— Прошли уже. Но на душе тоска.
Болтовня за костром разбилась на кусочки, если кто-то прислушивался к откровениям Галины, то не подавал виду.
Москвичка была крепенькая, невысокая, круглолицая, со светлыми крашеными волосами, но без предательской черноты у корней, она и от природы была блондинистой, только поправила оттенок.
— Что же бередит мятущуюся душу? — спросила Гагарина.
— Отсрочка полёта в космос. Прости за прямоту — из-за вас, блатных. Рассчитывала, что хотя бы через год попаду на «Салют-12», а как увидела в Куйбышеве проект «Салюта-14», вообще воспарила духом. И тут — вторая блатная, метр с кепкой, а наглая как базарный торгаш. Мои шансы урезались. И ещё американцы! И космические туристы! Два-три года буду получать назначение, в лучшем случае, дублёром, там и родить пора, перерыв. Ксюха, не обижайся, ты — клёвая баба, но из-за таких как ты нам ни хрена моржового не светит.
— Не сгущай. На двенадцатую точно свозят. Сначала Титов, потом ещё двое, здоровых как быки, хоть рельсы о них сгибай, не вынесли невесомость. Причём на Земле это не выяснить никак. Богатыри, а на орбите ласты клеят.
— Иди ты! И Герман Титов? К нам в школу приезжал. Думала — герой…
— Он и есть герой. На орбите ему тошно было — не передать словами, терморегуляция накрылась нашим органом, замёрз в сосульку. И всё-таки выдержал, вытерпел до конца. Но в космос никто его больше не пустил, да и он сам не согласился бы, дослужил на административной должности и вышел в отставку. Галь! Всё не так, как кажется. Не лучше, и не хуже, а по-другому. Государству не выгодно держать тебя годами, не зная даже, пригодна ли ты вообще к работе на орбите.
— Пригодна. Я уверена. Не хуже, чем эта прошмандовка, — она кивнула в сторону Ларисы. — Докажу.
— Докажешь, если не сорвёшься. Думаешь, Мисевич, что с нами балагурит и колбаской делится, весь из себя душка, хоть к ране прикладывай? Выбрось иллюзии. Он присматривается и мотает на ус. Если напишет тебе в характеристике, что склочная и конфликтная, спишут.
— Гусакову не спишут! — не унималась Галя.
— Верно. Потому что она избегает ссор с тобой. Сожми зубы и не отсвечивай.
Та согласилась, но решимости хватило ненадолго. Через день после очередного конфликта на пустом месте, без явного повода для ссоры, Антипова обратилась к инструктору.
— Товарищ капитан! Прошу перевести меня в экипаж Гагариной. Поменяюсь со Слюньковой или Петровой либо пойду четвёртой.
— Причина?
— Гусакова — отвратительный командир, не пользующийся авторитетом.
Мисевич усмехнулся.
— Старший сержант Шадрина, ко мне! Скажите, ваше мнение о Ларисе Гусаковой как о командире?
— Умелая, старательная, товарищ капитан. Настойчивая. Я с ней сработалась, — она стрельнула глазами в сторону Антиповой. — А вот с ней не смогла найти общий язык.
— Ясно. Свободна. Антипова! Считайте, вы — в космосе. В закрытом объёме в несколько десятков кубометров. Выполнение задания, да и само выживание экипажа зависит от каждого из его членов. Ваша отправка на станцию обошлась казне Советского Союза в десятки миллионов рублей. Если из-за дурного характера и нежелания слушаться назначенного вам командира вы способны сорвать миссию и создать угрозу личному составу, в космосе вам не место. Всё ясно? Марш на место и слушать Гусакову!
— Ладно…
— Эй! Я знаю, вы — не военнослужащая. Но в армии. Аттестовать вас, имеющую высшее образование, не сложно после первого же полёта. Если вы впишитесь в армейские нормы.
— Есть! Разрешите идти — продолжать тренировку?
— То-то. Свободна.
Гагарина, обязанная следить только за своими двумя подчинёнными, наблюдала и за бунтаркой. Когда выжили в тайге положенные дни, никто не простудился, даже похорошели и разрумянились на свежем воздухе, не чета московскому и подмосковному, Ксения спросила у Мисевича о его мнении по поводу Антиповой.
— Зачёт за тайгу получит. Умолчать, что она испытывает проблемы в общении, не имею права. Но хочу дать ей последний шанс. Она единственная из вашей шестёрки имеет парашютный опыт, даже больше моего. Пусть покажет себя, обретёт уверенность. Обрезать ей крылья рано.
— Но она же заклюёт Ларису!
— Ох, девоньки, вы как таракашки в банке, готовы друг дружке лапки поотрывать. Лариса готова её придушить во сне, но держит эмоции в кулаке. Пусть трижды блатная и цековская, она психологически самая стойкая из вас шести.
— Даже по сравнению со мной? — чуть обиделась Гагарина.
— У вас другая сильная сторона: вы лучше организовали свой микроколлектив. Уверен, и Антипову бы укротили, найдя правильные слова. Вы же врач! А Гусакова — всего лишь журналист, — капитан хитро прижал палец к губам. — Нашей цековской блатной этого не говорим, она очень гордится профессией и журналистским удостоверением «Известий».
Обещанная Мисевичем перемена настроения в Энгельсе была очевидна. Галя царила в воздухе. В первом полёте с чувством превосходства стала последней перед люком и хохотнула, когда Шадрина завопила от ужаса перед шагом в бездну, а Гагарину инструктор вообще бесцеремонно подтолкнул.
Поскольку остальные пятеро были новичками, прыжковая программа шла от простейшего к сложному. Наконец, инструктор, а с ними прыгал «видный мужчина» старший лейтенант Орлов, объявил о начале затяжных прыжков с освоением некоторых элементов воздушной акробатики. Теперь труженик Ан-2, наматывая спираль, забирался тысячи на четыре, близко к предельной для него высоте. Девушки уже без страха прыгали в открытый проём, а вот выпустить парашют не сразу было новым и достаточно жёстким испытанием. Орлов не рисковал и требовал открыть парашют не ниже четырёхсот метров. Далее сработал бы автомат ППК-У.
Антипову прорвало на третий день затяжных прыжков. Она заявила Орлову, что ей не понравилось раскрытие её основного парашюта, «стропы едва не запутались», и вознамерилась лично его уложить. Разговор на повышенных тонах происходил именно в зале для укладки, где подготовленные к заправке парашюты лежали на длинных столах, расправленные во всю длину.
Гусакова резонно заметила: в чём проблема, пусть парашют будет уложен в присутствии Галины, коль она сомневается, и ту прорвало.
— Ты, бл… блатная, будешь мне ещё указывать?
Все повернули головы в сторону ссорящихся и были вознаграждены зрелищем в киношном духе: Лариса уклонилась от летящей ей в лицо пятерни, перехватила Антипову за запястье и швырнула на пол, одновременно вывернув руку на болевой, а сама ногой в шнурованном ботинке наступила ей на голову.
— Гусакова! Оставить! — заорал старший лейтенант.
— Есть! — она отпустила поверженную парашютистку и обернулась к инструктору. — Прошу зафиксировать факт: гражданское лицо напало на офицера в процессе несения офицером службы. Товарищ старший лейтенант! Прошу принять соответствующие меры. Я как командир экипажа отстраняю Антипову от дальнейшего исполнения обязанностей.
— Я же просила перевести меня к Гагариной, — всхлипнула та, поднимаясь с пола и встряхивая рукой.
Орлов оглянулся. Решение должен был принять Мисевич как старший над группой из шести новобранок, одна из которых явно напросилась на отчисление. Но капитан убыл из расположения по каким-то делам, и старший лейтенант не взял на себя ответственность утвердить отстранение Антиповой от занятий, тем более оставался единственный прыжок, зачётный.
Когда случилась трагедия, он, наверно, сожалел. Но было поздно.
Галина, понимавшая, что увольнение из отряда космонавтов практически неизбежно, решила показать себя напоследок — раскрыть парашют на предельно малой высоте. Отключила автомат — ради форса или глупого выпендрёжа, кто знает. Прыгала шестой, пронеслась камнем между раскрытых куполов других девушек, и дёрнула за кольцо позже всех, а основной купол не наполнился целиком. Времени избавляться от него не осталось, Антипова в отчаянии выпустила запасной, он перекрутился с основным и окончательно погасил его.
Когда пятеро приземлившихся космонавток и инструктор избавились от подвесов, они опрометью бросились к бесформенному комку двух куполов, стащили его с тела парашютистки. Галя уже не дышала. Крови не выступило нисколько. Просто лежала с широко открытыми глазами, Орлов опустил ей веки.
Происшествие вызвало нешуточный резонанс. С шестьдесят первого года, когда в сурдобарокамере заживо сгорел Бондаренко, всего второй человек погиб в период подготовки к космическому полёту, к тому же молодая девушка. Как раз накануне визита супруги избранного президента США! Времени более некстати не сыскать. Если только подобная смерть вообще может быть кстати.
Накануне слушаний перед комиссией ВВС Гагарин-старший уединился с дочкой в кабинете начальника ЦПК и спросил в лоб: какова во всём этом роль Гусаковой. Ксения, не стесняясь в выражениях, выразила всё что думала про квалификацию психологов, допустивших психически неуравновешенную Антипову в отряд космонавтов.
— А Гусакова? — не унимался Юрий Алексеевич.
— Проявила чудеса сдержанности. Я бы давно на её месте вырвала этой сучке половину крашеных волос. Прости, понимаю, о покойнице так нельзя. Но это правда. Гусакова не виновата.
— Но она же ей руку вывернула!
— Хотя имела полное право и возможность вывихнуть. Мелкая, тощая, но невероятно сильная.
Он побарабанил пальцами по столешнице.
— Ты же знаешь про сложности моих отношений с её отцом. И что присутствие этой Ларисы в отряде космонавтов может принести вред. Уже принесло.
— Что ты хочешь?
— Давай немного иначе расставим акценты в твоём выступлении перед комиссией. Я не хочу, чтоб ходили слухи: одна блатная выгораживает другую.
— Нет! — Ксения даже вскочила со стула. — Не проси сделать меня подлость!
— Почему ты её намерена защищать? — спокойно спросил Гагарин.
— Потому что девочка не виновата в твоём конфликте с её отцом. Когда ехали в поезде в Москву, рыдала. Знаешь, почему? Сказала: если бы сломала Гале запястье или хотя бы порвала сухожилия, ту бы не допустили к прыжку, и она бы осталась жива! Я ей: ты — дура? Саму ведь могли отчислить, никакой папашка бы не помог. А она: ну и пусть, челове