бойцов русского отряда уговаривать не пришлось. Они умело отошли к коновязи, не теряя организованности, буквально взлетели в седла. Казаки разобрали пики, драгуны обнажили палаши – и бросились в сечу. Николай возглавил контратаку. Пользуясь тем, что драгунский конь куда крупнее горной лошадки кочевника, а уклониться в толчее невозможно, офицер налетел на первого бунтаря, сшиб его наземь вместе со скакуном. Рубанул следующего, замешкавшегося, уклонился от жала копья в руках третьего, пропустил его мимо себя, оставляя товарищам… Товарищи не подвели – поддерживаемые спешенными сипаями, казаки навалились на проникших в лагерь повстанцев, буквально вытеснили их наружу, изрубив многих без всякой жалости. Пробитая «стена» из телег вернулась в руки защитников, но залатывать дыру не пришлось.
Ханская кавалерия появилась именно оттуда, откуда ее можно было ждать, – со стороны Чимкента. Острие войска образовывали латники, закованные в сталь, за ними беспорядочной гурьбой скакали те, кому доспехов не досталось, – легкие сипаи и конные киргизы-ополченцы с охотничьими луками. Организованы верные хану солдаты были определенно не лучше мятежников, но последние и вовсе смешались в ожесточенных атаках на вагенбург, потеряли всякий намек на боевой строй. Две конные лавины сшиблись – и исход схватки стал сразу же ясен. Сипаи опрокинули бунтарей, смели их, как поток воды из ведра смывает муравьиную армию, обтекли лагерь каравана с двух сторон, помчались дальше, гоня перед собой отчаянно паникующего неприятеля…
– Ну вот… – выдохнул Дронов, успокаивая разгоряченного коня и бросая окровавленную саблю в ножны. Еще не верилось, что вся эта история с мятежниками и обозом подходит к концу. – Кажется, сможем порадовать Сашу.
Он оглядел свой немногочисленный отряд:
– Все ведь живы?
– Все, господин капитан! – нестройным хором отозвались солдаты.
– Славно. Будем в храме – поставим по свечке. Есть за что Господу спасибо сказать…
Глава 10
Если Аулие-Ата возвещал о своей близости базарным шумом, то куда более крупный, древний и многолюдный Чимкент – дымом из заводских труб. Косматые черные столбы вздымались из-за холмов, но постепенно таяли, рассеивались, слишком слабые, чтобы образовать над городом пелену. На большой высоте ветер рвал их в клочья, и эти ошметки кусками грязной пакли несло по ярко-синему утреннему небу с юга на север – прямо над головами русских путешественников. Сам город при этом виден еще не был, до него оставалось минут сорок верхом, самое малое.
– И что, у вас так везде в России? – без особого благоговения в голосе поинтересовался у Дронова Джантай. – Дед Бокмуруна, который с посольством к вам ездил, про такое рассказывал. Говорил – словно великаны трубки курят, куда ни глянь, а порой даже солнца днем не видно, хоть и не темно.
– Ну, не то чтобы везде так… – протянул Николай, тоже глядя на дымные колонны. Ему отчего-то стало немного стыдно – будто киргиз-проводник уличил его родину в чем-то предосудительном. – Но город, где совсем нет заводов, редко бывает важным и богатым. А чем крупнее завод – тем сильнее он дымит. Бывают города, целиком состоящие из заводских комплексов и жилищ для рабочих. Вот в таких действительно из-за дыма частенько солнца не видать. Говорят, там даже снег зимой черный от копоти…
– Но дым – это не все. Еще над нашими городами – сонмища летающих машин, – с энтузиазмом вставила Саша, едущая около капитана. Просвещать охочего до знаний бугинца маленькой сыщице определенно нравилось. Тот в долгу не оставался и на вечерних стоянках охотно и подолгу рассказывал ей о местном быте, так что обмен выходил взаимовыгодным.
– Летающих машин? Таких, как тот… планер китайский? – Киргиз покрутил пальцем в воздухе. – Или дирижабль?
– Всяких! – улыбнулась девушка и опустила веки, что-то припоминая. – Но больше всего дирижаблей, конечно. Из самого города их редко видно, потому что над жилыми районами мало где разрешают летать. А вот издалека, подъезжая, как мы сейчас, – порой видишь целые вереницы кораблей в небе, которые строятся цепочками для захода на причалы. Или роятся в воздушных коридорах, пролетая мимо. Маленькие, большие, средние, разной формы, в разной раскраске. Боевые, грузовые, частные…
– А на военных базах можно увидеть еще и самолеты, – согласно покивал унтер Черневой. – То есть их где угодно можно увидеть, но военные все же шире используют – срочно важный груз перебросить, на вызов по гелиографу вылететь, для поддержки… Куда быстрее, чем цеппелином, но сколько топлива они жрут – ужас! И гудят похлеще любых кораблей. Стояли мы месяц в казармах возле летного поля, у китайской границы – могли оценить. Когда посреди ночи транспортник прилетал или истребители для дозаправки садились, – там даже мертвый вскочил бы. Да вот Николай Петрович подтвердит, мы там вместе служили.
– Ох, подтвержу, – буркнул посмурневший офицер: те двадцать восемь дней он запомнил на всю жизнь. Унтер изрядно смягчил описание, воздержавшись при девушке от крепких выражений, – а без них передать все испытанные тогда эмоции едва ли представлялось возможным. Обстановка в ту пору была неспокойной, и аэропланы шли через их аэродром сплошным потоком, сутки напролет. К концу второй недели гул их винтов уже скорее убаюкивал, и позже спать без него оказалось как-то непривычно и неуютно. Однако поначалу измотанные патрулями и дежурствами драгуны готовы были душу продать за ночь спокойного сна, без «авиационных побудок».