ё. Без «Восхода» я гол и беззащитен перед открытым космосом, поэтому сообщение, что бортовая ЭВМ орбитального корабля отрубила тягу двигателя до окончания сближения, потому что иначе «Восходу» не хватит топлива на возвращение, прозвучало смертным приговором.
Стыковка отменена.
— Алмаз-1, я Кедр. Нам чрезвычайно жаль. Что мы можем сделать для вас?
Да ничего уже не можете. Это — конец.
Я прикрыл глаза. Напряжение, владевшее мной в последние часы и позволившее поддержать бешеный темп, уложившись в единственный виток «Восхода» вокруг Луны, куда-то улетучилось.
Можно никуда не спешить. Собраться с мыслями. Пока Леонов не улетел, и поддерживается связь с ЦУП, передать последний привет родным. А потом провести последние часы в размышлениях — что у меня получилось во второй и очень короткой жизни.
Я здесь провёл восемь лет. Восемь прекрасных лет, куда более понятных и морально комфортных, чем в том постсоветском будущем. Обеспечил, что Советский Союз первым доставил человека на Луну. А поскольку практически готова следующая экспедиция, куда больше шансов, что другой космонавт вернётся живым.
Но как горько умирать…
Простите меня все, кому обещал вернуться. Алла, Ксюша, Андрей… Вы всегда со мной, а я всегда с вами.
Если заплачу, капли не потекут по щекам вниз, я — в космосе, в невесомости.
И практически уже в вечности.
Через годы или десятилетия, наверно, какой-то корабль отловит мой гроб. Достанут моё тело, запечённое как в гриле, когда сдохнет система охлаждения. Но мне уже всё равно.
Открыть люк и шлем скафандра, прекратив всё разом? Ни за что. Каждый должен до конца выдержать отмеренное. Не знаю — зачем.
Пока не ушёл «Восход», связь работала. Я слышал перебранку Алексея с ЦУП, но не особо вникал, пока…
— Алмаз-1, я Алмаз-2, — пророкотал в наушниках голос Леонова. В нём больше не чувствовалось прежней слабости, то ли адреналин от близости провала экспедиции и гибели командира, то ли принял стимулятор. Затем он забил на правила шифрования и заорал на весь эфир: — Юрка! Не ссы. Не брошу тебя. Мы сближаемся. Готовься к переходу на «Восход» без стыковки.
— Алмаз-2, я Кедр, сообщите о намерениях, — тревожно вмешался ЦУП.
Но мы вошли в тень Луны и на время избавились от ценных указаний с Земли. В замысел Леонова не верил ничуть. Лихости от него точно не жду, пусть хоть сам вернётся живым.
А за нами придут другие.
Глава 18
18
Бемц! Бемц!
Я попытался укрыться от оплеух. Вот так в аду встречают прибывших?
Алексей в роли сатаны оставил мои грешные душу и тело в покое.
— Оклемался-таки. Надоело одному отбрехиваться от ЦУПа.
— Где мы?
— Не поверишь. На борту двухместного пилотируемого космического корабля «Восход-5», сделано в СССР.
— Ща я сам тебя ударю. Не посмотрю, что ты — поносник.
Он заржал.
— А давай! Мало того, что первая в истории успешная высадка человека на Луну, так ещё первый мордобой в космосе! Ладно. Ты отдыхал сутки. Только прошли границу гравитационных полей, мы уже подхвачены тяготением Земли, ещё триста тысяч километров — и дома.
— Дай попить.
— Родной матерью тебе быть не подписывался. На, пей.
В рот ткнулась мягкая трубочка.
— Блин… Ничего не помню.
— Да и вспоминать нечего. Я боялся, что корабли ляснутся, домой не на чем лететь. Хоть вылезай наружу и тормози ногами. Но твой и без топлива — больше тонны. Меня бы просто расплющило, попади между ними. Знаешь, если бы не проклятый фашистский «Роботрон», включил бы движки на считанные секунды и попал бы в стыковочный, шли ровно.
Он был достаточно бодр. Видимо, организм прошёл пиковую точку борьбы с инфекцией, космонавта не так просто уморить. Я проглотил воду и продолжил расспросы.
— Но фашист не позволил, а ты не посмел оторвать проводки и полностью перейти на ручное. Дальше.
— Ты рискнул прыгнуть, отсоединив шланги системы вентиляции и трос. Попытка была одна, и ты её запорол. Всего на несколько метров промахнулся. Так бы и проплыл — величественно, гордо, зато мимо. Мёртвый памятник самому себе.
— Но мужественный подполковник Леонов…
— Но мужественный без пяти минут Дважды Герой Советского Союза Леонов, наблюдавший за твоим барахтаньем в космосе, отсоединил карабин страховочного троса, сам оттолкнулся от шлюза «Восхода», удерживаясь на одних шлангах, и как заправский ковбой кинул тебе трос.
— Всего-то? Даже не интересно. Легкота! Но отчего я отрубился на сутки? От отравления углекислотой?
— И от перегрева. Пока я тянул тебя как невод с золотой рыбкой, взошло солнце и поджарило в скафандре. Не знаю, насколько, но когда присоединил кабель, уже внутри «Восхода», твоя температура тела была свыше сорока градусов. И ты вонял.
— Инда взопрели озимые?
— Если бы. Духман шёл конкретно от твоего скафа, и я допёр, что воняет Луна. Лунная пыль, очень странный кисловатый запах. Поскольку ты прое… пролюбил образцы, я протёр скаф и твои ботинки влажной салфеткой, сохранил её для лаборатории, не благодари. Хоть что-то привезём.
— Пролюбил⁈ А это?
Я вытащил из кармана на бедре цилиндрический контейнер и пустил плавать по кабине. Леонов поймал его.
— Тяжёлый! Надо отколупнуть камушек, вставлю в кольцо, подарю Свете.
Света — это его жена.
— Головой ударился? Разговоры пишутся.
— Нет. Просто весёлый, раз ты пришёл в себя. Нам ещё три дня вместе… голодать.
ЦУП сообщил, что комитетчики уже произвели аресты, один из деятелей, отвечавший за контроль питания, признался, что умышленно добавил болезнетворных гадов в некоторые тубы уже после стерилизации, его связи и мотивы выясняются. Отдельные из продуктов, скорее всего, безопасны, но мы с Леоновым дружно решили терпеть, употребляя лишь воду. Для стройности полезно, желудки привыкли и более не досаждали голодными спазмами.
На земле с нами работали в полной химзащите и в изолирующих противогазах, посадив в Алма-Ате в инфекционном отделении на трёхдневный карантин в опасении инопланетной заразы. Если бы успели исследовать образцы, добытые прежним экипажем, знали бы — Луна стерильна, в отличие от кишечника Алексея. Я был голоден и вполне здоров, что солнышко меня погрело — лишь на пользу.
Когда, наконец, на нас спустили журналистов, и один спросил о самом заветном желании после посадки, я честно признался:
— Ехать в Москву на поезде. Что-то мне страшно стало летать. Хочу увидеть жену и детей.
Только после пресс-конференции к нам допустили Аллу и Свету, негодяи. Хоть, быть может, и правы, мы бы не захотели расставаться с жёнами ради каких-то там журналистов. И — да, из ЦК Компартии Казахстана дали распоряжение выделить отдельный мягкий вагон до Москвы, в том числе для сопровождавших из ЦПК ВВС и Института авиационной и космической медицины.
О, этот поезд надо было видеть! На каждой большой станции собиралась несметная толпа, мы подходили к окну, махали руками, люди едва не штурмовали вагон, сначала жители Казахской ССР, потом российские…
Алла со Светой кормили нас только привезённым с собой и купленным в Алма-Ате, никакого вагона-ресторана. Лаваши с начинкой я успел струщить в первую очередь под завистливыми взглядами Алексея, которого Алла два дня держала на втором столе и лишь потом ослабила ограничения. Он, истощённый болезнью и голодухой, в земном тяготении первый день после приземления напоминал плащ, который хочется перебросить через руку. Я всё же сохранил способность передвигаться своим ходом, слегка отъелся на больничном, потом добавил на домашнем. Когда в вагоне гасили свет, доказывал супруге, что никакие мужские функции в лунном полёте не пострадали. А у неё не отпал вечный вопрос.
— Гагарин! Ты серьёзно… То, что сказал перед журналистами? «Боюсь летать». Точно больше не полетишь?
— Ну, в космос не так страшно. На самолёте, оказывается, опаснее.
— Ну ты и врун!
Мы очень уютно лежали на полке, в принципе рассчитанной на одного пассажира, я не торопился переползать на свою. Штора, опущенная вниз и прицепленная отверстием на специально обученный штырёк, почти не пропускала света, лучи от ночных фонарей только мелькали в щелях между шторкой и стенкой вагона.
И в этой милоте самого честного (ну, почти самого честного) человека на Земле обвиняют во лжи!
— Почему — врун⁈
— Потому что видеозапись с камеры «Восхода» запечатлела, как ты отключился от системы жизнеобеспечения и сиганул в открытый космос без страховки! А потом попал под солнце. И выжил под его прямыми лучами без вентиляции скафандра, что считалось невозможным! Да по тебе диссертацию напишут, а этот кадр попадёт во все учебники космической медицины.
— Как пример, что советские космонавты более живучие, чем тараканы.
— Твоё счастье, что я посмотрела запись в день отлёта, когда знала, что ты в порядке и строишь глазки казахским медсёстрам. Иначе родила бы ежа от страха. Была бы у нас тройня.
— Расскажи эту историю папе, и он объяснит: я не виноват. У некоторых мусульман есть поверье, что Аллах ночью не видит, и можно грешить. Ерунда, конечно, бог всеведущий. Но я-то не видел, что Земля выползла из-за горизонта, и связь восстановилась, сам летел с отключенным кабелем, был уверен — нас не пишут. Зачем тебя лишний раз волновать? Всё хорошо, что хорошо кончается.
— Гагарин! — она взяла меня за горло с нешуточной хваткой, ноготки царапнули кожу. — Поклянись! Больше ни-ку-да не летишь!
— А в Париж с супругой по приглашению президента? Лондон тоже ничего, говорят. В Лондон поезда не ходят, он на острове. Кэпитал оф зэ Грэйт Брытн, если ты не в курсе.
Она больно укусила меня за нос, на том успокоилась.
Так пролетели неполные четверо суток поездки, я уж начал совеститься по поводу каприза с поездом, самолётом давно уже были бы дома, тискал бы Ксюху с Андрюхой, отдал бы им игрушки, страшно сказать, побывавшие аж на Луне! Заяц с первого полёта, дочь потеряла к нему интерес, хранился дома как семейная реликвия. Да и Казанский вокзал не особо подходил для торжественной встречи, красную дорожку под прямым углом к вагону далеко не раскатать, поступили проще — бросили на перрон ковёр.