28 июля 1904 года
Глава 1
— Японцы каждый раз нас с легкостью догоняют, Вильгельм Карлович. Все же у них отрядный ход на три-четыре узла больше, чем у нас — идут на шестнадцати, тогда как мы едва тринадцать держим, и то концевые мателоты отстают, причем не только «Севастополь», но и «Полтава».
Начальник штаба 1-й Тихоокеанской эскадры контр-адмирал Матусевич скрывал раздражение, поглядывая на сидящего в вынесенном на мостик кресле командующего. Контр-адмирал Витгефт, бессменный начальник штаба наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке адмирала Алексеева, был типичным кабинетным работником, и уважением среди адмиралов и офицеров не пользовался, все его воспринимали как неизбежное, правда, пока безвредное зло. Он оказался на мостике флагманского броненосца только в результате трагичного начала войны с японцами — 31 марта на мине подорвался броненосец «Петропавловск», на котором вместе с экипажем погиб командующий флотом вице-адмирал Степан Осипович Макаров со всем своим штабом. И вот с этого момента все русские моряки невольно ощутили, что надежды на успешный исход противостояния с вражеским флотом у них стали таять, подобно льду, брошенному на раскаленную плиту. Или подобно каплям росы, попавшим под жгучие солнечные лучи летнего утра. Вот такое поэтическое сравнение — русские подобны холодной влаге, а «острова» недаром называют «страной восходящего солнца».
— Важна не скорость, а двенадцатидюймовые пушки броненосцев — без них прорыва бы вообще не вышло. А так сражение идет практически на равных, и у нас появились некоторые шансы, пусть и минимальные, на успех нашего почти безнадежного предприятия. Повреждения не так значимы, все корабли пока сохраняют боеспособность. Да, я считаю прорыв во Владивосток не нужным делом, даже вредным. И отнюдь не скрываю своего отношения, но над нами «высочайшая воля», а потому царский приказ надлежит нам всем безусловно исполнить.
— Так точно, ваше превосходительство, повеление государя-императора на прорыв до Владивостока у меня не вызывает сомнений.
Голос Матусевича дрогнул — он вспомнил недавнее совещание флагманов и командиров кораблей — те с редким единодушием, приведя десятки вполне разумных доводов, высказались против «авантюры», а так они обиняков называли прорыв эскадры до Владивостока. Основным лейтмотивом прозвучали несколько непреодолимой силы соображений — уход эскадры из Порт-Артура вызовет сильный упадок духа у гарнизона крепости, и ее оборона надолго не затянется, так как моряки составляли достаточно внушительную по численности его часть. И второе соображение строилось на том, что имея в составе два тихоходных броненосца с небольшой дальностью плавания, прорваться не удастся, противник получит прекрасную возможность сосредоточить против русской эскадры превосходящие силы, как в Желтом море, так и Цусимском проливе, где находятся броненосные крейсера Камимумуры. И тогда имея двенадцать кораблей линии против шести русских, решительно и спокойно использует свой двойной численный перевес, обладая при этом существенным превосходством в скорости. Остальные соображения можно было не приводить — они только больше подкрепляли эти два «опорных столпа», что были поставлены еще наместником сразу после гибели вице-адмирала Макарова с «Петропавловском». Назначенный наместником на замену погибшего комфлота, Витгефт почитал своей главной задачей не допустить дальнейших потерь. И больше не рисковать, даже при нужде, а дождаться прибытия из Владивостока вице-адмирала Безобразова — но тот не пожелал рисковать, добираясь на джонке до Порт-Артура.
Война продолжалась, однако, даже несмотря на потопление под Порт-Артуром сразу двух вражеских броненосцев, флот так и не очнулся от охватившего личный состав, особенно адмиралов и офицеров, всеобщего уныния. «Господа» предпочитали откровенно манкировать службой, благо в крепости имелись солидные запасы спиртного. К тому же продолжали «удовлетворять естественные запросы» офицеров армии и особенно флота (жалование на кораблях под Андреевским флагом не в пример больше, чем в инфантерии) два вполне респектабельных борделя, как бы с ними яростно не боролась всесильная супруга начальника Квантуна Вера Алексеевна Стессель.
Учения, постоянные выходы в море и маневры, с помощью которых погибший Макаров вдохнул веру в моряков, при Витгефте уже не проводились, если не считать ежедневные занятия на стоящих на якорях во внутренней гавани кораблях, да окончившийся конфузом выход 10 июня. Теперь даже миноносцы не шли в ночной поиск, и намного реже проводилось контрольное траление на подступах к гавани. Многие из начальства слишком быстро восприняли желание Витгефта не рисковать, и теперь сами старались не проявлять никакой инициативы, мысленно памятуя, что оная всегда несет большие риски для карьерного роста.
Матусевич, будучи начальником штаба Порт-Артурской эскадры, как нельзя лучше знал состояние дел. Если бы не категорический «высочайший приказ» выйти в море, флот продолжал бы отстаиваться в гавани, дожидаясь подхода 1-й Тихоокеанской эскадры, которая дай бог, отправится с Балтики в конце осени. Или дождаться ошибки японцев, а затем выйти в море и одолеть врага. Вот только все это были мечты — реально боеспособными корабли стали в последние дни. С невероятным трудом удалось вернуть на броненосцы и крейсера снятые с них пушки, не все, правда, многие так и остались стоять на сухопутных фортах. Вернулись на корабли десантные роты, в которых уже имелись серьезные потери, и что хуже всего, нижние чины отвыкли за короткое время от корабельной службы, и само собой, им было не до вахт и учений, они сражались с японцами, отбили штурм. Ведь последние два месяца флот только и занимался тем, что помогал армии вначале готовить к обороне Порт-Артур, снимая с кораблей орудия, а потом и защищать крепость. И все это было сделано по настоянию Вильгельма Карловича, который на совещании флагманов и командиров кораблей 1-го ранга выступил с требованием всемерной помощи армии по примеру легендарной обороны Севастополя в Крымскую войну, что началась полвека тому назад. И эту «великую хартию отречения», как нарекли ее флотские острословы, приняли с одобрением, на берег отправляли все что возможно. Хорошо, хоть корабли не стали топить, «закупоривая», опять же по примеру героических отцов и дедов, гавань, как мрачно шутили лейтенанты и мичманы.
Однако «высочайшее повеление» никто из адмиралов проигнорировать не решился, и на корабли пытались вернуть все то, что с них сняли — но не тут то было. «Армейцы» уперлись, не отдавали, встали, как говориться «грудью». Поползли нехорошие разговоры, что моряки бегут, оставляя осажденную крепость на произвол судьбы. И пресечь их начальство было не в состоянии — флотские суматошно готовились к дальнему походу во Владивосток, прорыву с неизбежным сражением, к которому из-за нехватки времени как следует ни на одном корабле толком не подготовились…
— Неприятельская эскадра с кормового траверза — ход шестнадцать узлов. Порядок прежний — головным «Микаса», «Асахи», «Фудзи» и «Сикисима». За ними «Касуга» и «Ниссин», колонну замыкает «Якумо», вставший в линию. Японцы начали пристрелку по концевым «Полтаве» и «Севастополю», дистанция около пятидесяти кабельтовых.
В голосе флаг-офицера Кедрова явственно прорезалось возбуждение, которое до этого тщательно сдерживалось. Первая стычка с эскадрой Хейхатиро Того происходила на серьезных дистанциях, японцы вообще открыли огонь с семидесяти пяти кабельтовых, потом сближались до пятидесяти, ведя огонь в основном главным калибром, и лишь когда дистанция сократилась до тридцати пяти кабельтовых (ближе не сходились), уже полностью задействовали все свои шестидюймовые пушки. Стреляли часто, вот только добились всего едва полусотни попаданий снарядами всех калибров, причинив русским кораблям незначительные повреждения, не повлиявшие на боеспособность, как выяснилось по спешно сделанным докладам.
Русские корабли отвечали намного реже, берегли снаряды — все прекрасно знали, что восполнения убыли не будет, а потому берегли боекомплект для схватки на более близких дистанциях, хотя бы с сорока кабельтовых, но лучше с тридцати. Благодаря преимуществу в скорости хода именно японцы диктовали свои условия, но сейчас все моряки на флагманском «Цесаревиче» нутром чувствовали, что теперь противник начнет подходить к кораблям русской эскадры как можно ближе.
Однако прежнего страха, пусть опасений, уже не было — нижние чины повеселели, да и господа офицеры взбодрились. Полуденная схватка прогнала боязнь, моряки втянулись в бой, испытав давно забытые чувства — чтобы вот так лицом к лицу сойтись, то сейчас произошло во второй раз, если не считать той злосчастной первой ночи войны, когда «Цесаревич» и «Ретвизан» были торпедированы вражескими миноносцами, а утром в море появился весь неприятельский флот. Тогда бой пошел прямо на внешнем рейде — и ведь выстояли, несмотря на то, что оказались под жестоким обстрелом. А тут совсем не страшно — шестеро на шестеро, силы равные. Да, у японцев множество крейсеров, они обкладывают эскадру со всех сторон, но исход сражения определяют не они, а броненосцы.
— Должны выстоять, повреждения пока несерьезные, — тихонько пробормотал Матусевич, стараясь, чтобы его никто не услышал. Ведь именно он один на совещании флагманов и командиров рьяно ратовал на прорыве во Владивосток, все остальные не верили в успех этого предприятия, совершенно позабыв про заветы погибшего Степана Осиповича Макарова…
Глава 2
— Японцы теперь имеют перевес в один вымпел — «Якумо» встал в линию. Господа, теперь бой пойдет на близких дистанциях, а не так как давеча — на отдалении. Неприятель настроен весьма решительно, и не намерен нас пропускать во Владивосток!
Командир эскадренного броненосца «Севастополь», капитан 1-го ранга Николай Оттович Эссен внимательно смотрел на настигающую русскую эскадру колонну вражеских кораблей. В неприятельской линии добавился броненосный крейсер германской постройки «Якумо», по водоизмещению лишь немного уступающий его броненосцу. Да и в главном калибре у него восьмидюймовые стволы, в то время как на русском корабле солидные пушки в 12 дюймов. Жалко, что их осталось не четыре, а три — в начале апреля сломался станок одного из орудий в носовой башне, запросили выслать из Петербурга, сняв с «Сисоя Великого», имевшего точно такие же башни главного калибра, но не успели — японцы блокировали Порт-Артур.
На этот броненосец Николая Оттовича назначил командиром позже погибший командующий флотом вице-адмирал Степан Осипович Макаров, вот только такое стремительное продвижение по службе вызвало у Эссена нескрываемое раздражение, подобное тому, какое испытывает скакун, когда его запрягают в телегу. Он ведь командовал быстроходным крейсером 2-го ранга «Новик», построенным в Германии, и выдававшим непостижимую скорость в 25 узлов — недаром этот корабль называли «чехлом для машин». И не было ни одного боя, где бы он не сражался на крейсере, с отчаянно безрассудной командой выходя на вражескую эскадру, ведя разведку. А сколько было стычек с вражескими крейсерами и миноносцами подсчитать трудно — ведь его крейсер находился в двух часовой готовности к выходу, и при первых же выстрелах старался выйти в море, атаковать неприятеля. Недаром лихой командир «Новика» одним из первых на эскадре получил золотое оружие с надписью «за храбрость», а в команде половина нижних чинов была награждена георгиевскими крестами, а то и не одним.
И все бы ничего, если бы по возвращению в Порт-Артур «Севастополю» не заехал форштевнем в корму «Пересвет», командир которого Бойсман при разборе происшествия взял всю вину на себя. В то время как капитан 1-о ранга Чернышев всячески постарался всю вину переложить как раз на него, благо тот и не оправдывался. Вот только такое поведение привело к тому, что адмирал Макаров вскипел, порывист был и горяч, настоящий моряк, и с прожитыми годами кровь не остыла. И снял командира «Севастополя», а на мостик броненосца решил поставить Эссена — самого отчаянного и боевитого офицера эскадры, и не посмотрел, что тот всего капитан 2-го ранга. Назначение Николаю Оттовичу пришлось не по душе — он получил под командование самый медленный корабль эскадры, у которого скорость вдвое меньше чем у «Новика». И часто испытывал ощущение, будто к каждой его ноге привязали по гире — примерно тоже самое чувство испытывает лихой кавалерист, переведенный на обозную повозку извозчиком.
Ладно бы назначили командиром «Аскольда» — все крейсер 1-го ранга, и ход немногим меньше, чем у «Новика», но попасть на «Севастополь» для Эссена оказалось страшным ударом. Его оторвали от войны безжалостно и грубо, и он только ругался от приступов ярости, оставаясь в одиночестве, в просторном командирском салоне, с которым несравнима его скромная каюта на «Новике». Однако будучи человеком долга, он всячески готовил броненосец и его команду к боям, и офицеры с матросами это оценили по достоинству и рвались на бой. Выход в море всей эскадрой 10 июня воспринимался экипажем с неприкрытой радостью, вот только при заходе в гавань обратно по возвращении, броненосец подорвался на мине, точь в точь как произошло с «Петропавловском». Однако детонации погреба шестидюймовой башни не произошло, а возникший было пожар боезапаса, был потушен хлынувшей в огромную пробоину — три с половиной на четыре метра — водой, которая затопила и соседнюю угольную яму. Однако команда действовала самоотверженно и умело — возникший крен спрямили контрзатоплением, корабль Эссен довел до бухты Белого Волка, где простояли всю ночь, избежав атак миноносцев. Утром, в прилив, вошли на внутренний рейд, одиннадцать нижних чинов было ранено. Для исправления повреждений решено было воспользоваться кессоном, который изготовили для подорванного раньше «Ретвизана». С ремонтом команда лихорадочно торопилась, матросы понимали, что скоро эскадра выйдет в бой, на прорыв. Их, конечно, не сочтут трусами, но в предстоящем сражении каждый корабль будет дорог. Однако при отжигании листов в кессоне ночью 26 июня возник пожар, погибли два матроса, три десятка получили отравления и ожоги — огонь потушили с помощью бортового буксира «Силач». Это еще больше сплотило команду — и там где с «Ретвизаном» провозились три месяца, работы на «Севастополе» провели в полтора, и пять дней тому назад снова вошедший в строй броненосец стали лихорадочно готовить к прорыву. Успели установить в казематы 152 мм орудия и почти все 47 мм противоминные пушки, приняли почти тысячу тонн угля, этого запаса должно было хватить по расчетам до Владивостока, вот только Эссен сильно сомневался — и на то у него были причины. Да, путь чуть больше тысячи ста миль, но в бою расход угля будет увеличенным, эскадра станет маневрировать. Машины изношены — топки котлов уже и так увеличивают расход в полтора раза, а дырки в трубах приведут к еще большему расходованию драгоценного топлива, причем в несколько раз.
Это означает только одно — угольные ямы станут пустыми, стоит только миновать Цусимский пролив, а там придется топить броненосец, если из Владивостока не подойдут на помощь крейсера с угольщиками — тогда придется в море перегружать несколько сотен тонн, и молиться, чтобы не подошли вражеские броненосцы. И это маловероятно — японцы их не отпустят, а уйти от них на десяти узлах невозможно.
Поход самоубийц, у них всего один шанс из сотни, что они все же доберутся до порта назначения, и девяносто девять на худший исход!
— Метко стреляют, ничего не скажешь. Дело будет горячее…
Эссен поморщился, машинально вытер ладонью капли соленой морской воды с лица. Амбразуры боевой рубки заплеснула вода от близкого разрыва. И это несмотря на то, что по опыту стычек их широченные прорези в двенадцать дюймов довели всего до трех, надежно прикрытых стальными уголками и листами. Николай Оттович озаботился этим, хотя на других броненосцах отнеслись крайне безалаберно, предпочтя наспех заделать тросами. И если разрыв крупнокалиберного снаряда будет на самой броне рубки, то эту с позволения сказать «защиту», просто вынесет. А вот в том, что броненосец выдержит даже длительный обстрел ни командир, ни его команда не сомневались — главный пояс по ватерлинии в центре составляли 356 мм плиты прочной гарвеевской брони, свыше пятисот тонн которой закупили во время строительства в САСШ. Такая броня даже в упор не пробивается двенадцатидюймовыми снарядами — защита избыточна, можно было уменьшить ее толщину до двенадцати дюймов, даже десяти, а сэкономленный вес пошел бы на прикрытие незащищенных оконечностей. Единственный за весь сегодняшний день, попавший в «Севастополь» 305 мм снаряд оставил на столь толстой плите только небольшую вмятину.
Башни, барбеты, боевая рубка прикрывались девятидюймовой броней — и это считалось вполне достаточным, второй верхний пояс и башни 152 мм орудий имели пятидюймовые плиты. Даже пара шестидюймовых пушек с каждого борта, раньше стоявших открыто, сейчас были упрятаны в импровизированные казематы, которые прикрыли тремя наложенными друг на друга листами обычной кораблестроительной стали, каждый в дюйм толщиной. И такое прикрытие по всем расчетам должно было выдержать попадание шестидюймового снаряда. Так что броненосец представлял собой настоящую крепость, и бой сможет вести долго, не так легко его повредить, и тем более вышибить из боевой линии даже сосредоточенным огнем.
Да и нет у врага такого преимущества — в двенадцатидюймовых пушках почти тождество — на 16 вражеских 15 на русских кораблях. На восемь русских десятидюймовых орудий «Пересвета» и «Победы», только одна такая пушка на «Касуге» и еще десять восьмидюймовых стволов в башнях броненосных крейсеров. Так что бой предстоит упорный — японская колонна не только приближалась, она сближалась на сходящихся курсах. И сейчас «Полтаву» и «Севастополь» осыпали градом снарядов. Возникло ощущение, словно попали под «железный дождь», корабль вздрагивал всем корпусом от попаданий — дистанция в сорок кабельтовых позволила японцам теперь задействовать всю свою шестидюймовую артиллерию. На каждом корабле у японцев в бортовом залпе по семь таких стволов, только на «Якумо» шесть, да на «Фудзи» пять. Впрочем, перевес не столь и велик — на 46 вражеских русские будут отвечать из 33 своих 152 мм стволов.
Эссен спокойно смотрел на вражеские корабли — головной «Микаса» под адмиральским флагом уже давно обогнал «Севастополь» и стрелял по «Пересвету», флагманскому броненосцу князя Ухтомского, идущего впереди. Тот отвечал полными залпами, закончив пристрелку. И теперь скоро станет ясно со всей очевидностью — кто кого одолеет в этом бою…
Схема бронирования и вооружения эскадренных броненосцев типа «Полтава».
Глава 3
— Обе стеньги «срублены», ваше превосходительство, мы под обстрелом трех кораблей, не меньше. Если будет нужно поднять сигнал, то ничего не выйдет, если только флаги на крыльях мостика не вывешивать. Ох, никак пятый раз попали, и вроде в носовую переборку.
Командир эскадренного броненосца «Пересвет» капитан 1-го ранга Бойсман болезненно поморщился, словно не его корабль, а он сам получал ' «ранения» — корпус постоянно содрогался от попаданий, палуба под ногами вибрировала так, что удержаться порой было проблематично. Противник в самой завязке боя еще днем прекрасно видел развевающийся на грот-мачте флаг контр-адмирала, а потому пытался сосредоточить по «Пересвету» огонь, правда, сделать это тогда не удалось. Куда больше от противника досталось двум концевым тихоходным броненосцам, были хорошо видны выраставшие у их бортов огромные всплески, да еще интенсивно обстреливали «Цесаревич». Но сейчас били исключительно по двум флагманам — три неприятельских броненосца по головному кораблю, а «Сикисима» с двумя малыми броненосцами итальянской постройки (считавшимися и броненосными крейсерами, но слишком тихоходными) сосредоточили огонь по «Пересвету» — попадания теперь пошли одно за другим.
— Черт бы их всех побрал! Они пристрелялись по нам!
Стоявший рядом с командиром броненосца князь Ухтомский уже отнюдь не мысленно ругался в три знаменитых флотских «загиба», начиная осознавать, что надежды на благополучный итог стремительно «тают». Теперь прорыва может не получится. Зайдя в голову русской колонны, японцы, используя превосходство в скорости, начнут «отжимать» к северу флагманский «Цесаревич». Просто устроят тому «кроссинг», уже взяв под продольный огонь, сделав «палочку» над «Т». И против этого маневра есть только уход с выбранного курса, то есть пойти не на юго-восток к Цусимскому проливу, а в противоположную сторону, к Порт-Артуру, туда, откуда этим утром и вышли. Ничего тут не сделаешь — два тихоходных броненосца связывали по рукам и ногам, иначе бы трем броненосцам удалось проскочить мимо неприятеля. Да-да, именно трем — в «Ретвизан» за день до выхода получил подводную пробоину в носовой части, куда попал 120 мм снаряд из осадной пушки. Дырку прикрыли листом железа, поставили деревянный щит на распорках — и дать больше 13 узлов было опасно. Напор воды резко бы возрос, заплату могло вышибить, и тогда пойдет неконтролируемое затопление. Будь два-три лишних дня, тогда бы все заделали куда тщательнее, залили бы цементом, да и листы наружной обшивки подогнали.
Но время, время — «высочайший» приказ гнал эскадру в море!
На совещании Ухтомский склонялся к предложению начальника штаба Матусевича — осуществить прорыв во Владивосток только быстроходными броненосцами, четверка которых могла держать 15–16 узлов долгое время. А если на море начнется волнение, то прорыв обеспечен — вся 1-я эскадра Объединенного Флота, состоящая из шести низкобортных броненосцев, неизбежно отстанет. Однако повреждение «Ретвизана» смешало все расчеты — оставаться в Порт-Артуре дольше Витгефт не захотел, гонимый в море царским приказом. В «Цесаревич» угодило три снаряда, командующего ранило — вернее чуть царапнуло осколком. В «Пересвет» ведь тоже попало два таких же снаряда, к счастью, не причинившие никакого ущерба. И можно считать, что пока повезло — японцы стреляют «вслепую», по местам стоянок, «счисляя» примерную дистанцию, по карте и докладам с моря. Там постоянно ведя разведку, наблюдая через мощную оптику за гаванью, крутились на небольшом отдалении, чтобы не попасть под огонь береговой артиллерии, три «собачки» — быстроходные крейсера из отряда вице-адмирала Дева. Хорошо, что четвертый крейсер «Иосино» был протаранен «Касугой» и затонул в «черную» для японцев майскую неделю, когда на минах погибли два броненосца.
— С «Баяном» можно было бы и рискнуть прорваться, если бы успели его отремонтировать, а так слишком велик риск — лучше впятером через Цусиму идти, чем втроем, — тихо произнес адмирал, непроизвольно сморщившись от соленой воды — брызги от разрывов крупнокалиберных снарядов захлестывали широкие амбразуры боевой рубки, которые заделали едва наполовину. Теперь он желал только одного — чтобы Витгефт не полез на броненосцы Того, а отвернул к Порт-Артуру — имея эскадренный ход (а его диктует скорость самого тихоходного корабля) в жалкие двенадцать узлов о прорыве не стоит и думать. Завтра-послезавтра подойдут броненосные крейсера Камимуры, и все, хана. Имея дюжину кораблей линии против шести, русский отряд просто перетопят как слепых щенят в ведре. И без всякой пользы для обороны брошенной ими крепости…
Додумать мысль Ухтомский уже не успел, его как пушинку отшвырнуло на броневую сталь стенки, в ушах зазвенело, на минуту потерял слух, лицо обдало жаром. Он моментально понял, что о плиту рубки взорвался двенадцатидюймовый снаряд, никак не меньший калибр. В широкие амбразуры, из которых вылетели свернутые для защиты куски тросов, стал заползать едкий дым от сгоревшей шимозы. Везде слышались болезненные стоны, хрипы, незатейливая флотская ругань. Князь разглядел у своих ног лежащего командира броненосца в белом кителе, наклонился и стал поднимать.
— Что с вами, Василий Арсеньевич, вы ранены?
Вопрос можно было не задавать — заметил кровавые пятна на животе, на бедре и на плече. Бойсман был без сознания, глаза закатились, лицо бледное. На секунду в голове мелькнула вполне крамольная и необыкновенная мысль, что здесь в рубке броненосца происходит невероятное — он, Рюрикович по происхождению, поднимает боевого товарища, отец которого из самых что ни на есть социальных низов — крещеный еврей из кантонистов. Да и попал Василий Арсеньевич в Морской корпус лишь благодаря старшему брату, что ухитрился выслужиться в действительные статские советники, стать вице-директором департамента полиции МВД.
— Санитары, командира к лекарям! Живо носилки!
Появились санитары, вынесли застонавшего командира броненосца — тот был беспамятный, видимо, крепко головой об настил ударился. К штурвалу встал новый квартирмейстер, в рубке появился старший офицер броненосца капитан 2-го ранга Дмитриев (в бою находился в кормовой надстройке, чтобы при одном попадании не могли погибнуть вместе с Бойсманом), лицо встревоженное, вся щека в копоти. Доклад последовал крайне неутешительный, от которого стало понятно, что не то чтобы до Владивостока дойти, как бы на дно не отправится.
— Двумя двенадцатидюймовыми снарядами шарахнуло, один ниже ватерлинии. Вначале перед траверзной переборкой, обшивку вынесло, вода захлестывает, носовое помещение затоплено, ваше превосходительство. А вот второе попадание опасное — пробит нижний край броневого пояса за переборкой, затоплено помещение динамо-машин, они остановились. Носовая башня поворачивается вручную, снаряды подаются «беседками». Затоплено отделение минных аппаратов. Вода плещется в погребах и подбашенном отделении, люки матросы успели задраить, по докладу вроде вода больше не поступает. Там два десятка нижних чинов с кондуктором заперты, пока ход не сбросим и не остановимся, пробоину не заделаем и воду из отсеков не откачаем, им наружу не выйти.
Ухтомский только покачал головой — этого нужно было ожидать. Броневой пояс длиной в 95 метров, защищал почти три четверти длины корабля, оставляя небронированными оконечности, пусть и очень короткими участками, не то, что на «полтавах». Девять дюймов гарвеевской брони в центре и семь дюймов в оконечностях вполне надежная защита, только у самой нижней кромки броня истончена до пяти, а в оконечностях до четырех дюймов. Но даже такую плиту пробить невозможно, скорее пробитие с разрывом произошло еще ниже. Очень опасное повреждение, которое грозит обширными затоплениями. И ведь ход никак не сбросишь — идет бой и нужно сражаться, выходить из строя в такой момент для исправления повреждений недопустимо. Так что придется терпеть, и Ухтомский негромко произнес:
— Вступайте в командование броненосцем, Аполлон Аполлонович. Сами видите, что происходит. Нужно драться дальше…
Ухтомский остановился, осекся — ему показалось, что палуба под ногами ощутимо накренилась, градуса на четыре. Нет, все правильно, отнюдь не померещилось, крен действительно нарастает, это заметно. Да и старший офицер стал отдавать приказы на контрзатопление отсеков противоположного борта, требовалось немедленно спрямить крен, вернуть броненосцу остойчивость, иначе при маневре можно запросто опрокинуться — корабль и так построен безобразно, с перегрузкой свыше тысячи ста тонн. А сейчас расходуется уголь в кочегарных отделениях, пока его запасы с батарейной палубы вниз опустят, да из угольных ям извлекут. Пожары везде тушат из шлангов, вода поверху броневой палубы ходит, переливается по полузатопленным отсекам, а это крайне опасно…
Схема бронирования и вооружения эскадренного броненосца «Пересвет», уже сделанная японцами, после введения затопленного в Порт-Артуре корабля в строй под новым наименованием «Сагами».
Глава 4
— Ваше превосходительство, не помешало бы в боевую рубку спуститься — японцы сближаются, из среднего калибра фугасами стреляют. Мало ли что может случиться, Вильгельм Карлович, однако попадания неизбежны, а вам нужно руководить эскадрой во время прорыва…
— Оставьте уговоры, Николай Александрович, мне отсюда все прекрасно видно, а из рубки ничего толком не разглядеть.
Витгефт уже во второй раз отмахнулся от предложения сойти с мостика, вот только никакой бравады храбростью в том не было. Этот упрямец явно вознамерился погибнуть в сражении, чтобы заглушить все разговоры о трусости, что уже велись в кают-компаниях всех кораблей, да и по эскадре поползли нехорошие разговоры, если не о трусости, так о предательстве. Нижние чины и многие офицеры просто не понимали странной бездеятельности флота, в недоумении, если не сказать больше, находились солдаты гарнизона — ведь армия воевала, а на кораблях отсиживались, не желая выходить в море на битву с врагом. И только присутствие десантных рот на позициях, самоотверженность моряков в боях, не позволяло выплеснуться гневу, хотя на всех адмиралов уже косо посматривали. И он сам не раз, находясь на берегу спиной ощущал эти негодующие взгляды.
Николай Александрович только вздохнул, и остался стоять рядом на мостике, где столпились штабные офицеры, мысленно прощаясь с жизнью — погибать так глупо никому не хотелось, это было видно по отрешенности на лицах, но уйти под защиту брони было никак нельзя. Штаб должен находится рядом с командующим, где бы тот не был, а если трусишь в такой ситуации, то нечего было идти флаг-офицером. Так что воленс-ноленс, но сейчас место всех тут, под разрывами вражеских снарядов, а единственной защитой служит белый китель, с одним «старшим» орденом, у кого награды есть, или двумя — допускалось ношение и нашейных крестов. Но таковых Николай Александрович сегодня не надел, хотя у него были «владимирские» 3-й и 4-й степени, но полученные до войны, без мечей. Зато к кортику прикреплен георгиевский темляк — командуя 1-м миноносным отрядом в начале войны, он не раз сходился с противником в боях. И заслужил золотую саблю с надписью «за храбрость», и по представлению погибшего командующего флотом получил чин контр-адмирала. Так что сейчас, зная, что на золотисто-черный темляк его кортика посматривают офицеры, сохранял хладнокровие, жалея только об одном — что не успел выпить стакан коньяку и выкурить папиросу. Последнее на мостику дозволялось только флагману, а он хоть и адмирал, но лишь начальник штаба эскадры и младший флагман, а значит, лицо подчиненное, на которое данная привилегия не распространяется. А жаль — видеть, как взрываются вражеские снаряды то еще удовольствие, тут нервы стальными тросами должны уподобиться.
— Обкладывают нас со всех сторон, — пробормотал Матусевич, в который раз прикладывая к глазам мощный морской бинокль, германский, восьмикратного увеличения. Ощущение, что японские броненосцы идут чуть ли не вплотную, хорошо видны вспышки выстрелов, от которых хочется глаза зажмурить, настолько они яркие. Но зато прекрасно видно, сколько неприятельских орудий стреляют в бортовом залпе. Это позволяет уже точно знать, насколько велики повреждения от русских снарядов, ведь снижение огневой мощи первый характерный признак. Но пока японские корабли стреляли намного чаще русских, что били в ответ размеренно — вокруг флагманской «Микасы» и замыкающего броненосца вставали всплески. И по секундомеру, правильно определив дистанцию, можно было корректировать залпы уже точно зная, всплески от чьих снарядов видно — этим и занимались сейчас артиллерийские офицеры броненосцев. Теперь «Цесаревич» и «Ретвизан» стреляли по головному кораблю. «Победа» и «Пересвет» били сейчас по замыкающий отряд «Сикисиме», и это было правильным решением — снаряды летели на куда более близкое растояние, и тогда частые всплески мешали бы коррекитировать стрельбу — поди определи точно, чьи снаряды легли у борта или по курсу, с недолетами и перелетами.
Стрельба шестидюймовых орудий зависела исключительно от наводчиков — градом снарядов весом в два с половиной пуда старались осыпать каждый из вражеских броненосцев, что являлся соответствующим по счету во вражеской колонне, нельзя было давать вести огонь безнаказанно. А то, что японцы сейчас стреляли намного чаще, в том нет ничего удивительного — им не требовалось беречь снаряды, и к тому же, определенная часть боекомплекта перед стрельбой заранее подавалась в башни и подбашенные отделения, а к 152 мм пушкам напрямую в казематы. Да оно и объяснимо — японцы низкорослые, а потому не отличаются физической силой, в бою подавать руками та еще морока — быстро устанут.
Идущие концевыми в колонне «Полтава» и «Севастополь» сцепились с «гарибальдийцами» и концевым «Якумо». Главный пояс последнего русские 305 мм снаряды не пробьют, все же знаменитая, самая прочная в мире крупповская броня в семь дюймов — 178 мм вполне надежная защита. А вот гарвеевские шестидюймовые плиты, всего то толщиной в 152 мм, на малых броненосцах итальянской постройки, вполне по «зубам» двенадцатидюймовым снарядам, а их оконечности тем более — там вдвое тонкие плиты.
Два против трех — но броненосцы мощнее, двенадцать дюймов вполне сокрушительная пушка. Хотя он сам не раз рекомендовал Витгефту сделать иначе — видя неприятельскую колонну, можно было бы изменить порядок в кильватере, поставить за «Цесаревичем» двух «тихоходов» и замыкающим поврежденный «Ретвизан». А вот концевыми «Пересвета» и «Победу» — на последнем броненосце крупповская броня, так что вполне устойчивый будет к обстрелу. Десятидюймовые пушки вполне уверенно смогут пробивать более тонкую итальянскую защиту, чем толстые гарвеевские плиты вражеских броненосцев британской постройки.
Витгефт по своему обыкновению уперся — и переубедить этого упрямца совершенно невозможно, даже когда Вильгельм Карлович видит, что сам ошибся, совершив промашку. Но никогда в том не признается, почему-то считая, что его же начальник штаба посягает на прерогативы командующего. И не желает прислушиваться к мнению подчиненных, хотя зачем-то его выслушивает, но каждый раз поступает по-своему.
— «Якумо» вышел из строя, идет к «собачкам»!
В голосе сигнальщика прозвучала радость, вот только сам Матусевич настроен был не так оптимистично — скорее всего, вражеский крейсер нацеливался вместе с тремя быстроходными бронепалубными крейсерами атаковать отряд контр-адмирала Рейценштейна. Три русских больших бронепалубных крейсера, даже несмотря на отсутствие на каждом пары шестидюймовых пушек, с «собачками» бы запросто разделались, но наличие «Якумо» кардинально изменяло соответствие сил. К тому же к месту сражения поспешал старый китайский броненосец, японский трофей с прошлой войны, в сопровождении двух «сим» — столь же дряхлых бронепалубных крейсеров, вооруженных монструозными 320 мм пушками. Еще четыре малых крейсера противника крутились на отдалении, пока не рискуя атаковать русские крейсера, дожидаясь удобного момента, чтобы вцепится. Прочую «мелочь» вроде вражеских «истребителей» и миноносцев можно сейчас не принимать в расчет — время этой своры наступит ночью. Также как и восемь больших русских дестройеров — в паузе после дневной стычки Витгефт решил дать приказ капитану 2-го ранга Елисееву, атаковать ночью неприятеля, но когда тот запросил точку рандеву утром, ее не назвал и свой приказ отменил. Вот так и «рысили» два отряда миноносцев между крейсерами и броненосцами, а в конце довольно ходко шла «Монголия» — быстроходный транспорт, переоборудованный в госпитальное судно с белой окраской…
— Пора бы убираться под броню, — прошептал Матусевич, злобно поглядывая на сидящего в кресле Витгефта. Если тот не хочет жить, его воля, но ведь под смерть других подводит этот несостоявшийся протестантский пастор (как-то произнес Вильгельм Карлович, что в юности мечтал стать проповедником), а всем жить охота. В животе забурчало, будто приступ накатил — адмирал поморщился, непроизвольно отошел в сторону, испугался, что конфуз выйдет, еще примут за приступ «медвежьей болезни». И как-то оказался за спинами сигнальщиков, неожиданно для самого себя, будто ноги сами по себе двинулись, отойдя к броневой плите. Поднес к глазам бинокль, прижал окуляры, пытаясь рассмотреть японские корабли.
И тут над головой мощно ухнуло — в фок-мачту угодил снаряд, причем в двенадцать дюймов, никак не меньше, это Матусевич успел осознать краешком мозга, прежде чем чудовищный жар опалил лицо. Николай Александрович рухнул на палубу, будто его чьи-то мощные руки толкнули в спину, на него сверху повалился матрос, исходя животным воем от чудовищной боли. Вначале беззвучным — адмиралу показалось, что он оглох, но потом стал все слышать — контузия также быстро прошла, как появилась. Он посмотрел на искореженное крыло — и тех окровавленных ошметках, что лежали у обломков искореженного кресла, было трудно признать еще несколько минут тому назад вполне живого командующего эскадрой…
Роковое попадание в фок-мачту «Цесаревича», в результате которого погиб контр-адмирал Витгефт. На заднем плане виден возглавляющий отряд русских крейсеров пятитрубный «Аскольд»…
Глава 5
— Ваше превосходительство, вы не ранены⁈ Николай Александрович, как вы себя чувствуете? Боже, да адмирал весь в крови!
Сознания Матусевич не потерял — подбородок и правая щека буквально «горели», их жгло, а вот глаза все прекрасно видели. Спас их бинокль, который во время разрыва он смотрел, и непонятно куда девшийся. Побаливало предплечье, но и только, а в голове стоял сплошной бедлам — мысли путались. И к своему дикому удивлению Николай Александрович ощутил раздвоение сознания — довелось как-то говорить с врачом, и тот ему множество всякого поведал о подобных случаях. Но самым страшным являлось то, что вот эти вторые мысли являлись «чужими», именно так — чужими, потому что в них такое творилось, чего сам адмирал просто не знал, даже в голову никогда не приходило, даже когда крепко «принимал за воротник».
Странно, но он сейчас знал, действительно знал, чем вскоре окончится не только этот бой, но и война с японцами, злополучная, позорная по своим итогам для державы, которую сам считал по настоящему «великой». Однако моментально пришло осознание, что потом можно будет гадать, откуда ему «привалило такое счастье», как сказал бы любой классик литературы, сейчас же ему крайне необходимо этим знанием незамедлительно воспользоваться, пока не упущено время. Контузия это или нет, можно будет потом поразмышлять на этот счет за стаканом коньяка, сейчас же выбираться из «глубокой задницы», в которой оказалась и его эскадра, и весь флот с армией, и в конечном итоге, вся Российская империя от края до края.
Мысль была настолькочужая, что адмирал непроизвольно сглотнул, но тут окончательно пришел в себя, когда его чьи-то руки рывком подняли с покачивающегося и дрожащего под спиной настила. Он увидел флагманского артиллерийского офицера лейтенанта Кетлинского, и двух матросов, которые его подняли и поставили на сгибающиеся в коленках ноги, поддерживая под локти и ощупывая изодранный в лохмотья китель.
— Не надо вести… в лазарет… Вроде я уцелел — отведите в рубку, мне нужно командовать эскадрой… Бой продолжается…
Его услышали, рывком поволокли, и спустя минуту адмирал оказался в боевой рубке, за толстенной десятидюймовой броней. Машинально посмотрел на широкие амбразуры, заделанные в Порт-Артуре всяким хламом, а потому их вынесет при прямом попадании, которое вскоре последует. И тогда всем собравшимся здесь наступит полнаяхана, хотя выживут многие, но самому броненосцу перебьет цепи штурвала, «Цесаревич» с повернутым рулем выкатится из строя, начнет крутиться на месте, как собачонка, пытающаяся укусить себя за хвост. Этот маневр попытаются повторить идущие за флагманом корабли, в результате вся эскадра собьется в кучу, и японцы ее начнут избивать, как тех самых библейских младенцев.
«А нужно такое» — задав самому себе этот вопрос, Матусевич непроизвольно вздрогнул, и, посмотрев на командира броненосца, капитана 1-го ранга Иванова (каковых на русском флоте во все времена хватало), негромко произнес, отдавая свой первый приказ:
— Николай Михайлович — курс на румб левее, нужно разорвать дистанцию, у японцев ведь погреба не бездонные. И необходимо совершить перестроение, а для этого нужна оперативная пауза…
Осекся — последние два слова вырвались непроизвольно, они были ему не свойственны — видимо, контузию все же получил. В голове кавардак, мешанина из мыслей и понять где свои из них, а где чужие пока невозможно, все наслаивалось друг на друга. Неожиданно в голову пришло озарение, другого он просто не мог представить — и Матусевич коротко попросил, чувствуя, что броненосец плавно начинает отворачивать от неприятельской колонны, увеличивая дистанцию:
— Принесите мне новый китель, а то, как нищий в рубище стою, словно на паперти подаяние прося.
Шутка вышла немного натянутой, но стоявшие в рубке офицеры улыбнулись — все поняли, что обычно жизнерадостный и деятельный адмирал пришел в себя. И тут по броне жахнул разрыв — ощущение такое, будто находясь внутри колокола, попали под удар била — звон пошел такой, что оглохли. А вот Матусевичу поплохело разом — теперь он понял, что случилось то, что должно было произойти, и команду он отдал вовремя, на минуту раньше, и ее уже приняли к исполнению. Дистанция оказалась разорванной на десятки метров от «прежней», и руль уже выпрямили и двенадцатидюймовый снаряд попал не под амбразуры, а в основание броневой «коробки». Но и этого хватило, чтобы импровизированная защита частично «осыпалась» от мощного сотрясения взрыва. Но жар от шимозы только «облизал» стенки, и ядовитые газы от горения не проникли вовнутрь. И теперь Николай Александрович полностью уверился в том, что все произошедшее с ним пойдет во благо, а потому изрядно взбодрился, повеселел, и сделал то, что давно хотел. Извлек из кармана брюк серебряный портсигар, достал папиросу, вот только пальцы сами непроизвольно смяли картонный мундштук совсем не так, как он это делал в обыденности. Искренне удивился, но решил не обращать внимания — кто-то из офицеров поднес зажженную спичку, и адмирал закурил, дорвавшись наконец до табака и реализуя только ему данную привилегию, традиции на русском флоте соблюдали свято, со времен Петра Великого. И тут принесли из каюты свежий китель с рубашкой, но сразу надевать не стали — на предплечье оказалась рана от маленького осколка, вернее глубокая кровоточащая царапина, а еще одна на руке. Пришедший фельдшер перевязал, обтерев кожу от крови мокрым тампоном, от которого исходил явственный запах спирта. Затем на подбородок, лоб и щеку наложили пахучую мазь от ожогов, пахло от нее противно, но табачный дым «аромат» заглушал.
Наскоро перебинтовав адмирала, особенно обмотав голову, в результате чего зрелище стало не для слабонервных, на него надели белоснежную рубашку, потом китель, перетянули поясом с кортиком — «золотое оружие» никогда в бою не снимается. Подвесив руку на перевязь, Матусевич почувствовал себя карикатурной персоной, но все мысли сейчас были заняты войной, и он повернулся к флаг-арту Кетлинскому:
— Казимир Филиппович, вы предлагали вести наступление на противника строем фронта, но сейчас нам нужно разорвать дистанцию, потому будем отступать. Так что Хейхатиро Того придется или стрелять по нам с дальней дистанции, что можно перетерпеть, либо совершить маневр обхода, на что ему потребуется не меньше часа — этого времени нам вполне хватит. Так что поднять сигналы к повороту, надеюсь, командиры броненосцев не оплошают. Потом совершим прорыв — хотя время для него потеряно, я имею в виду для броненосцев, что сильно уступают вражеским кораблям в скорости. Да, на «Пересвете» сбиты стеньги — князю следует перебраться со штабом на «Победу» — этот корабль почти не понес ущерба, как мне кажется.
— Так точно, ваше превосходительство — в броненосец было только несколько попаданий шестидюймовыми снарядами, — ответил кто-то из офицеров, в то время как другие недоумевали отданным приказом. Все прекрасно знали, что Матусевич был ярым сторонником прорыва, а тут стал противником, по крайней мере, упомянув про «тихоходные» броненосцы, а таких было не меньше половины. А то и больше, если приплюсовать «Цесаревич», на котором в одной из труб зияла огромная пробоина от разрыва и качалась фок-мачта — стоит увеличить ход и она просто свалится.
— Как бы от них избавится половчее, и чтобы ничего толком не поняли, — пробормотал себе под нос Николай Александрович, стараясь чтобы его никто не услышал. Пришедшую в голову мысль он посчитал поначалу сумасшедшей, но сейчас, после короткого обдумывания, счел ее правильной. Оставалось только так «поставить блюдо», чтобы все те, для кого оно предназначено, «съели», не заподозрив подвоха.
— Перед рассветом первого августа в Цусимском проливе на траверзе острова Ульсан эскадру будут поджидать владивостокские крейсера. Но это чревато для них боем с эскадрой Камимуры, у которого четыре более сильных корабля, от которых «Рюрик» просто не сможет уйти и неизбежно будет потоплен. Но мы не сможем дойти туда со всеми броненосцами, теперь это стало очевидно — нужна скорость, а ее нет. Надо найти нетривиальное решение, господа, при котором уже сам Камимура окажется в опасности, а мы увлечем за собой японские броненосцы к Порт-Артуру. На мой взгляд, следует отправить в прорыв только броненосцы князя Ухтомского и крейсера Рейценштейна, я имею в виду «Диану» и «Палладу». «Аскольд» с «Новиком» останутся при эскадре, пока не будет отремонтирован «Баян». Да и не следует оставлять крепость без броненосцев — мы отвлечем на себя главные силы адмирала Того, в то время значительно усилившийся отряд во Владивостоке станет представлять для противника реальную опасность. Учтите — наши «иноки» вполне могут взаимодействовать с «рюриковичами». Ведь так?
Слова адмирала прозвучали настолько неожиданно, что офицеры штаба и броненосца, включая командира, чуть ли не застыли, некоторые из них даже быстро переглянулись между собой…
Японские броненосцы Объединенного Флота под командованием вице-адмирала Хейхатиро Того в бою 10 августа 1904 года (28 июля по русскому стилю) в Желтом море, концевым следует «Сикисима»…
Глава 6
— Оба наших броненосца с броненосными крейсерами будут представлять внушительную силу, ваше превосходительство, — первым отозвался командир «Цесаревича», явно успев оценить перспективы. — И спокойно могут прорваться через Цусимский пролив ночью, утром встретившись с нашими крейсерами из Владивостока. Впятером они изобьют отряд Камимуры, а обе богини' займутся малыми крейсерами Уриу. И ход у четырех наших кораблей практически соотносится — во Владивостокской эскадре не будет явных «тихоходов», а потому вот эти вражеские броненосцы, если они появятся, догнать корабли вице-адмирала Скрыдлова будут не в состоянии. Особенно в свежую погоду — тогда японцы значительно потеряют в скорости, их корабли недостаточно мореходные, с низким бортом.
По мере того как каперанг Иванов говорил, он приходил в возбужденное состояние, даже глаза заблестели. Тогда все не зря, и попытка прорыва и продолжающийся бой с вражеской эскадрой. Главное оттянуть на себя главные силы Объединенного Флота, чтобы обеспечить прорыв четырех кораблей, которые серьезно усилят Владивостокский отряд крейсеров, превратив тот в полноценную эскадру, способную, если не справится, то сражаться на равных со всеми шестью крейсерами Камимуры. А при волнении на море получат заметное преимущество — все пять кораблей линии имеют высокий борт с отличной мореходностью, как и пара больших бронепалубных крейсеров, что сейчас идут за «Аскольдом».
— Вы правы, Николай Михайлович — преимущество в Японском море у нас будет изрядное с подходом этих порт-артурских кораблей. Господа, мы не раз с покойным Вильгельмом Карловичем предварительно рассматривали подобный вариант развития событий, ведь в сражении все возможно, и этот момент настал — нам надлежит действовать без промедления.
Матусевич «заслонился» Витгефтом как «щитом», ведь сейчас это его решение не должно было выглядеть экспромтом. Приняв его, надлежало действовать, и как можно быстрее — более удобного момента для решения всех задач не подходило. И он на откидном столике принялся строчить карандашом на листах приказы, абсолютно идентичные, с небольшими изменениями — контр-адмиралам Ухтомскому и Рейценштейну, причем второй делался лицом подчиненным. Но если первый сочтет задачу прорыва невыполнимой, то в руководство отрядом немедленно вступит второй адмирал. Задумавшись на минуту, дописал, что с приказами должны быть ознакомлены командир и старший офицер флагманских кораблей — чужие мысли буквально захлестнули мозг, ядовито сообщая, что как раз адмиралы и бежали с поля боя, предпочтя прорыву во Владивосток интернирование в нейтральных портах. Причем одним из таких беглецов должен был стать он сам, хотя будучи серьезно раненым при недавнем взрыве. И это обстоятельство, в которое поневоле пришлось поверить, взбесило Николая Александровича больше всего, и он сильно нажимая карандашом, сделал несколько важных, но недопустимых с точки зрения этики, приписок. Тяжело вздохнув, набросал убористый текст еще на одном листке, протянул все три Кетлинскому. Единственный оставшийся в строю флаг-офицер их быстро подписал, визируя — так что стал временно выполнять обязанности начальника штаба флота.
— Подозвать миноносец, отвести приказы на «Аскольд», «Пересвет» и «Севастополь», сейчас дать на них радио, если наша станция беспроволочного телеграфа работает. Но пока главная задача — оторваться от неприятеля, нам нужно хотя бы полчаса на подготовку к решающей схватке. Вроде адмирал Того как-то не стремится нас преследовать, хм…
Матусевич посмотрел в амбразуру, хмыкнул — видимо японский командующий сам не стремился продолжать бой, видя, как русские корабли отходят в обратном направлении, к Порт-Артуру. Но это вполне понятно — его задача не допустить появления во Владивостоке мощного русского флота, способного воздействовать на побережье страны Восходящего Солнца. Хотя с другой стороны, отсутствие русских кораблей в Желтом море полностью обеспечивает тыл японской армии в Маньчжурии, коммуникации ее «завязаны» исключительно на два порта, других просто нет — это Дальний, доставшийся японцам не поврежденным, и китайский Инкоу, причем обе гавани связаны железнодорожной линией.
До последнего времени русский флот вел себя крайне пассивно — после гибели «Петропавловска» из штаба наместника следовали строжайшие указания беречь корабли и не прибегать к решительным действиям, что полностью соответствовало взглядам самого Витгефта. Это и вводило в ступор моряков, прекрасно видевших, как в Дальний один за другим приходят японские транспорты со всевозможными грузами для армий. В самом оставленном порту японцы только вытралили русские заграждения, там базировались старые корабли 5-го отряда — броненосец береговой обороны «Чин-Йен», бронепалубные крейсера, канонерские лодки, дестройеры и миноносцы. А вот броненосцы 1-го отряда имели пунктом базирования острова Эллиота, с якорными стоянками — по опыту Порт-Артура в огромном Талиенваньском заливе русским миноносцам, найдись предприимчивые командиры, легче было совершить ночной поиск. А вот до Эллиотов «соколам» банально не хватало дальности хода — удалятся от Порт-Артура дальше, чем на одну сотню миль им было запрещено. Небольшие отряды перехватывались уже японскими дестройерами, и в боях русские понесли чувствительные потери — так погибли «Стерегущий» и «Страшный».
Сейчас, стоя в рубке «Цесаревича», Матусевич начинал понимать, что уводить броненосцы из Порт-Артура нельзя до самого последнего момента. Даже потенциальная угроза нападения русских кораблей на Дальний или Инкоу, вынуждает японцев держать здесь свои главные силы. Только до крайности необходимо всячески активизировать действия порт-артурской эскадры. Воевать с полной отдачей на море, а не посылать десантные партии на позиции. Матрос не солдат, его подготовка занимает много времени, а потому без ощутимой пользы расходовать столь ценные живые ресурсы нельзя. Но и корабли должны воевать в море, а не стоять разоруженными блокшивами в гавани. Хотя бы ценой определенных, пусть даже серьезных потерь, но постараться нарушить перевозки вражеских войск, и тем самым существенно помочь воюющей в Маньчжурии русской армии, особенно когда до первого генерального сражения под Ляояном остаются всего две недели. И если сейчас не использовать этот момент, то другого случая просто не представится. Именно так, не иначе — бесконечная цепь неудач и поражений уже деморализовало русский флот, и теперь на очереди армия…
— Представляю, какими словами меня сейчас костерят на мостиках Павел Петрович и Николай Карлович. Но зато я от них избавился, и конкурентов у меня теперь нет, контр-адмиралы Лощинский и Григорович не в счет. У меня есть примерно месяц, чтобы не дать Вирену окончательно разоружить и погубить эскадру, всего месяц, до того момента как Роберту Николаевичу вспорхнут «орелики» на погоны. Вот тогда он меня в угол и загонит, если сегодня не убьют, это тоже нужно учитывать. Боже мой — заветы Степана Осиповича забыли, если бы японцы преследовали, перестроение бы не завершили. А так разделились за полчаса на две «половинки» с необычайным трудом, с десятого июня в море не выходили.
Николай Александрович внимательно разглядывал перестроившуюся эскадру — теперь за «Цесаревичем» шли броненосцы «Ретвизан», «Севастополь» и «Полтава», причем два последних, начнись свалка, должны были действовать самостоятельно, на усмотрение капитана 1-го ранга Эссена, в храбрости и профессионализме Николая Оттовича он не сомневался, хотя предпочел бы его иметь на крейсерах. Второй линией шел «Аскольд» под командованием капитана 1-го ранга Граматчикова, на мачте уже не было адмиральского флага. За ним поспешал «Новик» и замыкали построение два больших «350 тонных» миноносца отечественной постройки — «Бойкий» и «Бурный». В том, что они, если и смогут дойти до Владивостока, то исключительно на буксире у крейсера в лучшем случае — тут никто из офицеров не сомневался, слишком часты на них были поломки, ставшие притчей во языцех, приводившие механиков в бешенство — построили абы как.
Второй колонной шли броненосцы «Победа» под флагом князя Ухтомского, мателотом следовал «Пересвет», лишившийся верхушек мачт. Корабль пострадал в бою, но по докладу был способен выдать при необходимости чуть ли не 17 узлов. А те повреждения что есть, смогут исправить в Циндао — на сутки в германском порту отряду придется задержаться для ремонта и погрузки угля на миноносцы, которых следовала два отделения, по три вымпела в каждом. Эти дестройеры были германской и французской постройки, механизмы много лучше отечественных и дальности плавания со взятым в перегруз углем могла позволить добраться до Владивостока. И за броненосцами следом шли два крейсера, «Диана» и «Паллада». Оба тихоходные, в издевку офицеры именовали их «богинями отечественного производства», язвительно заключая, что все отличие от британского пакетбота заключено в сниженной скорости, и наличии нескольких орудий. Для «Аскольда» с «Новиком» они словно «гиря на ногах». Как «Полтава» для «Цесаревича» — разница в ходе в четыре узла более чем существенная.
— Уже не вернутся обратно, надеюсь, доберутся до Владивостока, — пробормотал Матусевич и тяжко вздохнул — он пошел на чудовищный риск…
Только в этом бою на русской эскадре не случилось потери управления, и 2-я фаза перешла в 3-ю — организованный прорыв, а не суматошное бегство с последующим интернированием…
Глава 7
— Каков гусь, тоже мне, возомнил себя флотоводцем. «Вторым» Макаровым жаждет стать, «порт-артурский нельсон».
Раздраженно произнес Ухтомский, однако очень тихо, только для себя, и чтобы другие офицеры его слова не услышали. Хотя по большому счету Павел Петрович был доволен — прорыв во Владивосток принесет ему давно заслуженные лавры победителя, а в столице найдутся те, кто за него слово замолвит. На чин вице-адмирала по большому счету рассчитывать не приходилось, с двумя «орлами» на погонах Скрыдлов и Безобразов, которых никак не «обойти», но получить заветный беленький крестик можно, либо «золотое оружие». Пока пожаловали лентой святого Станислава, и крест дан с мечами — единственная награда за войну, а князю хотелось куда большего — вполне понятное для каждого военного желание. А еще сердце немного грело, то обстоятельство, что с Рейценштейном обошлись куда круче — «выдернули» у него «из-под задницы» флагманский «Аскольд», и тому пришлось переносить свой флаг на «Диану». Хотя все правильно — в Порт-Артуре должен быть хоть один большой бронепалубный крейсер 1-го ранга, «Новика» мало, да и слабый он со своими шестью 120 мм орудиями. И пока в строй подорвавшийся на мине «Баян» не войдет, на эти два крейсера выпадет чудовищная нагрузка — Матусевич «миноносник», и решительности ему не занимать, теперь это осознала вся эскадра. Не то, что погибший Вильгельм Карлович Витгефт, кабинетный работник — Николая Александровича еще Макаров выделял за энергичность и решительность.
Да и сегодня себя повел крутенько — не только приказы стал отдавать, но и требовать их безусловного выполнения. И даже захоти он пойти на интернирование, ему просто не дадут это сделать собственные офицеры, к тому же как можно не прийти в Цусиму, где будут сражаться «владивостокские» крейсера, с которыми назначено место и время рандеву. Но понимая разумность действий Матусевича, особенно выгодно отличавшихся от бездеятельности Витгефта, тем не менее, неприязнь в душе присутствовала — он ведь старше Николая Александровича по производству, и свой чин контр-адмирала получил до войны, но сейчас волей случая оказался в подчинении, которое мог оспорить — как младший флагман у начальника штаба. Но устраивать в бою «местничество» не стоило — не поймут, нужно было просто подчиниться обстоятельствам, что имеют на людей большое воздействие. Пусть и скрепя сердцем — у него самого появился шанс отличиться, доведя два броненосца и пару крейсеров с полудюжиной миноносцев до Владивостока. И тут Павел Петрович себя мысленно одернул — бой еще не начался, а каков его исход будет, остается только гадать. Для него главное создавшимся моментом воспользоваться, и вовремя его использовать, а когда, только ему одному решать — Матусевич почему-то решил полагаться на инициативу подчиненных, дав возможность в случае необходимости действовать самостоятельно. И сейчас князь пристально рассматривал идущие в кильватерной колонне японские корабли, с которыми уже дважды за день сходились в бою. И завязка сражения состоялась на сходящихся курсах — «Цесаревич» и «Ретвизан» уже открыли огонь главным калибром по неприятельскому флагману, «Севастополь» и «Полтава» вели пристрелку по третьему во вражеской колонне броненосцу, «Фудзи». Этот корабль был меньше и слабее трех других, к тому же не имел протяженного броневого пояса, как и два противостоявших ему броненосца, а только цитадель из чудовищно толстых плит. Потому огонь велся исключительно фугасными снарядами, нужно было «расковырять» оконечности, лучше всего носовую — тогда неприятельский броненосец поневоле сбросит ход, если получит подводную пробоину.
При этой мысли Ухтомский вздрогнул и сильно напрягся — идущий последним «Пересвет» имел как раз такую, под броневым поясом небольшую дырку, иначе бы давно от «пролома», давно бы принял бы сотни тонн воды. Но вернувшийся на мостик броненосца с перевязки Бойсман заверил его, что корабль сможет продолжать сражение, и последует за ним в Циндао, где за сутки откачает принятую в отсеки воду и заделает пробоину изнутри, поставив временную «заплатку». Пришлось поверить — старый моряк быстро оценил обстановку, приказал перенаправить принятую воду в междудонное пространство, кроме носовой части, крен быстро спрямили и броненосец вернул себе мореходные качества. И во время короткой паузы ухитрились заделать несколько опасных пробоин. К тому же выяснилось, что большая часть воды поступала через щель под нижним носовым казематом правого борта — броневую плиту вмял попавший в нее двенадцатидюймовый снаряд.
— «Асама» появилась, ваше превосходительство, пока держится на отдалении вместе со старыми малыми крейсерами. «Симы» с «Чин-Йеном» отстали, и вести огонь не смогут!
Доклады поступали один за другим, и теперь Ухтомский смог оценить ситуацию. Ему противостояли два броненосца итальянской постройки, которые шли на продажу из-за малой цены. Семь с половиной миллионов рублей за штуку — небывало привлекательная цена. Они расходились как «горячие пирожки» на «мелочном базаре». Четыре приобрела Аргентина, один Испания (уже потоплен американцами в войне), а вот эти два в последний момент прикупила Япония — за месяц до нападения на Порт-Артур.
И что скверно — ходили нехорошие слухи, что фирма «Ансальдо» хотела продать эти два броненосца, от покупки которых отказалась Аргентина, именно России, но начальник Главного Морского Штаба Рожественский отказался от этой покупки, и дельцы нашли сразу другого покупателя. Тут слов нет, одни маты — перед самой войной отказались от возможности усилить свой флот двумя кораблями, и хуже того — неприятель ими усилил собственную эскадру. До нормальных броненосцев «Касуга» и «Ниссин» не дотягивают, все же у них водоизмещение вдвое меньше чем у «Микасы», примерно такие же как «Баян». Пусть максимальная броня в шесть дюймов, но зато ее площадь огромная, корабли прикрыты плитами. Да, главный калибр слабоват — на одном четыре 203 мм пушки, на другом пара таких орудий, но еще одно в 254 мм, на «иноках» такие же установлены. Однако средний калибр необычайно мощный — в бортовом залпе семь 152 мм пушек, на две больше, чем на «Победе». «Подкачала» скорость — в штиль девятнадцать узлов дадут, но при малейшем волнении, как сейчас, скорость начнет уменьшаться. Корабли низкобортные, построены для спокойного Средиземного моря, но тут ведь Дальний Восток. Так что хотя и вооружены прилично, и хорошо защищены, как броненосцы, но считать их «настоящими» броненосцами нельзя. Маленькие слишком, хотя драться в линии могут, что сегодня весь день демонстрировали, оказавшись под огнем «Севастополя» и «Полтавы». Но в отличие от кораблей Эссена и Успенского, на которых берегли боезапас, «Пересвет» и «Победа» стреляли сейчас на пределе скорострельности, буквально осыпая врага четырнадцати пудовыми бронебойными снарядами, благо дистанция быстро сокращалась. А вот с японских броненосцев отвечали семипудовыми снарядами, вдвое меньшими по весу, а это давало русским броненосцам в бою заметное преимущество. И главное сейчас попасть в оконечности вражеских броненосцев, которые прикрывались тонкой трехдюймовой броней — а для 254 мм снарядов это не преграда.
«Победа» вздрагивала всем корпусом — броненосец вел беглый огонь всеми орудиями. В бою корабль практически не пострадал в отличие от «Пересвета», на котором прежде развевался адмиральский флаг. Именно потому японцы стреляли по броненосцу Бойсмана, зато теперь все наоборот. Зато «Победа» была построена позже и лучше, у нее вдвое меньшая перегрузка — всего пятьсот тонн, вместо тысячи ста, как на «Пересвете», что для отечественных верфей небывалое дело. И броня не гарвеевская, а более прочные плиты, закаленные по методу Круппа, для них восьмидюймовые неприятельские снаряды не страшны, а шестидюймовые фугасы опасны только для небронированных участков борта и надстроек с дымовыми трубами.
Вот только вести долгую перестрелку с врагом Ухтомский не собирался — она ведь чревата повреждениями, а их нужно всячески избегать. Ни к чему они сейчас, слишком далек Владивосток. И еще раз все мысленно прикинув, решив, что момент наступил, адмирал повернулся к командиру броненосца, капитану 1-го ранга Зацаренному, что со стоицизмом древнегреческого философа взирал на небольшие вражеские броненосцы:
— Василий Максимович, сваливаемся на неприятеля — «обрежем» ему корму и вырвемся в море. Впереди будет только «Якумо» и три «собачки», а с ними мы можем вполне справиться, четыре на четыре. Но у нас на броненосцах восемь орудий калибром в десять дюймов, против десяти стволов в восемь дюймов — вот такая нехитрая математика.
— Есть, ваше превосходительство, посмотрим, какие они вблизи, — совершенно спокойно отозвался Зацаренный, вот только глаза загорелись нехорошими для противника огоньками. Теперь Василий Максимович больше напоминал хищного зверя, увидевшего долгожданную жертву. И таковыми были все находящиеся в рубке офицеры — сегодня они впервые столь долго сражались с неприятелем практически на равных, и, наконец, поверили в собственные силы, чего не было раньше…
Японский «Ниссин» и русский «Баян», участники одной войны, стрелявшие друг в друга. Корабли практически равного водоизмещения, но хорошо видно по размерам, кто из них броненосец, а кто является броненосным крейсером…
Глава 8
— Какая-то сплошная полоса бесконечного несчастья, а не война. Японцам пироги и пышки, а нам синяки и шишки…
Матусевич бормотал себе под нос, прекрасно понимая, что сейчас его никто не сможет подслушать. Но как ни странно, но это не он говорил, слова сами вырывались, чужие слова, и чужие мысли, находящиеся у него в голове теперь озвучивались. Можно было испугаться этого наваждения, похожего на приступ безумия, но за эти три часа он с ним обвыкся, и теперь принимал как свое «альтер эго», спасшее его всего одним шагом за несколько секунд до попадания рокового снаряда в фок-мачту. Должен был получить тяжкое ранение в живот, но вместо этого отделался царапинами, а осколок перерубил бинокль, в который он тогда наблюдал за сражением. И второе, уже роковое попадание в боевую рубку «Цесаревича», в результате которого был тяжело ранен командир броненосца, что продолжал вести эскадру по прежнему курсу под адмиральским флагом, не последовало — он уже сам, предчувствуя, приказал выходить из боя, направившись на Порт-Артур. А ведь именно этот двенадцатидюймовый снаряд, один-единственный, решил судьбу сражения в Желтом море — «Цесаревич» закружился с заклиненным рулем, лишенная руководства эскадра сбилась в кучу, по которой стали стрелять все японские корабли. Именно в эти роковые полчаса многие корабли получили самые тяжелые повреждения, после которых путь во Владивосток был «заказан».
В мозгу непроизвольно всплыла картинка изувеченного разрывами вражеских снарядов «Пересвета», с пробитыми трубами, с проломами в борту — но сейчас этот броненосец вполне бодро шел концевым, причем с целыми трубами, хотя вмятин и дырок хватало. Тогда большие повреждения получил и «Ретвизан», его командир капитан 1-го ранга Щенснович, дерзновенный поляк, не желая «сбиваться в кучу», как он сам выразился, ринулся в атаку на эскадру вражеских броненосцев, имея заклиненной носовую двенадцатидюймовую башню. И этим лихим наскоком спас русские корабли от нещадного избиения, зато сам получил ранение, а его броненосец множество снарядов — ведь подошел на семнадцать кабельтовых, японцы восприняли этот отчаянный наскок как попытку таранить какой-нибудь корабль. Да и сам «Цесаревич» в своем беспомощном состоянии нахватался попаданий — и главное, его трубы зияли огромными проломами, в результате чего возник катастрофический, на порядок, перерасход угля, так что, придя в германский Циндао пришлось там интернироваться. Хотя…
— Нет, можно было выйти в море, наскоро залатав трубы, просто ни сам Иванов, ни я тогда на это не решились, потеряв веру в победу. А ранения стали поводом к этой «слабости». Да что там — оба мы струхнули…
Николай Александрович чуть ли не заскрежетал зубами — он в памяти увидел стоящий в бухте изувеченный броненосец, причем сами немцы посчитали весьма резонно, что русские моряки оказались «заражены» самым банальным «шкурничеством», отказавшись воевать. Ведь собственно броня не была пробита, механизмы целые, вся артиллерия действовала, а жести и листовой стали хватало, чтобы за сутки наскоро придать искореженным трубам «пристойный» вид. Просто не хватило тогда решимости, ни броненосцу, ни пришедшим миноносцам, а вот «Новик», загрузив уголь, решился пойти во Владивосток в обход Японии с океана, но оказавшись на Сахалине с пустыми ямами, его там настигли японские крейсера…
— Да что там — все струсили и бежали, сломя голову, в совершенной растерянности. Контр-адмирал Рейценштейн на «Аскольде», да еще с миноносцем, в Шанхае интернировался. Ливен на «Диане» до Сайгона добрался — дотуда вдвое дальше идти, чем до Владивостока. Зацаренный на совершенно целой «Победе» рвануть в Цусимский пролив не решился, хотя если бы рискнул, то на восьми узлах, при возможности дать на короткое время и все восемнадцать узлов хода, прибыл бы как раз к Ульсанскому бою, и тогда бы не погиб в бою с крейсерами Камимуры несчастный «Рюрик». Но решимости «нельсонов», выходя в начальство, не проявляют.
— Эх-ма, это не война, а тридцать три сплошных несчастья для нас, бросает с края на край — офицеры и матросы беззаветную храбрость показывают, а наши адмиралы «труса празднуют»!
Матусевич сжал зубы, замолчал, понимая, что «первый камень» именно в него и надо бросить. Но сейчас Николай Александрович настроился идти до конца, и если не прорваться всей эскадрой (а такое невозможно, просто угля не хватит), то обеспечить прорыв самых нужных во Владивостоке кораблей. А заодно избавится от двух адмиралов, что могли в Порт-Артуре его «подсидеть» — интриги всегда процветали на русском флоте. Впрочем, как и на любом в мире — ведь уповая только на свои качества и талант, наверх точно не выйдешь, просто другие бесталанные не дадут, им ведь тоже хочется выкарабкаться повыше, положение себе обеспечить, да детишкам на молочишко скопить, имуществом обзавестись.
— На «Микасе» кормовая башня не стреляет, ваше превосходительство! Из носовой только одна двенадцатидюймовая пушка по нам бьет!
От доклада флаг-арта Матусевич оторвался от размышлений, очнулся — словно из крещенской купели вынырнул. И подняв бинокль, прижал окуляры к глазам. Пристально смотрел пару минут, и убедился, что доклад верен — только одно из носовых орудий главного калибра вело огонь, ствол второго задран. А вот кормовая башня действительно не действует, она вообще развернута в диаметральной плоскости, стволами на кормовой флагшток. А это совершенно меняло дело — у противника из сражения фактически вышел целый броненосец, огневая мощь которого сейчас равна броненосному крейсеру, причем не самому сильному из состава японского флота.
— Отлично, Казимир Филиппович, отлично! Господа, грех упускать такой момент для прорыва — поднимите сигнал для князя Ухтомского, пусть поторопится с прорывом. Два «гарибальдийца» за ним не угонятся, да к тому же пусть «Полтава» по ним огонь перенесет, а то пока бесплодно по «Фудзи» стреляет вместе с «Севастополем». Лупят, а попаданий все не видно. Есть! Есть, молодцы! Все-таки попали!
Матусевич закричал как мальчишка, видя удивительное зрелище — яркую вспышку разрыва на крыше кормового барбета вражеского броненосца. Машинально припомнил, что там броня в шесть дюймов, и вроде фугасным снарядом ее никак не пробить, но, тем не менее, из орудийных амбразур выплеснулись языки пламени с черным дымом.
— Никак пороховой заряд на подаче воспламенился, — произнес Кетлинский, вцепившись взглядом во вражеский броненосец. — Сейчас огонь по подаче вниз пойдет, перекинется в погреб, а тот и рванет…
Голос лейтенанта звучал уверенно, все застыли в напряжении, Матусевич сжимал бинокль так, что побелели костяшки пальцев. Но секунды текли одна за другой, но удивительного зрелища внутреннего взрыва так и не увидел. Хуже того — дым перестал выплескиваться из амбразур, потихоньку стало доходить, что воспламенился только один пороховой заряд, а вот детонации снаряда не произошло, да и огонь не добрался до погреба. Японцам невероятно повезло, как и бывало часто в войну, о чем ему охотно и злорадно поведал внутренний голос. Зато «послевкусие» осталось после совершенно спокойных слов командира броненосца.
— Могу представить, как там сейчас шибает запахом сгоревшей человеческой плоти. Видимо, погреб успели затопить, а вот люди вряд ли выбрались, полсотни душ разом сгорело.
— Вы правы, Николай Михайлович, но сейчас это даже не «половинка» от полноценного броненосца — это ведь самый слабейший из броненосцев противника. Так что момент для князя Ухтомского самый удачный наступил, а вот и на «Победе» это осознали — повернули на «гарибальдийцев». Господа, теперь нам необходимо воспользоваться моментом — вы заметили, что японцы начали намного реже стрелять — просто у них заранее припасенные снаряды закончились. Так что два румба вправо, дать пятнадцать узлов, начинаем сближаться, пока противник пребывает в растерянности. Самый подходящий момент для общего «навала»!
Отдав приказ, Матусевич продолжил спокойно смотреть на эпическую картину развернувшегося сражения, той самой «третьей фазы», которой не должно было быть в реальности. Но в бою возникла одна лишняя пауза, и вот теперь ситуация кардинально изменилась — яркий пожар на «Фудзи» видели все. Все правильно — нужно выбирать самого слабейшего противника, и если тот серьезно поврежден, то нужно постараться обязательно добить его…
Кормовая башня «Микасы» после боя в Желтом море 10 августа 1904 года — флагманскому броненосцу вице-адмирала Хейхатиро Того крепко досталось…
Глава 9
— Недорубленный лес вырастает — а потому топить их нужно к такой-то матери, топить! Мы ведь ему не только пожар в барбете устроили — посмотрите — «Фудзи» ведь носом зарываться стал, у него у форштевня пролом!
Командир эскадренного броненосца «Севастополь» капитан 1-го ранга Эссен разгорячился, лицо покраснело. В рубке царило ликование — все офицеры и матросы прежде видели, как в мае под Порт-Артуром, подорвались два вражеских броненосца из трех пришедших, с парой броненосных крейсеров в сопровождении. Подорвались на минном заграждении, что ночью выставил «Амур», командир которого не желал смотреть, как безнаказанно ходят мимо крепости японские корабли.
Словно господь с небес помог православному воинству, поспособствовал. Предоставил возможность одним ударом победить супостатов, из куля в рогожку их одним махом обернуть!
Тогда нужно было немедленно выходить в море со всеми оставшимися в строю броненосцами, а их на тот момент в составе было три, да еще крейсера стояли под парами, а у «Баяна» броневой пояс по ватерлинии, да в башнях восьмидюймовые пушки. И все — половину вражеских броненосцев разом бы уничтожили, да к ним прихватили еще два крейсера боевой линии — пять кораблей куда лучше двух, победа стала бы грандиозной, каких у русского флота давно не было. Вот только тогда покойный ныне Витгефт вкупе с другими адмиралами не решился выйти в море и дать неприятелю сражение — и проклятья неслись со всех сторон на нерешительного командующего эскадрой, не упустившего, нет — по-настоящему прогадившего столь великолепную возможность победить японцев в войне!
Ладно, о мертвых или хорошо, либо ничего, кроме правды — недобрую память о себе оставил Вильгельм Карлович, страшно представить, чтобы случилось, продолжи он сегодня командовать эскадрой. Сейчас совсем иное дело — контр-адмирал Матусевич сам рвался в бой, два его броненосца наваливались на три японских, и туда же спешил «Севастополь», продолжая вести огонь по «Фудзи». Эссен прекрасно помнил и всецело разделял отданный перед вечером приказ по эскадре — с поврежденными вражескими кораблями сходится на максимально возможную ближнюю дистанцию, и в этом случае снарядов не жалеть, бить в упор изо всех стволов, что сейчас и делали. Идущая в кильватере «Полтава» сцепилась с «Сикисимой» — броненосцы обменивались полными залпами, только русский корабль стрелял чаще противника, это было заметно, к тому же дистанция до врага сократилась до двадцати трех кабельтовых, и в ход пошли бронебойные снаряды — такое расстояние позволяло надеяться, что снаряды прошибут броневые плиты.
— Я думал, сейчас мы на своих десяти узлах калеки, а вот он инвалид — «Фудзи» едва восемь узлов выдает!
— Мы у него форштевень разворотили, Николай Оттович, там пробоина в борту такая, что на повозке можно спокойно въехать с парной запряжкой, и не коней, верблюдов. Там краями не зацепишь.
Стоявший рядом с Эссеном старший штурманский офицер лейтенант Ислямов говорил с отчетливым кавказским акцентом — Исках Ибрагимович был чуть помладше Эссена, вплотную подступил к сорокалетнему рубежу. На «Севастополь» он был переведен с берега, где организовал цепь береговых наблюдательных постов — и штурман оказался отличный.
— Добьем, никуда не денется — от нас уже не уйдет. Теперь у Того нет превосходства в скорости, он сам связан по рукам и ногам этим подранком. Так что нужно сходиться как можно ближе — с пятнадцати кабельтовых мы в нем дырок понаделаем в оконечностях, будет как швейцарский сыр.
Эссен хищно посмотрел на ковыляющий «Фудзи», броненосец шел с сильным дифферентом на нос. И уже не стрелял, отбивался немногочисленным средним калибром. Из носового барбета пушки стреляли раз в несколько минут — там была устаревшая подача, для заряжания орудия каждый раз ставили в диаметральную плоскость на фиксированный угол. Кормовой барбет вообще замолчал после пожара, был закопчен до черноты, только легкий дымок продолжал сочиться из орудийных амбразур. Зато башни главного калибра «Севастополя» отправляли снаряд за снарядом, особенно носовая, где имелось одно орудие, и в погребе боекомплект был, по сути, удвоенным. И то, что нужно бить по оконечностям, где не имелось брони, артиллерийские офицеры хорошо знали. Бить в цитадель бесполезно — там чудовищно толстые плиты, которые и в упор не прошибить. Однако попадания пошли и туда, что было случайностью — Эссен насчитал не менее трех разрывов, но возможно, их было больше. Зато обе башни среднего калибра и пара казематных пушек, посылали во врага один снаряд за другим — припавшие к прицелам наводчики ревели от восторга. Правда, в правой кормовой башне из-за попадания была выведена электрическая подача боеприпасов, пришлось организовать подачу вручную, через верхнюю палубу, что привело к большому числу раненных осколками матросов, хватало и убитых. Но из-под броневой палубы им постоянно приходили на замену нижние чины — все сражались с отчаянной храбростью, самоотверженно, и выстрелы не стихали.
— Смотрите, броненосцы князя Ухтомского навалились на «гарибальдийцев». Вот пошла заруба!
Лейтенант Бестужев-Рюмин чуть ли не кричал, но Эссен на это не обратил внимания — они тут все оглохли от звуков собственной стрельбы и разрывов вражеских снарядов. Николай Оттович посмотрел на схватку, поморщился — разогнавшаяся «Победа» прошла позади малых вражеских броненосцев, «обрезав им корму» как говорится, и дав с полдесятка залпов десятидюймовыми снарядами. Но вот идущий в кильватере «Пересвет» стал существенно отставать от флагмана, и Эссен понял, что уже поврежденный в дневном бою корабль набрать ход просто не сможет. Возможно, Бойсман переоценил собственные силы и не отнесся серьезно к пробоинам, но стоило дать полный ход, как вода начала прибывать. Но надо отдать должное Василию Арсеньевичу — без колебаний направил свой корабль на «Касугу», и тот едва отбивается от яростного напора русского броненосца. А вот «Ниссин» вступил в бой с «Полтавой», и ту буквально накрыло градом 203 мм и 152 мм снарядов, способных понаделать дырок в небронированных оконечностях и дымовых трубах, снести и искорежить надстройки. А вот добить «Фудзи» не дала вставшая на пути «Сикисима» — и сразу же «Севастополь» содрогнулся всем корпусом от попадания двух крупнокалиберных снарядов. Уменьшившаяся дистанция играла в две стороны, японцы ведь тоже умели стрелять.
— Не дают князю Ухтомскому прорваться, «Якумо» с «собачками» на «Победу» навалились, наши крейсера вступили в бой!
Эссен немедленно посмотрел в сторону кормы — он помнил о приказе, где четко говорилось, что нужно обеспечить прорыв нескольких кораблей с минимально допустимыми для них возможными повреждениями. Действительно, «Победа» под флагом Ухтомского прорвалась, зато «Пересвет» отстал, и сейчас помочь не в состоянии — сам ведет ожесточенный бой. А «Диана» с «Палладой» и так не имеют средней пары шестидюймовых орудий, которые не успели установить, а против них сразу три «собачки». Эти неприятельские крейсера крайне опасны для «богинь» — у них не только больший на три узла ход, но и мощное вооружение из 203 мм орудий на носу и корме, и пяти 120 мм скорострельных пушек на борт. И весь этот жутковатый набор из семи орудий против русских четырех 152 мм на каждом из кораблей в бортовом залпе. «Диане» под флагом Рейценштейна досталось сразу — судя по всему, в крейсер угодил восьмидюймовый снаряд, затем накрыло градом 120 мм фугасов. Тут стало не до прорыва — флагман загорелся, и стал уходить в сторону, пойдя на разворот. А вот «Паллада» проскочила заслон, и пристроилась в кильватер за «Победой», а та перла прямо на «Якумо», что попытался остановить ее, став на пути. И бой начался ожесточенный, но десятидюймовые пушки не ровня восьмидюймовым, от них на короткой дистанции прочная германская семидюймовая броня защитить все же сможет, но так есть плиты куда более тонкие, и вполне способны к пробитию 14-пудовым снарядом. И начался бой не на жизнь, а насмерть, причем «Паллада» также вступила в схватку — против девяти 152 мм пушек на двух русских кораблях противник мог противопоставить только шесть.
— Смотрите, Николай Оттович, «Аскольд» на помощь «Диане» подошел! В «Такасаго» попадание, еще одно!
Пяти трубный красавец крейсер вмешался в схватку вовремя, иначе бы «Диану» вражеские корабли просто бы изуродовали. И хотя на нем не было пары шестидюймовых пушек, которые не успели поставить перед выходом — но имевшаяся в бортовом залпе полудюжина 152 мм стволов буквально «нашпиговала» неприятельский корабль снарядами. Ситуация переменилась кардинально — теперь «собачки», получив доброго «пинка», в виде града двух с половиной пудовых снарядов, заметались…
Русский быстроходный бронепалубный крейсер «Аскольд» имел уникальный вид — на Дальнем Востоке это был единственный пятитрубный крейсер, развивающий ход свыше 23 узлов при серьезном вооружении из дюжины 152 мм пушек. Он был способен догнать и утопить в бою один на один любой японский бронепалубный крейсер, особенно в свежую погоду…
Глава 10
— Прорыв состоялся, пусть и в половинном составе от задуманного. И остается только надеяться, что князь не струсит, и не пойдет на интернирование. Впрочем, ему не дадут этого сделать, у Зацаренного тоже есть приказ — а каперанг до сих пор не утратил дух своевольства.
Николай Александрович еще раз прижал к глазам бинокль — дымя всеми тремя трубами на каждом, «Победа» и идущая за ней «Паллада» уходили вдаль, сопровождаемые тремя вырвавшимися вперед миноносцами — проскочил отряд лейтенанта Максимова. Ровно половина тех сил, что были предназначены к переходу во Владивосток — и то хлеб, он даже думал, что такое не удастся, больно решительно набросились на них крейсера из отряда контр-адмирала Дева. Но быстроходным японским крейсерам сейчас не до погони — они сцепились с «Дианой» и «Аскольдом», и выходить из боя не собираются. Да и как — если в «Такасаго» попало не меньше десятка шестидюймовых снарядов, а для крейсера водоизмещением в четыре с половиной тысячи тонн это много, слишком много. Два других подобных корабля, только построенных в САСШ, а не Англии, отчаянно сражаются, пытаясь защитить «собрата» — тот едва «отползает» в сторону на десяти узлах. И будь полчаса времени, два русских «шеститысячника» потопили бы «Такасаго», но к месту сражения уже спешили два малых японских крейсера, за которыми поспешал третий, чуть больше размером. И хотя там еще крутился «Новик» и три русских дестройера, но становилось ясно, что Рейценштейну нужно отходить — численный перевес на стороне неприятеля.
— Жаль, «Баяна» нет, другой разговор бы пошел, — Матусевич только вздохнул, не в силах ничего сделать. Потеря единственного броненосного крейсера удручала всех моряков, предлагалось даже повременить с прорывом, чтобы «Баян» успели отремонтировать — работы в доке должны были занять месяц, все сильно торопились с ремонтом.
Николай Александрович еще раз взглянул в бинокль — «Победа» с «Палладой» уходили на полном ходу, и вроде без заметных повреждений. За ними гнался «Якумо», а вот подошедшая к месту сражения «Асама» напрасно кинулась в погоню — разогнавшиеся высокобортные корабли она просто не догонит, ведь через час начнет темнеть. И оба этих превосходных броненосных крейсера сейчас не помогут главным силам Того, которые хотя имеют перевес в вымпелах — шесть против пяти — но на самом деле уже уступают по числу крупнокалиберных стволов. Как минимум у неприятеля утрачено по большому счету семь 305 мм пушек — три прекратили стрельбу на «Микасе», и два, но фактически четыре на «Фудзи». На «Ниссине» оторван ствол 203 мм орудия в кормовой башне, а вторая пушка бьет с перерывами — судя по всему, башня заклинена. На «Ретвизане» похожее случилось с носовой башней — фактически два 305 мм орудия временно не участвуют в бою, стреляя изредка, когда стволы направлены на цель. «Пересвет» редко стреляет из носовой башни, там ручная наводка, динамо-машина затоплена, а в кормовой башне заклинило одну пушку. Так что, потери весомые, но у неприятеля намного больше — полностью вышло из строя шесть орудий, действуют семнадцать, пусть пятнадцать, но из них полдесятка восьмидюймовых стволов, чьи снаряды весом в семь пудов крупнокалиберными можно считать относительно. А вот на пяти русских броненосцах постоянно стреляют тринадцать 305 мм и три 254 мм орудия — по весу залпа даже небольшое превосходство выходит. И дистанция боя сократилась до двадцати кабельтовых, и разорвать ее теперь японцы не могут из-за возможной потери «Фудзи».
— Слишком много японцы истратили снарядов в дневной завязке, и без большого результата. Да и устали они, народец все же низкорослый — семь часов уже сражаемся с небольшими перерывами.
— Мы ведь впервые с ними так крепко сцепились, ваше превосходительство, не оторвать. Но команда дерется отлично, а ведь бой для нее по сути, первый. Думал, что забыли выучку, но силен «макаровский дух», снова ожил в офицерах и матросах благодаря вам, Николай Александрович. А то уж было разочаровались совсем, стоя в гавани на якорях.
Неожиданно отозвался командир броненосца, и Матусевич с удивлением на него посмотрел — не ожидал такой откровенности. Действительно, первый успех всегда окрыляет, вот только долгий ремонт и полное отсутствие морской практики сказывалось на офицерах и команде, как и отсутствие должной сплаванности на эскадре. Потому он разделил единую вроде колонну на три отряда, причем Ухтомскому и Эссену предоставил возможность проявлять разумную инициативу. И не пожалел — оба принимали верные решения, особенно Николай Оттович, выбивший «Фудзи». Но так этот вражеский броненосец самый слабейший у противника, по тактико-техническим характеристикам соответствует «полтавам», превосходя их в скорости, но серьезно уступая в артиллерии. Дело в том, что японцы были сильно недовольны малой скорострельностью главного калибра этого корабля, орудия которого чрезвычайно долго заряжались. А потому пошли на чрезвычайный риск — устроили под куполом барбета, крышей из тонкой шестидюймовой брони, своего рода зарядный погреб, по шесть выстрелов на каждый ствол. Это позволило в завязке сражения трижды использовать этот запас — потому и казалась, что японские броненосцы посылают снаряд за снарядом. Но вот теперь нужно пользоваться обычным способом, в результате скорострельность у «Фудзи» стала втрое меньше, а у других броненосцев, кроме новейшей «Микасы» один выстрел шел в полторы минуты (флагман благодаря новой подаче стрелял в два раза быстрее), в то время как русские броненосцы стреляли раз в минуту. Подобные проблемы с подачей имели и все броненосные крейсера британской постройки, солидный запас зарядов и снарядов находился как в башне, так и в подбашенном отделении. Риск неимоверный, ведь стоит раз удачно попасть двенадцатидюймовым снарядом, и начнется фейерверк. Но японцы сознательно на это пошли, чтобы в завязке боя обрушить на противника град снарядов, нанести наибольшие повреждения.
Коварны и умны самураи, только просчитались с дистанцией во время первого дневного столкновения — слишком большим оказалось расстояние между колоннами, и чудовищным расход снарядов при минимальном числе накрытий. Русские корабли в ответ по врагу практически не стреляли — Витгефт резонно посчитал, что с полусотни кабельтовых и дальше попасть невозможно, проще снаряды в море топить. И так на шестидюймовых пушках Кане, когда стали придавать большие углы для дальней стрельбы, стали ломаться подъемные шестерни. Зато сейчас, сблизившись с противником накоротке, снарядов уже не жалели, перейдя на бронебойные. И попадания пошли, не меньше, чем у противника, но до пожара на «Фудзи» казалось, что разрывы абсолютно безвредны, и пламя отнюдь не пожирает надстройки, как это было на «Пересвете» или «Ретвизане». Зато «Цесаревич» стойко держался под огнем — французы построили действительно хороший корабль, и тринадцати с половиной миллионов рублей он действительно стоил. Два броневых пояса от штевня до штевня — такого на русских кораблях никогда не было, да еще из прочной крупповской брони по центру внизу в десять, а вверху в восемь дюймов. В оконечностях броня была «поскромнее», но все равно в солидные 140 мм и 120 мм. Две башни главного калибра, как и боевая рубка прикрывались десятидюймовыми плитами, а шесть башен среднего калибра шестидюймовой броней. К тому же корабль имел две броневые палубы, а к ним еще специальную броневую противоторпедную переборку, которая уже показала свою эффективность в январскую ночь. Так что Витгефт не зря поднял на броненосце свой флаг, но допустил немыслимую глупость — не ушел под защиту толстых плит боевой рубки. А ведь сознательно решил жизнь самоубийством окончить, а как иначе трактовать эти посиделки в кресле на открытом мостике. Сам бы погиб, то ладно — но полдесятка людей вместе с ним разделили его судьбу, положив «живот свой»…
— Ваше превосходительство, вражеские миноносцы пошли в атаку со всех сторон. Боже, как их много!
Восклицание у флаг-арта вырвалось непроизвольно, а Матусевич с нескрываемым удивлением смотрел на маленькие кораблики, что выскакивали из-за вражеских броненосцев и смело шли в атаку на большой скорости. И это было безумие, в которое нельзя поверить — посылать еще при свете в атаку миноносцы на броненосцы, которые не потеряли боеспособности, неимоверная глупость. Такое просто в голову не укладывалось, но гадать над приступом безумия Того не было времени.
— Стрелять сегментными снарядами по неприятелю, и даже главным калибром — посмотрим, насколько они эффективны. Поднять сигнал — «отворачивать к норду по готовности»! Подставим под самодвижущие мины винты, будем отбрасывать их бурунами!
Отдав приказ, Николай Александрович стал вглядываться в утлые кораблики, что с какой-то отчаянной отрешенностью пошли в атаку на русские броненосцы. А те перестав стрелять по вражеским кораблям линии, открыли шквальный огонь по «челнам», перед которыми вырос «частокол» всплесков. Громко ухнул главный калибр, отправляя навстречу маленьким миноносцам сегментные снаряды, «начинка» которых представляли стальные стержни, своего рода дротики, что протыкали тонкую обшивку борта, как игла пронзает ткань. Понятное дело, что человеку лучше не попадать под такое «угощение», пришпилят как жука на гербарии. В погребах таких снарядов хватает, совершенно бесполезные по большому счету, но не тратить же фугасы или чугунные гранаты, которых и так недостаточно…
Бой в Желтом море был первым генеральным сражением, вот только его итоги оказались противоречивыми. Но то, что после него японцы стали действовать совершенно уверенно, уже не опасаясь противника, очевидно. А вот русские показали, что могут как сражаться, так и удирать. Именно в стремлении интернироваться в иностранных портах лежит основная причина того, что сделал контр-адмирал Небогатов 15 мая, на следующий день после злосчастного Цусимского сражения. Так что правильно в народе говорят, что дурной пример заразителен…
Глава 11
— Мы сильно недооценили гэдзинов — они умеют удивлять! И по своей храбрости нисколько не уступят нам, как и по выучке!
Впервые за свою долгую военно-морскую службу командующий Объединенным Флотом вице-адмирал Хейхатиро Того пребывал в полной растерянности, обусловленной непониманием тех событий, сейчас происходивших. Утром ему донесли, что русская эскадра начинает выходить из Порт-Артура, используя прилив. Броненосцы пошли один за другим, впереди был тралящий караван из полудюжины землечерпалок и пары пароходов — так поступали каждый раз, страшась подрывов, аналогично тому, на котором погиб броненосец «Петропавловск» с адмиралом Макаровым. И такие опасения не напрасны, и не только для них одних — чуть дальше, уже в открытом море, на выставленных минах, или в результате атаки подводной лодки (а такую возможность не следовало отрицать) погибли два броненосца под флагом Восходящего Солнца — «Хатцусе» и «Ясима». Это была «черная неделя» для Объединенного Флота — на мине погибла канонерская лодка, на камни выскочил авизо, а концом злоключений стало потопление быстроходного крейсера «Иосино», который в тумане попал под удар форштевня броненосного крейсера «Касуга». Спасти корабль, отличившийся в войне с китайцами в составе «летучего отряда», тоже не удалось, к великому огорчению всех моряков. Хорошо, что потери удалось возместить — перед самой войной в Италии удалось купить два небольших броненосца 2-го класса, и сегодня они оба показали, что йены не зря на них потрачены, вернее, фунты стерлингов, потому что оплата была проведена через срочно взятый на войну заем. Да и боевые действия в Токио не начинали до начала февраля, чтобы дать возможность перегнать эти броненосцы из Средиземного моря к берегам Японии. Ведь одновременно с ними на Дальний Восток шел сильный русский отряд из одного броненосца, двух крейсеров, десятка миноносцев и нескольких вспомогательных судов — в Петербурге если осознавали, что война скоро нагрянет, то не слишком торопились с приготовлениями к ней. А потому врага удалось опередить, а решительности в Петербурге не хватило — русские не только не атаковали на переходе «Ниссина» и «Касугу», но и повернули обратно, не желая рисковать кораблями во время прорыва в Порт-Артур, чего сам Того опасался. Ведь тогда ему пришлось столкнуться не с семью, а восемью броненосцами, да если бы «гэдзины» стянули бы еще все свои большие крейсера, то ход начавшейся войны стал бы совершенно непредсказуемым. И это он понял только сегодня, когда началось это сражение — даже в ослабленном составе «восточные варвары» показали, что их недооценка чревата жестокими последствиями, каковые и произошли…
— Бой на дальней дистанции «гэдзины» вести не могут, но на ближней они крайне опасны, — негромко произнес Того, внимательно рассматривая в бинокль приблизившиеся на два десятка кабельтовых русские броненосцы. Серые массивные корпуса, но не приземистые, как у кораблей британской постройки, построенных специально для японцев, а с высоким бортом, а потому с лучшей мореходностью, надвигались медленно, но неотвратимо. И стреляли русские намного чаще, чем раньше, и что хуже всего — попадания снарядов пошли сейчас одно за другим. И что страшнее всего — японские корабли оказались менее устойчивы к повреждениям, чем русские, и это в первую очередь сказывалось на мощи артиллерии. И сейчас его флагманский «Микаса», лучший броненосец Объединенного Флота, превосходящий даже британские «формидейблы», по образцу которых он был построен, выглядел крайне скверно, дважды попав под сосредоточенный огонь русских броненосцев. В командование броненосцем уже вступил третий по счету офицер, половина чинов штаба самого Того была убита и ранена — адмирал находился на открытом мостике, и защитой служили лишь уложенные противоосколочные «перегородки» из свернутых пробковых матросских коек.
Но хвала Аматерасу — он сам чудом остался жив и даже не получил ранение. И адмирал полностью уверился в своей «счастливой судьбе», которая будет хранить его до конца победной войны, в чем он сейчас не сомневался. Ведь выжить на открытом мостике в таком ожесточенном бою без помощи «высших богов» совершенно невозможно!
Кормовая башня главного калибра заклинена, орудия в ней придется менять, как и одно из носовой башни, поврежденное крупным осколком. Из семи орудий среднего калибра стреляют только четыре, три других выбиты, хотя по защите «Микаса» значительно превосходит другие броненосцы — но три десятка попаданий нанесли невосполнимый урон. И сейчас броненосец больше отвлекал на себя неприятельский огонь — и это было правильно, любой другой корабль уже бы давно не выдержал подобного по мощи обстрела. Достаточно взглянуть на медленно ползущий к британскому Вей-Хай-Вею «Фудзи», чтобы осознать простую вещь — война с русскими чревата слишком серьезными потерями. Ведь «гэдзины» до поры не трогали этот корабль, но когда под вечер сошлись в третий раз в бою, били исключительно по нему. И не имеющий достаточной защиты в оконечностях, вернее вообще ее не несущий, кроме карапасной броневой палубы, корабль не устоял. К тому же русским сильно помог приступ сумасшествия минного офицера, приказавшего поставить боевую часть торпеды в носовой минный аппарат, ведь противник только подошел на двадцать семь кабельтовых. Вначале по броневой плите, закрывавшей отсек, попал двенадцатидюймовый снаряд, не пробил, но расшатал. А потом угодил почти в тоже место второй такой же 305 мм снаряд, пробивший броню, и взорвавшийся внутри. Сразу детонировала так и не вставленная в аппарат торпеда, все находившиеся в отсеке моряки, включая безумца, погибли, а плиты просто отвалились от мощного внутреннего взрыва. А он был такой силы, что не только разворотило борт у самого форштевня, но заклинило подачу снарядов в носовой барбет.
Однако броненосец недаром назван в честь самого священного вулкана в Японии — он пережил это «извержение», грозящее гибелью, как до этого уцелел после страшного пожара в кормовом барбете. Там на крыше башенно подобного колпака тоже взорвался двенадцатидюймовый фугас — и через щели вовнутрь барбета ворвался огненный смерч. Но кораблю неимоверно повезло — все складированные внутри барбета снаряды и заряды, кроме последнего, были использованы. Но пороховой заряд вспыхнул, и в его пламени живьем сгорели два десятка чинов команды. Многим на кормовом мостике даже показалось, что видят их души, уходящие в небо. Огонь быстро скользнул вниз, в погреб — но кто-то из офицеров успел его затопить, погибнув со всеми, но спася от внутреннего взрыва броненосец. И лишь выплеснувшее из орудийных амбразур пламя показало всю высоту величия самурайского духа, презревшего смерть, но сохранившего для страны Восходящего Солнца ее «священную гору», которая очень нужна — сейчас каждый броненосец на счету, заменить их просто нечем, других таких у страны нет. «Фудзи» находится сейчас в крайне печальном состоянии — небронированный борт в оконечностях зияет пробоина, и даже не будь пролома, они сами по себе угрожают обширными затоплениями. И хотя до английской базы недалеко, однако рассчитывать на благополучный приход в нее искалеченного корабля не приходится — если ветер станет свежим, то волны поглотят корабль.
Туда же направлялся «Такасаго» — всего один попавший в небольшой крейсер десятидюймовый снаряд с «Победы» своим взрывом натворил дел — скорость корабля упала до жалких восьми узлов. Однако следом в корабль угодили не менее десятка шестидюймовых снарядов с двух больших русских крейсеров, выбив одну восьмидюймовую и три 120 мм пушки, убив и переранив до сотни офицеров и матросов. И теперь искалеченный крейсер также отходил к Вей-Хай-Вею, а в сопровождение его и «Фудзи» пошли два корабля 5-го боевого отряд, под временным командованием младшего флагмана контр-адмирала Ямады — броненосец «Чин-Йен», в который угодило два русских снаряда и крейсер «Мацусима». А вот два других крейсера из этого отряда — «Ицукусима» и «Хасидате» спешили на помощь двум крейсерам Девы — «Читосе» и «Касаги», уже серьезно поврежденным в бою. С теми вместе уже сражался подошедший 6-й отряд под началом родного племянника Того, уже контр-адмирала — малые крейсера «Акаси» и «Сума», всего по две тысячи семьсот тонн водоизмещения, и с ними чуть больший на пятьсот тонн «Акицусима». И впятером они не могли совладать с «Дианой», «Аскольдом» и подошедшим к ним «Новиком» — и не мудрено при общем равенстве тоннажа. К тому же корабли меньшего водоизмещения не могут вынести большого числа попаданий в отличие от более крупных в полтора-два раза противников. Но помочь собственным крейсерам было нельзя — у Того возникло твердое убеждение, что с прорывом «Победы» и «Паллады» русские предприняли хитрый маневр, цель которого уничтожить поврежденные японские корабли, а иначе зачем с ними пошли миноносцы. Исключительно для торпедирования «Фудзи» и «Такасаго». Потому приходилось держать для противодействия этому маневру «Асаму» и «Якумо», которые были крайне необходимы сейчас в борьбе с русскими броненосцами.
— Поднимите сигнал — «всем отрядам миноносцев атаковать неприятеля», — отдав приказ, вице-адмирал Того задумался, ведь завтра нужно будет произвести поиск поврежденных русских кораблей у Порт-Артура, и он произнес уточнение. — Большим контр-миноносцам в общей атаке не участвовать, они потребуются нам ночью!
Первые «классические» японские броненосцы построенные на английских верфях были тем самым пресловутым «первым блином», и серьезно уступали более поздней постройки кораблям…
Глава 12
— Да сколько же их тут высыпало — два с половиной десятка, никак не меньше. Ничего страшного — еще светло, и мы им зададим хорошую трепку!
Матусевич прекрасно знал, о чем говорил — сам в начале войны миноносцами командовал. И сейчас две дюжины маленьких корабликов, устремившихся в атаку, не представляли для пяти русских броненосцев реальной опасности — большая часть 152 мм скорострельных и 75 мм противоминных пушек в бою уцелела, а сумерки еще не наступили. К тому же нет нужды сейчас подставлять корму — до пуска торпед остается еще много времени, ведь миноносцы держались на весьма почтительном расстоянии от места развернувшейся баталии, а эти полтора десятка «лишних» кабельтовых им еще нужно пройти, что не так легко сделать.
— Того решился на отчаянную попытку переломить ход сражения, в котором терпит поражение. —
Посмотрев на ошарашенных его словами офицеров, Матусевич усмехнулся. Он сейчас слушал свой внутренний голос, непонятно откуда появившееся следствие контузии. И это «альтер эго» уже подсказывало, что так оно и было, и не раз русские достигая успеха, превращали его в одночасье в горшее поражение. Так и сегодня должно было произойти, когда на мостике был убит Витгефт, а потом снаряд попал в боевую рубку «Цесаревича», повыбивав там всех — от командира броненосца до оставшихся там чинов штаба командующего. В результате на броненосце подняли сигнал о передаче командования, в это время четыре броненосца смешались в кучу, а два — «Ретвизан» и «Севастополь», благодаря инициативным командирам, бросились на противника. А ведь вся эта катавасия случилась чуть раньше, чем Того отдал приказ отходить на Сасебо, посчитав, что потерпел неудачу. А то, что произошло дальше прямое следствие крайней непредусмотрительности Витгефта, который не обеспечил не только командиров кораблей, но и младших флагманов подробными инструкциями, что надлежит каждому исполнять во время сражения, подобными тем, что приняты в британском флоте. Но тут упрек косности Адмиралтейства — за всю историю русского флота оно этим вопросом не озадачивалась, предоставляя право командующим самим решать эти вопросы, а те не озадачивались, руководствуясь нехитрым жизненным правилом — раз такое не принято, то не хрен этим заниматься. Даже покойный Степан Осипович отдавал лишь «общие» инструкции, не детализируя их, но скорее ему просто не хватило времени.
Однако сейчас бой пошел по несколько иному сценарию — теперь в нем произошла пауза, сыгравшая для противников свою роль. У вице-адмирала Того получилась отсрочка, когда после гибели Витгефта эскадра не пошла дальше, а по приказу Матусевича вышла из боя, прервав его вторую фазу. И правильно оценить результаты именно второго столкновения, не с дальней, а средней дистанции, японский командующий не сумел. Ведь через полчаса, Матусевич уже реорганизовал управление и отдал новые директивы, гоняя миноносцы и поднимая на мачте сигналы — даже сигнальщики отчаянно махали флажками. И началась третья фаза боя, получившая из второй этим коротким перерывом. Русские броненосцы перестроились и снова пошли на противника — и вот теперь сближение на короткую дистанцию уже сыграло жестокую шутку с самими японцами.
На них обрушился шквал огня, как раз тех снарядов, что на кораблях порт-артурской эскадры приберегли в завязке сражения, когда перестрелка велась на значительной дистанции. Да, тогда японцы добились двух десятков попаданий против всего одного попавшего русского снаряда, но так и выстрелов сделали далеко за сотню крупного калибра. Во второй фазе корабли под флагами Восходящего Солнца стреляли намного чаще, а это порядком опустошило и так не бездонные погреба их кораблей. И вот пошел бой на коротких дистанциях, до двадцати трех кабельтовых. Именно на таких расстояниях готовились русские комендоры до войны, и сейчас попадали в цель куда больше противника, и при этом вели стрельбу чаще, сразу же пустив в дело бронебойные снаряды. И Матусевич в бинокль прекрасно видел, что теперь неприятелю сильно достается — борта и надстройки буквально покрываются «оспинами» от попаданий шестидюймовых снарядов, а еще внушительными дырками от двенадцатидюймового калибра.
— Есть, попали! «Ниссин» в «четвертинку», как «Микаса» превратился! Но из колонны не вышел, держит ход в тринадцать узлов!
Доклад флаг-арта отвлек внимание Матусевича — тот посмотрел в бинокль на концевой вражеский корабль, с которым насмерть сцепился «Пересвет». Корабль Бойсмана выглядел страшно, совершенно избитый, средняя и задняя труба в дырках, верхушки мачт снесены, кормовая надстройка изуродована, на носовой одно крыло мостика превратилось в искореженные взрывом конструкции. Из четырех пушек главного калибра стреляли только три, один ствол из кормовой нелепо торчал, как оттопыренный палец. Но хотя носовая башня давно перешла на ручной привод с заряжанием, снизившаяся скорость сошедшихся в схватке броненосцев, и короткая дистанции позволяли комендорам из нее стрелять чуть ли не на пределе возможностей. И ничего тут не скажешь другого — офицеры и матросы сражались героически. Они сделали невозможное — в сражении явственно наступил перелом, японцы не ожидали такого яростного напора, и видимо сильно устали. Все же неделю в море провели, с бесконечными вахтами, и бой уже идет семь часов — силы человеческие не беспредельны, и усталость свое возьмет, и в первую очередь на тех, кто имеет меньше рост, вес и физических сил.
Теперь «Ниссину» приходилось туго — малый броненосец банально проигрывал в полтора раза большему по водоизмещению «Пересвету», а ведь чем больше «корыто», как любят выражаться моряки, тем дольше оно тонет, а до того теряет боеспособность. Сойдясь на короткую дистанцию с русским броненосцем, и при этом получая большее число попаданий и соответственно повреждений, «Ниссин» держался только на самурайском духе, не иначе, в такой ситуации сами итальянцы давно бы обратились в паническое бегство. А японцы дерутся, хотя у них осталась всего одна восьмидюймовая пушка из четырех, и на борт у корабля стреляет только пара 152 мм стволов. Так что не бой идет, а самое натуральное избиение.
— Зря Того сошелся на близкую дистанцию с нами, ошибочка у него вышла. Броненосцы 2-го класса малого водоизмещения не могут на равных драться с первоклассными кораблями. Бойсману надо перетерпеть немного, и он потихоньку добьет «Ниссин». Да и «Касуга» на очереди, выглядит прескверно — броненосец избит не меньше, если не больше, но главным калибром пока бьет. Однако схватка с «Полтавой» для нее, видимо, будет последней. Против двенадцати дюймов ни одна шестидюймовая броня не устоит, что гарвеевская, что крупповская — все же снаряды в двадцать пудов весом такие плиты с двадцати кабельтовых легко проломят.
Матусевич усмехнулся, хотя «Севастополь» выглядел избитым — «Сикисима» всаживала в него снаряд за снарядом. Как и «Ретвизан», сошедшийся в схватке с «Асахи» — силы противников были равны, так как носовая башня русского броненосца начала действовать, видимо, ее как то ухитрились отремонтировать, но вот, сколько при этом на верхней палубе погибло под осколками матросов, лучше о таком и не думать.
— Господа, а ведь эскадра Того не может дать больше двенадцати или тринадцати узлов, но скорее и меньше — повреждения ведь растут с каждой минутой. До наступления сумерек еще почти час — успеем хотя бы одного из «гарибальдийцев» добить. Слабейшие корабли нужно выбивать первыми, и обязательно добивать «подранков». В бою с таким врагом нельзя проявлять благородства, и если есть возможность, то поступать также как делают японцы — отрядом на одного. Так потопили наши миноносцы «Стерегущий» и «Страшный». На «Варяга» с «Корейцем», что стояли в Чемульпо, вообще эскадру контр-адмирала Уриу отправили. Так что нам действовать теперь надлежит также — бить японцев и числом, и умением, тогда и у нас потерь будет намного меньше! Как в народе на этот счет правильно говорят — «артелью и батьку можно бить»!
Николай Александрович усмехнулся, посмотрел на улыбавшихся офицеров и матросов — все его спич оценили. Закурил папиросу и посмотрел на «Микасу» — вражеский корабль выглядел страшно, но под плотным огнем «Цесаревича» держался стойко, и даже пытался отвечать огнем — но последний был жалок, велся из одного 305 мм и трех-четырех 152 мм орудий. Но забронирован великолепно — страшный и опасный противник, и сражается доблестно, тут можно только рукоплескать, пусть и врагу, но настоящее мужество того стоит…
Глава 13
— Подставлять под торпеды не стоит, не та ситуация, что бы так рисковать. Так что приказ прежний отворот от противника «всем вдруг», набрать ход. Поднять сигнал к исполнению. Да, сегментных снарядов не жалеть, они в будущем без надобности, только лишнее место в погребах занимают. Как и торпедные аппараты — что-то никак не могу представить, чтобы они пользу в надводном бою принесли, а вот риск от них огромный, достаточно было посмотреть на форштевень «Фудзи», там ведь снаряженная торпеда рванула, раз плиты выпали, у наших снарядов просто пироксилина не хватит на такой силы взрыв. Так что по приходу в Порт-Артур следует все минные аппараты снять, головные части торпед с корпусами на берег отправить.
— Есть, ваше превосходительство, по приходу все аппараты выгрузим, как раньше убрали ненужные мины заграждения.
Первым ответил командир «Цесаревича», для которого наличие на борту столь опасного груза как торпеды, а раньше и небольших мин, которые предназначались для выставления в качестве оборонительного заграждения, было той еще головной болью, для чего в штате предусматривались должности минных офицеров. Кому из чинов МТК пришли эти «здравые» мысли в головы, сейчас не найти, но и так броненосцы перегружены изрядно при строительстве, так что много с них убирать придется, и первым делом под «сокращение» на всех броненосных кораблях попадут торпедные аппараты.
— Боевые марсы убирать нужно — излишний верхний вес. Катера с баркасами тоже, это ведь сейчас напрасная порча казенного имущества происходит, таскаем на кораблях лишний груз. И не говорите про спасение ничего — на дыряв и обгоревших плавсредствах команду не спасешь, для этого миноносцы нужны, что могут разом снять всю команду. И еще авизо, который на дальних переходах всегда должен сопровождать эскадру. И в случае необходимости принять спасенную с броненосца команду, а у нас таких нет, для «посылок» мы те же дестройеры используем, а им вражеские корабли топить нужно, а не у адмиралов на побегушках быть.
Матусевич разворчался, но в то же время наблюдал, как вражеские миноносцы проскочили свои броненосцы, и устремились на русские корабли. Правда, одному не подфартило — попал под форштевень «Асахи» и был буквально вбит массивным корпусом тяжелого корабля в море — вряд ли кто выжил в такой ситуации. Зато остальные «порскнули» как тараканы, нет, смертельно опасные черные «скорпионы», которых ближе десяти кабельтовых подпускать опасно. Их атаку лучше встречать кормой, отходя на полном ходу, что сейчас «Цесаревич» и делал, как и другие русские броненосцы. Николай Александрович в прорезь боевой рубки прекрасно видел, как левее уже вышел из циркуляции «Ретвизан», дальше были видны «Севастополь» с «Полтавой», и совсем далеко поворачивал «Пересвет».
— Поднимите сигнал для Бойсмана — пусть выходит из боя и идет на помощь нашим крейсерам. «Диана» сильно «захромала», ей среднюю трубу продырявили. На «Аскольде» заднюю трубу на верхушку «укоротили». Не стоит крейсерам против такой толпы бой вести — сейчас «Пересвет» им покажет, с какой стороны луковицу жевать, он как медведь среди своры шакалов будет. Да и поберечь его надобно — уже весь изувечили.
Матусевич посмотрел на стоявшего рядом лейтенанта Кетлинского — тот на откидном столике что-то быстро записывал. Заглянул через плечо, рассмотрел ровные строчки убористого почерка. Хмыкнул от удивления — тот прямо в рубке, в бою, на «коленке», как бы сказали, строчил основные пункты приказа по эскадре, с требованием убрать с кораблей все лишнее, о чем он тут десять минут назад говорил. И негромко произнес, низко наклонившись и ткнув пальцем в текст:
— Убрать с кораблей 1-го ранга все дерево, включая мебель и палубный настил — горит здорово, сегодня пожары замучились тушить. Господа офицеры пусть на берегу музицируют, а сейчас война и нам не до вокального пения. Опять же — в бою не будет порчи казенного имущества, и пищи для пламени тоже не станет, да и корабль на сотню тонн облегчится. Как видите, сплошная польза будет. Можно внутренние помещения выше броневой палубы не красить — краска ведь тоже хорошо горит, а японская шимоза самый натуральный жидкий огонь, везде брызгает…
Матусевич осекся, прикоснулся к перебинтованному лицу — то болело, все же ожоги начали сказываться. Поморщился, и тут ощутил неимоверный голод, вспомнив тут же, что с полудня маковой росинки в глотку не попало. Пришлось закурить — папироса сильно приглушала бурчание желудка, потому в воюющей армии и на флоте без табачного довольствия никак не обойтись. Солдат все перетерпит, но только не отсутствие махорки, это если он курящий, а не тот же старообрядец, или некурящий — тем усиленная порция сладкого полагается, кусок сахара или конфеты.
— Есть, попали в миноносец сегментным снарядом!
По рубке пошел радостный гул, и адмирал тоже посмотрел в амбразуру — а пятнадцати кабельтовых «парил» миноносец, потерявший ход. Котлы на нем не взорвались, но удивительно было другое — попали из двенадцатидюймового орудия, а тут как нельзя лучше поговорка подходит — «стрелять из пушки по воробьям». Но ведь как-то попали, тут или неимоверная удача, либо невероятное мастерство наводчика.
— Передайте в башню — сам вручу георгиевские кресты, — только и произнес Николай Александрович, покачивая головой, а командир броненосца только молча кивнул в ответ — слова были не нужны. Только спросил, памятуя, что бой продолжается, и пушки гремят не переставая:
— Как идет отбитие минной атаки⁈
— Ваше превосходительство, три вражеских миноносца точно ушли на дно, включая и тот, протараненный давеча «Асахи». Еще пара, вполне вероятно уничтожена нами артиллерией. Трудно рассмотреть, мешает дым, прямо полосами идет. Неприятельская эскадра им полностью скрыта. Не видно, что с концевой «Полтавой» и «Пересветом» — сплошная полоса идет.
— Сигнал поднимите, пусть доложат. И наши миноносцы пусть не суетятся, идут впереди — так их хорошо видно будет и с дурика снарядом не 'засветят. Ладно, бейте там по всему, что видите.
На подробный ответ Матусевич отозвался несколько сварливо, и задумался, поглядывая в амбразуру на сереющее море. Начался девятый час вечера, сумерки опускались на море, через полчаса ничего нельзя будет разглядеть. А там придет ночь и новая опасность — не нарваться бы в темноте на вражеские миноносцы, что будут рыскать — Того на это сражение имел под рукой чуть ли не полсотни вымпелов, правда, дестройеров насчитали чуть меньше двух десятков, семнадцать или девятнадцать. На этот случай Витгефт уже отдал приказ, и броненосцы будут идти ночью, не зажигая огней, и при обнаружении миноносцев не станут открывать по ним огонь, если те пройдут мимо, не увидев эскадру. Но будет лучше с приходом темноты изменить курс, и уйти восточнее к берегам Кореи, там точно искать не будут…
— Ваше превосходительство, неприятельская эскадра сейчас уходит к зюйд-осту, выстраиваются в колонну — «Микаса», за ней следуют оба «гарибальдийца», потом «Асахи» и концевым «Сикисима». Уходят и все крейсера, их отход прикрывают «Асама», а дальше рыскает «Якумо» — они оба идут к весту, вроде к Вей-Хай-Вею, куда пошли «Фудзи» с крейсерами.
Матусевич переосмысли сказанное — просто чувствовал неимоверную усталость. Громко сказал:
— Поднять сигнал — «противник бежал, море осталось за нами», и это так и есть господа. Мы добились победы, хотя не потопили ни одного крупного корабля, даже дестройера. Но мы не понесли потерь, а у противника серьезная убыль в вымпелах. Теперь возвращаемся с победой в Пот-Артур, и она вполне заслуженна. Но у нас появился шанс нанести японскому флоту серьезные потери, и такой момент упускать нельзя.
Адмирал задумался, риск имелся, и даже изрядный — «Якумо» с «Асамой» вряд ли будут безучастными, если увидят маневр сейчас. Но очень скоро наступит ночь, нахлынет темнота, и вот тут имеется шанс.
— Подозвать миноносец, сейчас напишу приказы, — Матусевич быстро черкнул несколько строк. Затем быстро исписал еще пару листов, торопясь. Передал вахтенному офицеру со словами.
— Это капитану 2-го ранга Елисееву, его миноносцам предстоит напасть ночью на японские корабли, что соберутся у Вей-Хай-Вея. Плевать на нейтралитет — всегда можно оправдаться плохой видимостью, темнотой, косоглазием — слов я найду много. Главное добить все поврежденные японские корабли, торпедировать и точка! Стрельбу из орудий не открывать, незачем. «Аскольду» и «Новику» надлежит обеспечить атаку миноносцев, и сопроводить их обратно. Но идем все вместе в ночь, демонстративно взять курс на Порт-Артур. С темнотой броненосцам с «Дианой» отвернуть к осту, крейсерам с миноносцами пойти на зюйд — не думаю, что японцы примут в английской базе дополнительные меры предосторожности.
Матусевич остановился, посмотрел на офицеров, молодежь взирала на него с восторженным блеском в глазах, и решительным тоном закончил:
— Если нам удастся потопить хотя бы пару поврежденных кораблей, пусть даже один броненосец, да хотя бы тот же «Фудзи», то я буду считать свою жизнь не напрасно прожитой…
Карта военно-морского театра с курсом прорыва русской эскадры от берегов Квантуна во Владивосток, начатом утром 28 июля 1904 года. Как всегда в России «планов было громадье»…
Глава 14
— Вроде не должны струсить, на «Новике» уж точно, но мало ли что. Все же шансы имеются — на каждом из пяти дестройеров по две-три торпеды и еще запасные. Пускать должны разом, не жалеть «рыбки», тогда шанс поразить корабль будет намного больше. Да и сам Шульц на своем крейсере точно в драку полезет, по крайней мере, внимание на себя отвлечет. Стоп, стоп — не предавайся беспочвенным мечтам, жди результата. Теперь осталось только ждать, терпеливо ждать до утра, а там все станет ясно. Главное для меня на миноносцы не нарваться, а то получить торпеду в борт неохота…
Матусевич откинулся на спинку дивана — странные выкрутасы судьбы, сам адмирал погиб, а его салон остался практически целым, только осколки борта прошибли, да иллюминаторы поразбивали, их сейчас крышками задраили, чтобы снаружи даже тусклого света лампочки не было видно. К вещам покойного Вильгельма Карловича он не прикасался — их завтра передадут сыну Владимиру, что служит мичманом на «Пересвете». Но только одну толстую тетрадь отложил в сторону — то дневник, который Вильгельм Карлович вел с момента своего командования флотом, и вопреки правилу не читать без разрешения чужие мысли, тем не менее, Матусевич принялся за изучение записей, решив про себя, что как бы окончательно принимает дела от погибшего командующего флотом. И текст настолько его ошарашил, что сейчас Николай Александрович оторвался от него с невероятным трудом и посмотрел на часы — время шло к полуночи, заканчивался невероятно трудный день 28 июля 1904 года, но то по русскому стилю, во всем мире было 10 августа, и через час начнется уже одиннадцатое число.
— Страшные вещи ты оставил после себя, Вильгельм Карлович, хотя себя всячески обелить попытался. Ты не трус, что-что, а этого у тебя нет, потому на мостике в кресле сидел, ожидая смерть. Только тут вещи суть разные — храбрость офицера и мужество адмирала отличны, и вот последнего ты лишен, и, не желая брать на себя ответственность за неимоверно трудные решения. Старался спрятаться за «коллегиальность», проводя бесконечные совещания флагманов и командиров. И собственными действиями напрочь погубил боевой дух всей порт-артурской эскадры — когда сверху насаждается безответственность, никто своим положением рисковать не будет! Ни карьерой, ни должностями, ни будущим положением — а с таким «багажом» поражение страны в этой войне неизбежно! И не только в этой…
Николай Александрович усмехнулся, вот только помимо воли горечь от полученных знаний прорвалась наружу — он едва сдержался, чтобы не выругаться. Ведь об этом дневнике он узнал, будучи в бою, пять часов тому назад, и вот оно зримое подтверждение чуждых мыслей, что прочно засели в его голове, причем так прочно, что он уже не отличал их от своих собственных. Теперь оставалось только жить с этим тяжким грузом обретенного знания, но не заниматься впустую пророчествами Кассандры, которым все равно никто сейчас не поверит. Да просто в голову такое никому не уложится, невозможно поверить в то, что ожидает в ближайшем будущем страну…
— А с чего ты взял, что ход войны изменить невозможно⁈ Тут что — все с абсолютной непреложностью обусловлено, и мы все заранее отданы на заклание неизбежному историческому процессу⁈
Матусевич закурил папиросу — дымил он нещадно, нервы продолжали легонько вибрировать, как палубный настил под ногами. «Цесаревич» на восьми узлах вот уже час шел мимо корейского побережья, укрываясь темнотой — и так будет, пока не начнет светлеть. На корабле лихорадочно велись ремонтные работы, вся команда, от офицера до матроса прекрасно понимала, что японцы, если дерзнут, а они могут такой фортель выкинуть, то с утречка устроят перед самым Порт-Артуром «горячую встречу» русской эскадре. Ведь у них есть шесть броненосных крейсеров Камимуры, четыре из которых не побывали в бою, а два зацепили сражение лишь краешком. К тому же имеются два вполне исправных броненосца, с которыми англичане могут поделиться снарядами в Вей-Хай-Вее, а такую возможность не отрицали даже офицеры, а потому их нервозность передалась по команде. И правильно — люди будут пребывать в тонусе, «расхолаживания» не произойдет.
Николай Александрович прекрасно знал, что никакой японской эскадры под Порт-Артуром не будет, ведь дневное сражение в Желтом море завершилось с иным результатом, чет тот который был бы получен вчера, получи он тяжелое ранение в живот. Не поддавшись тогда на мостике наитию, и не отступи на один шаг, зайдя за двух матросов. Они оба погибли, приняв на себя удар, бинокль раскроило осколком, зато он сам уцелел, если не считать двух царапин и обожженного шимозой лица.
— Неоткуда японцам корабли брать, нет их лишних. Четыре «асамоида» в Фузане, и они там и будут стоять, если только Того не воспримет всерьез прорыва «Победы» и «Паллады», как случилось с «Аскольдом» в той реальности, когда на сутки Камимура решился выдвинуть пару своих броненосных крейсеров севернее Квельпатра. Но как ситуация прояснилась, вернул их обратно. Под рукой только «Асама» и «Якумо», но эти двое в драку на пять броненосцев не полезут, их командиры в здравом рассудке, чтобы так счеты с жизнью сводить. И все — более ничего у японцев нет, а то, что имеется, вряд ли прибудет в ближайшие дни. Так-так, а ведь это…
Матусевич осекся, он даже не замечал, что говорит сам с собою. Вернее, озвучивал чужие мысли, которые стали своими. Быстро развернул на столе карту, где еще рукой Витгефта был нанесен курс на обход Кореи, от берегов Квантуна до Приморья. Схватил дюймовую линейку, и с циркулем в руках сделал расчеты. И хмыкнув, снова заговорил сам с собою:
— Послезавтра доведет эскадру до Сасебо, вот только без «Фудзи» — того отконвоировали в Вей-Хай-Вей, и лишь заделав пробоины, доведут до Нагасаки и поставят в док. Там ремонта до середины осени, никак не раньше. И то в лучшем случае, ведь японские верфи работают лучше наших, их полдесятка вместо одной в Порт-Артуре. «Микаса» на месяц вышел из строя — на нем надо менять орудия главного калибра, да и досталось ему прилично, больше всех. Месяц, месячишко, никак не меньше — двух броненосцев неприятель на какое-то время лишился. Причем на весьма продолжительное времечко, до осени, и не ее начала, а ближе к середине.
Матусевич хмыкнул, снова приложил линейку к карте, затем прошелся циркулем, беззвучно шевеля губами. Откинулся на спинку дивана, вздохнул с нескрываемым облегчением, глаза из-под белых бинтов (ему сделали новую перевязку) засверкали горячечным блеском.
— «Гарибальдийцев» можно в расчет также не принимать — после боя с броненосцами они выглядели неважнецки, на «Ниссине» главный калибр полностью выбит. Так что остается в сухом остатке только два броненосца, а это отлично. «Асахи» и «Сикисиме» идти до Сасебо двое суток, ведь они не бросят поврежденных «гарибальдийцев» и флагмана в ситуации, когда сами японцы стопроцентно посчитают, что рядом где-то крутится «Победа». Двое суток — вечером тридцатого будут в гавани. Пара суток уйдет на загрузку угля, на погрузку боеприпасов, на срочные ремонтные работы — сомневаюсь, что Щенснович с «Ретвизана» и «Эссен» с «Севастополя» побросали свои снаряды в море. Как бы не так, попадания были, много, и значимых — так что срок нужно, как минимум, удвоить — до четырех суток пребывания, никак не меньше. Плюс парочка дней на обратный путь до Эллиотов. Вот и выходит шесть дней как минимум, а то и все семь, и то, если без отдыха все японцы будут работать как проклятые, без сна и приема пищи. Неделя у нас есть, да, именно так — имеется в запасе семь дней, в самом худшем случае, раньше подвести броненосцы японцы просто не успеют. Да это целая прорва времени, если им правильно распорядится, и не прощелкать клювом.
Последние два слова адмирал употребил впервые в жизни, и сам несказанно удивился. Затем в голову пришла настолько безумная мысль, что Матусевича затрясло, будто он в одночасье подцепил тропическую лихорадку. Адмирал с трудом поднялся с дивана, на не сгибающихся ногах подошел к шкафчику, вытащил из него со специальной подставки бутылку коньяка — Витгефт порой любил «пропустить» чарочку, хотя считался непьющим. Достал серебряный стаканчик, наполнил его до краев, машинально принюхался — пахло свежим яблоком, хороший французский коньяк, адмирал в нем знал толк. Жгучая, но приятная жидкость чуть обожгла гортань, потом горло. Николай Александрович постоял немного, и через пару минут почувствовал себя гораздо лучше, «лихорадка» стала проходить. Задумавшись на полминуты, он решил повторить, и снова налил себе коньяку, но уже «половинку» от принятого. И пил очень медленно, смакуя каждый глоточек. Опустошив стаканчик, кхекнул, вздохнул, и с нескрываемым сожалением вернул все обратно в шкафчик. Чуть подволакивая ногу, вернулся к дивану, уселся, откинув голову на высокую спинку. И тут сразу все тело будто налилось свинцовой усталостью, тяжкой, невыносимой, давящей — и Матусевич сам не заметил, как моментально ухнул в пучину беспамятства спасительного сна…
Возвращение эскадренного броненосца «Пересвет» в Порт-Артур после знаменитого боя в Желтом море 28 июля 1904 года. В таких случаях русские люди не зря говорят — «краше только в гроб кладут»
Глава 15
Построенный во Франции большой миноносец «Выносливый» относился к классу «350-ти тонных», хотя и был по водоизмещению на сорок тонн меньше — в Петербурге решили «чуточку сэкономить» на заказе, что являлось характерной чертой в деятельности Адмиралтейства и МТК. Построен во французском Гавре три года тому назад, а вместе с ним еще четыре корабля, два из которых сейчас в ночной темноте подкрадывались на десяти узлах к Вей-Хай-Вею, английской базе на полуострове Нандунг. По своему качеству эти миноносцы были гораздо лучше подобного рода кораблей, что закладывались на отечественных верфях, и примерно соотносились к ним, как «Цесаревич» к «Севастополю», или «Аскольд» к «Диане». Вроде бы и размеры с водоизмещение почти одни и те же, и вооружение соответствующее, вот только машинные установки разительно отличаются — русские механизмы постоянно ломаются, вызывая гнев и раздражения у всех, большинство зарубежных работают вполне надежно, и выдают контрактную скорость, которая для военных кораблей данного типа является одним из главных параметров. Машины «Выносливого» даже сейчас в случае необходимости могли выдать 27 узлов, в то время как те же порт-артурские «соколы» едва могли набрать, и то на короткое время, 25 узлов, и вряд ли больше.
«Выносливый» с началом войны облюбовал в качестве своего флагманского корабля начальник 1-го отряда миноносцев, куда вошли исключительно корабли зарубежной постройки, такие же «350-ти тонные» тогда еще капитан 1-го ранга Матусевич, который не раз водил свои миноносцы в бой, и был ранен прямо на мостике в одном из столкновений с японцами. Но сейчас на тумбе около 75 мм пушки стоял капитан 2-го ранга Елисеев, сменивший произведенного в контр-адмиралы Николая Александровича. Только вчера Евгений Пантелеевич, еще не оправившись от полученного ранения, возвернулся на корабль, на котором сразу же подняли его брейд-вымпел. Остаться на берегу, когда эскадра пошла в бой на прорыв, на возможную смерть, офицер не мог, и не только из опасения, что его заподозрят в трусости (такое бы в голову никому не пришло), но движимый исключительно чувством долга. Ведь что такое боевые товарищи он знал не понаслышке, да и «золотое оружие» недавно получил.
Рядом с ним стоял командир миноносца, лейтенант Рихтер, опытный 36-ти лет от роду моряк, награжденный за храбрость орденом святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Именно с ним Елисеев и разговаривал, пристально вглядываясь в чуть подсвеченный огнями берег, на фоне которого выделялись темными массивами, пришедшие в гавань корабли. Теперь бы только не перепутать английские броненосцы с японскими — как раз та ошибка, что может стать фатальной.
— Павел Александрович, если нашему адмиралу плевать на «нейтральность» порта, в который ушли японские корабли, то нам с вами и подавно не стоит заморачиваться политическими моментами. К тому же у нас есть письменный приказ командующего — найти и атаковать неприятельские корабли, где бы они сейчас не находились. Вот только огня из пушек не открывать, дабы не пострадало «мирное население», коего там нет, по большому счету. Но шальной снаряд есть шальной снаряд, и попасть может куда угодно. А нам зачем устраивать дополнительные хлопоты для дипломатов?
Евгений Пантелеевич усмехнулся, машинально коснувшись ладонью нагрудного кармана кителя, где лежал тщательно свернутый бумажный листок, полученный им от Матусевича. Сейчас Елисеев если не боготворил, то искренне восхищался своим командиром, который сменил столь вовремя погибшего Витгефта на мостике «Цесаревича» — и эскадра за считанные часы преобразилась. Пробудился давно позабытый «макаровский дух», и теперь никто не ломал голову, как сделать так, чтобы прорваться во Владивосток, избегая «решительного сражения». А ведь все пошли именно на бой, уходить из Порт-Артура никто не хотел, понимая, что флот просто бросает обреченный на скорую гибель в таком случае гарнизон крепости, который никогда не забудет и не простит такого предательства. Нет, если бы они просто вышли на бой, это одно, а вот удирать от неприятеля, причем до этого не дав тому ни одного сражения, совсем иное дело.
Все изменилось в одночасье этим вечером, с приказом Матусевича нанести неприятелю «решительное поражение», сближаясь с ним на короткую дистанцию, и обеспечить при этом прорыв броненосца «Победа» и крейсера «Паллада» на усиление отряда Владивостокских крейсеров. И все стало на свои места — про уныние и говорить не приходится, оно напрочь исчезло. Теперь все знали три задачи — надо одолеть врага, отправить в прорыв «Победу», и возвернутся обратно в Порт-Артур, помочь сражающимся на фортах солдатам. И что очевидно — ведь все выполнили с успехом, показав в бою самоотверженность. Пусть и не до конца — именно его миноносцам поставлена главная задача — сторицей отплатить неприятелю за первую ночь войны. И он шел с отрядом, чтобы напасть на неприятеля, и плевать, что гавань вроде как английская, главное для него, как и для других русских моряков, что именно туда ушли поврежденные японские корабли.
— Адмирал полностью прав, когда перед темнотой отдал по эскадре приказ об одержанной победе — неприятель ведь бежал от нас по большому счету. Бросив в атаку миноносцы и развернувшись на обратный курс, Того сам признал нашу победу, пусть в ней и не потоплено ни одного крупного японского корабля, кроме полудюжины миноносок. Но так и у нас нет потерь, и все задачи выполнены — и уже нет смысла бежать во Владивосток. Теперь эскадра начнет воевать должным образом — у нас появился адмирал.
Елисеев только вздохнул на горячие слова лейтенанта Рихтера — он сам думал точно также, и не находил себе места. Слишком горячим оказался денек, теперь нужно было его завершить достойно. За «Выносливым» следовали «Властный» и «Грозовой», все три миноносца французской постройки, по четыре трубы на каждом, поставленных попарно по носу и корме — характерный и узнаваемый силуэт. Еще два миноносца этого типа, бывшие в составе эскадры с начала войны — «Внимательный» и «Внушительный» — уже погибли. Тройку «французов» замыкали двое «русских» — «Бойкий» и «Бурный». Они были в полтора раза крупнее по водоизмещения «соколов», и кроме пушек несли три торпедных аппарата — к двум палубным поворотным добавили носовой неподвижных, и также по одной запасной торпеде на каждый. А вот с броненосцем «Победа» во Владивосток ушли три больших миноносца германской постройки — «Бесстрашный», «Беспощадный» и «Бесшумный». Эти «немцы» были чуть крупнее «французов», на один поворотный торпедный аппарат больше — три вместо двух — и вполне надежные машины. Восемьдесят тонн угля позволяли им проплыть полторы тысячи миль на экономическом ходу, но так еще с броненосца и крейсера по пути перенаправят на миноносцы еще угля, когда на тех ямы опустеют. На переход эти большие миноносцы, которых на Королевском Флоте именовали дестройерами, а на других флотах «истребителями» или «контрминоносцами», отправились только потому, что во Владивостоке единственный быстроходный крейсер «Богатырь» контр-адмирал Иессен посадил на мель, распоров тому днище. И все — ни одного нормального корабля для разведки не осталось, отправлять же маленькие миноносцы было предприятием крайне рискованным, в виду наличия у японцев тех самых «истребителей» с большой дальностью плавания. А с быстроходными крейсерами в русском флоте было плохо — «Варяг» погиб в Чемульпо, «Боярин» подорвался на мине в Дальнем и был брошен командой. Оставались только «Аскольд» с «Новиком», но они были позарез нужны порт-артурской эскадре. А «Диана» с «Палладой» строились отечественными корабелами, и при том же водоизмещении ухитрились получить всего восемь 152 мм пушек вместо двенадцати, ход в девятнадцать узлов, а не двадцать три, и дальность плавания на полторы тысячи миль меньше. Этих «богинь» нельзя было использовать ни при эскадре, в виду слабости вооружения, ни в качестве разведчиков из-за малого хода, ни для крейсерских операций в океане в виду недостаточного радиуса действия. Не вышло с них «истребителей торговли», как изначально в МТК планировали. Потому и ушли три дестройера германской постройки во Владивосток…
— Это «гарибальдиец» — две разнесенные к надстройкам дымовые трубы, посередине одна мачта — полная симметрия. Непонятно, «Ниссин» это, или «Касуга». А вон вроде еще один «японец», и больше размером — это мы удачно зашли на «огонек», оба броненосца тут.
— А вон и «Такасаго» у берега притулился, Евгений Пантелеевич. А за ним «Фудзи» — броненосец сильно в воду осел, под верхнюю палубу. Ах, ты, как хорошо, что мы тут их застигли.
— Пора склянки отбивать, Павел Александрович, полночь наступает, — Елисеев хищно оскалился, — устроим самураям «побудку»…
Как только не изгалялись пропагандисты в русско-японскую войну, делая «патриотические» лубки. И это только начало будущих пиар-технологий…