«ЦЕНА ОШИБОК» 7–18 августа 1904 года
Глава 16
— Теперь нам придется идти до конца, Роберт Николаевич — надо добивать «Асаму» оставшимися снарядами. Главное не выбить, а уничтожить хотя бы один броненосный крейсер, тогда у Николая Илларионовича руки будут полностью развязаны — неприятель не выставит против ВОКа превосходящие силы, а только четыре «асамоида», что в состоянии будут догнать, но никак не победить. Так что сходимся смелее, пока Камимура в себя не пришел. Да и Эссен поможет — он вражеские крейсера явно одолевает.
— Да это так, ваше превосходительство — «Сума» уже тонет, с нее снимают команду. И «Читозе» не очень, да что там — печально крейсер выглядит, «Аскольд» его избивает, а тот попасть из восьми дюймов не может. Маленький корабль для столь больших пушек, вот его и раскачивает на волне, палуба ходуном ходит. Еще один довод в нашу пользу…
Вирен не договорил, осекся, хищно глядя в «зауженную» амбразуру — выводы сделали сразу после сражения, и поступили по примеру «Севастополя». Там еще в июне на ремонте после подрыва на мине по настоянию Эссена заделали корабельной сталью прорези, что больше напоминали окна — двенадцать дюймов ширины. Теперь были трехдюймовые щели, да и грибовидные козырьки убрали, те больше вреда приносили, чем пользы — при разрыве снаряда на броне рубки направляли рикошетом осколки прямо через «проемы» во-внутрь, отчего на броненосцах большая убыль в командирах случилась. А ведь когда их внедряли при постройке, провести испытания не удосужились, «старцы» из-под шпица' решили, что они умнее всех. Как противились и внедрению орудийных щитов — немцы «Аскольд» сдали с ними, а вот американцы на «Варяге» не удосужились их поставить именно исходя из русского технического задания, на котором оные не подразумевались, что изрядно удивило Крампа. Ведь опыт недавней американо-испанской войны однозначно свидетельствовал в их пользу.
— Того тоже повернул к «Асаме», Николай Александрович, Щенснович за ним потянулся, отпускать врага не хочет наш поляк.
— Вот и сейчас и будет бой, как между ахейцами и троянцами за тело убитого Патрокла. Мы сильнее, они слабее — почему бы моментом не воспользоваться, особенно когда дистанция станет в двадцать кабельтовых. Нет у японцев преимущества в скорости, «Асама» у них «гирей на ногах» стала. А нам «подранка» добить надобно, подойдем поближе и обстреляем в упор, а там миноносцы в атаку направим.
Матусевич старался говорить спокойно, хотя прекрасно понимал, что сейчас, возможно, принял не самое однозначное для себя решение. Можно ли будет приспособить германские снаряды, нет ли, но даже в лучшем случае это займет не меньше недели ради первых образцов, которые еще нужно испытать. А на снаряжение всех снарядов придется потратить месяц, в течение которого вся надежда только на пушки «Пересвета», да еще на береговые батареи, которые, возможно, будут поставлены. А за это время Объединенный Флот спокойно подготовится к новому сражению — у японцев таких проблем нет. И Эллиоты адмирал Того себе обязательно вернет, да и от Бицзыво до железной дороги недалеко, могут и узкоколейку проложить. Но главное Инкоу — в течение месяца этот порт будет вне досягаемости, с одними крейсерами туда в набег не пойдешь, чтобы на «Якумо» не нарваться. Но так и выигрыш велик — потопление «Асамы» моментально сделает отряд Камимуры слабее ВОКа, ну пусть равным — четыре на четыре.
Главное в ином — для японцев будет потеряно время, столь необходимое для возвращения Дальнего, и они потеряют превосходство над русской армией в Маньчжурии. А это неизбежное поражение в войне, ведь Объединенному Флоту нечем восполнять потери, для самураев гибель каждого корабля трагедия, в то время как на Балтике готовится к выходу 2-я Тихоокеанская эскадра. А с ее приходом вопрос о победителе будет снят — имея двойное превосходство в силах на море, империя банально додавит Страну Восходящего Солнца, причем на это потребуется не так и много времени.
— Нам нужно потопить «Асаму» даже ценой последних снарядов в погребах. Потом возвращаемся в Дальний на ремонт, за всех «Пересвет» отдуваться будет. Отправляем вспомогательные крейсера во Владивосток и ждем снаряды. При нужде можно таранить броненосный крейсер — шучу. Надеюсь, «соколы» его все же поразят торпедами. Нам нужна эта победа, Роберт Николаевич — от нее зависит исход войны…
Матусевич замолчал — орудия «Цесаревича» громыхали раз за разом, еще полчаса и погреба будут пустые, там и так всего по три десятка снарядов осталось. Но этого должно хватить с избытком и на «Асаму», и на другие японские корабли, которым придется идти на долгий ремонт в Сасебо. Момент действительно самый удачный выпал, другого такого может просто не представится, так что нельзя упускать.
— Броненосцы Того идут к «Асаме», ваше превосходительство!
— Так и мы тоже поспешим «Ретвизан» может и навалится, а мы пока другие крейсера на себя оттянем. Надеюсь, что в храбрости нашим морякам не откажешь — сейчас решается судьба не только Дальнего, всей войны. А — что самураи, не понравилось, мать вашу! Молодец Бойсман, вовремя Василий Арсеньевич оправился!
Броненосец «Пересвет» покинул колонну, и, дымя всеми тремя трубами, решительно устремился к «Асаме». Момент для нападения оказался самый удачный — крейсера Камимуры сражались с «Цесаревичем» и «Ретвизаном», причем последний тоже направился на противника, превратив линейный бой в «свалку». Поставленный на нем командиром капитан 2-го ранга Иванов с минного заградителя «Амур» стал вполне достойной заменой произведенному в контр-адмиралы Щенсновичу. Да и репутация у Федора Николаевича была достойная — в мае по собственной инициативе выставил мины на пути постоянного прохода японской эскадры, на которых подорвались и погибли броненосцы «Хатцусе» и «Ясима». И сейчас проявил эту самую решимость идти до победного конца — навалился сразу на двух противников — «Якумо» и «Адзуму», оставив на долю «Цесаревича» флагманский «Ивате». И тут же сражение пошло ожесточенное, в ход пошли последние бронебойные снаряды, благо дистанция быстро сокращалась, всего двадцать кабельтовых, и с каждой минутой все меньше и меньше. Японцы не могли увеличить дистануцию, так как «Пересвет» уже угрожал серьезно поврежденной «Асаме», осыпая ее снарядами. И бросить один из лучших кораблей тоже — такая потеря для них была недопустима.
— Вышибать броненосные крейсера в первую очередь — они гораздо слабее забронированы, и водоизмещение в полтора раза меньше, чем у броненосцев. Проблем нашим легким силам не нужно, «Варяга» ведь именно «Асама» выбила. А вот что Эссен придумал, молодец! Николай Оттович миноносцы в атаку направил, а сам мимо «собачек» прошел. Все правильно — выбивать нужно корабли линии, выбивать!
Возбуждение, смешанное с яростью, буквально захлестнуло Матусевича — он видел только вражеские корабли, сосредоточив все внимание именно на них. И как и ожидал, но лучшие русские броненосцы оказались сильнее вражеских броненосных крейсеров. И теперь наступил решающий момент — семь русских больших и два малых миноносца (трофейные японские германской постройки уже освоенные командами) устремились в атаку на «Асаму». Им навстречу пошли японские дестройеры и сорвали бы атаку, вот только на их пути встал «Аскольд», за которым как привязанные шли «Новик» и немного отстающая «Диана». А вот на японских малых крейсерах сразу не сообразили, что происходит, замешкались, а когда осознали, то корабли стали разворачиваться, чтобы не дать русским возможности безнаказанно добить тяжело поврежденный крейсер.
— «Полтава» сбросила ход, ваше превосходительство! Бог ты мой…
Матусевич перешел через рубку, глянул в бинокль через амбразуру, в сердцах негромко выругался. На броненосце капитана 1-го ранга Успенского произошло самое страшное — над кормовой башней среднего калибра поднимался столб пламени и черного дыма. Непроизвольно воскликнул, не в силах смотреть на ужасающее зрелище:
— Почему погреб не взрывается?
— Или затопить успели, либо снарядов в нем не осталось, — совершенно спокойно произнес Вирен, вот только пальцы сжимавшие бинокль побелели. Но голос ничуть не изменился, нервы как стальные тросы:
— Сильный дифферент на нос, видимо, в носу в обшивке дыра от разрыва. Николай Александрович, японские миноносцы тоже пошли на «Полтаву» в атаку. Мы их здесь, они нас там…
Как видно из карты, в мае японцы захватили два порта, к каждому из которых подходила ветка железной дороги. Это позволило одновременно как «питать» наступавшую в Маньчжурию 2-ю армию генерала Оку, так и направленную на осаду Порт-Артура 3-ю армию генерала Ноги. Захват Инкоу позволил обеспечивать уже 1-ю армию Куроки и 4-ю армию Нодзу. Без занятия этих портов японская армия просто не смогла бы воевать, только высаживать десанты в Корее, переправляя дивизии через Цусимский пролив…
Глава 17
Такого ужасающего зрелища генерал никогда еще не видел в жизни. Японцы шли как безумные, накатывались мутной волной на нангалинские позиции, казалось, что нет такой силы, которая способна их остановить. Вот только Фок соблюдал полное спокойствие, а мимолетно возникший страх подавил привычным усилием воли. И спросил ровным голосом:
— Какая это атака по счету, Владимир Александрович?
— Вроде седьмая, — отозвался полковник Ирман, наморщив лоб. И тут же поправился, что-то вспомнив. — Нет, шестая, ваше превосходительство. И сейчас здесь на треть меньше живой силы, чем раньше — видимо подошла очередная бригада. Японцы их отправляют в бой одну за другой, мы стараемся упредить их заградительным огнем, и не дать накопить силы. Сейчас японская артиллерия бить начнет, нам нужно в окопе укрыться. Тут блиндаж есть, канониры для себя подготовили.
Ирман указал взглядом на короткий ход сообщения, который вел под бугор — были видны вырытые в каменистой земле ступени. Однако генерал только головой мотнул, продолжая стоять и рассматривая в бинокль наступавших японцев. Были хорошо различимы маленькие фигурки в фуражках и гетрах, к винтовкам были прикреплены ножевидные штыки. За спиной где-то далеко послышался грохот артиллерии — Фок повернулся и принялся рассматривать далекую гору Наньшань, над которой взлетали клубы разрывов, будто началось извержение множества маленьких вулканов. Теперь слева раскинулась синяя гладь Бохайского залива — начался отлив, и вода отступала от берега, оставляя огромные отмели. В мае именно так японцы обошли русские укрепления, увязая в песке и иле, прошли два батальона, которых с моря поддерживали три подошедших канонерки. Но сейчас у противника такой маневр не выйдет, Фок для себя сделал должные выводы. Путь в обход горы перекрыт, выставлены картечницы и морские скорострельные пушки, кроме того в любой момент обходящая колонна будет обстреляна шрапнелью — на открытом пространстве японцам негде укрыться.
— Ваше превосходительство, японцы открыли по нам огонь! Прошу последовать в блиндаж — началась артподготовка.
Фока уцепили за рукав кителя, но генерал освободил руку, презрительно бросив, поворачиваясь:
— Пустое, мне и не такое приходилось виде…
Договорить Александр Викторович не успел, за спиной раздался мощный взрыв, генерала сильно толкнуло в спину. Он видел сидящих внизу солдат, на которых падал, и ударился лицом прямо в землю, ослепнув на несколько секунд. И слух пропал, генерал даже потер уши ладонями. А потом больно ударило по голове, да так что в глазах потемнело, а земля начала ходить ходуном, поднявшаяся пыль и дым мешали не только видеть, но и дышать — вот под таким мощным обстрелом ему еще ни приходилось бывать, когда сама земля под тобой раскачивается. Но голос Ирмана разобрал, тот сидел рядом — как полковник оказался в окопе Фок не понял.
— Ваши адъютанты погибли — говорил же им каски надеть нужно, отказались. Одному камнем голову проломило, вон взрывы какие, из шестидюймовых пушек бьют, думаю, что наших в 120 пудов — порохом воняет. Второму шрапнели досталось — своим телом меня прикрыл. Нам бы еще кирасы — от пули не спасут, а вот от осколка запросто. Но самое неприятное это камни и земля — вот где солдат калечит, гимнастерка и фуражка не защитит, даже шинель с папахой. Да и китайские фуфайки тоже…
Полковник не договорил, встряхнуло так, что зубы лязгнули. Невыносимая жаркая вонь, дышать стало невозможно — генерал прижал к лицу платок, прикоснувшись ладонью к бороде, от которой шел неприятный запашок сгоревших волос. Ирман продолжил говорить, рассудительно и спокойно, видимо с утра уже привыкнув к обстрелам.
— А это уже гаубицы крупповские — снаряды уже шимозой начиняют, взрываются сильно и жар страшный. Если на кораблях железо плавится, то у нас порой на убитых стрелках одежда сгорает, руки-ноги отрывает, волосы сгорают, кожу прожигает — дьявольское изобретение. Однако у немцев новая взрывчатка есть, тротилом именуется — много мощнее будет, и не такая «капризная», как наш пироксилин. Ну и вонь стоит — это они с недолетом дали, по трупам на склоне пришлось — потроха поразбросало. Так-так, а это вторая волна в атаку пошла, вон как орут, одни громко, а другие глуше и отдаленно. Значит, вторая дивизия подошла, свежая…
Ирман поднялся на ноги, поправил каску на голове. Затем взял точно такой же шлем, который походил на тазик, произнес:
— Давайте я его помогу надеть, ваше превосходительство. Тут ремешки, их можно застегнуть. Поверьте, эта железка многим жизнь спасла, те кто ее не надел с пробитыми головами лежат. Вон, посмотрите…
Фок глянул на лежащее на бруствере тело с офицерскими погонами, с трудом узнав сопровождавшего его молодого подпоручика. Череп проломлен, видны осколки белых костей, сизое и кровавое месиво, от которого еще шел легкий парок. И уже не стал демонстрировать храбрость, нахлобучил на голову каску, фуражка куда-то слетела, и разобравшись, застегнул ремешки под подбородком. Машинально отметил что изнутри каска обложена китайской ватой, прикрытой тканью — своего рода амортизация, и прокладка между черепом и железом. И ощущая тяжесть, встал во весь рост, и прижал к глазам бинокль. Внимательно посмотрел на наступающих японцев — те уже не бежали, падали и перебежками шли вперед. Да и было их значительно меньше — взрывающиеся над головами белые облачка шрапнели буквально выкашивали людей на открытом пространстве, падая с неба смертоносным «железным дождем». А вот касок и кирас на японцах, понятное дело, не имелось, и потому потери были ужасающими.
— Да их там как тараканов, тысяч десять положили убитых и раненых, а они снова лезут и лезут на наши позиции как проклятые. Дивизию потеряли, и еще одну выдвинули, видимо от Порт-Артура.
— Не так у них много этих самых дивизий, — громко произнес Фок, внимательно рассматривая вторую «волну» атакующих японцев. — Одну резервную бригаду под Дальним в первую ночь растрепали, порядком «проредив» в ней батальоны. Видимо, ее пополнили, раз она с утра снова город пытается штурмовать, или второй резервной бригадой подкрепили. Две дивизии здесь, и третья под крепостью осталась. Так что если до вечера продержимся, то у японцев наступать будет просто некому…
Прямо перед генералом на склоне громыхнул очередной разрыв, и по железной каске будто палкой ударили, только звон пошел. Фок тут же подумал, что повезло — будь на голове фуражка, то от попадания такого камня он бы сознание потерял и одной шишкой вряд ли бы не отделался. Так что задумка у моряков полезная, ее перенимать надобно.
— Банзай! Банзай!!!
До накатывающей волны японцев оставалось метров триста, и вот тут с гребня невысокой гряды сопок начали стрелять русские роты. Ружейно-пулеметный огонь оказался вполне эффективным — по наступающим цепям вражеской пехоты словно косой прошлись. Первые ряды буквально скошены, и будь сейчас перед ними обычные азиаты, то они бы разбежались в разные стороны как ошпаренные кипятком тараканы, а европейцы бы еще в самом начале учиненной бойни отказались бы от наступления и перешли к планомерной осаде, подтягивая больше артиллерии. Но японцы продолжали свое бесшабашное наступление, словно не замечая потерь. И многие солдаты уже начали лезть по склону, яростно крича и завывая. Особенно много их хлынуло от разрушенной станции, где протянулись две глубокие лощины. И генерал тут же оценил перспективы, и повернувшись к вестовому, произнес:
— Бегом на станцию, там бронепоезд стоит — пусть немедленно выдвигаются, и пройдут по вражескому флангу картечью и митральезами. Заодно посмотрю, на что это штука способна, есть ли от нее польза.
Вырвав листок, генерал совершенно спокойно написал на нем несколько строк приказа и отдал ефрейтору, явно смышленому, других в вестовых не держат. Стрелок тут же исчез, словно растворился, а японская артиллерия прекратила огонь, явно опасаясь накрыть свои наступающие цепи, которые подошли к русским позициям достаточно близко и копошились внизу.
— Бомбочки кидай, бомбами их!
В окопах тут же стали черкать спичками, поджигая фитили. То было весьма полезное «местное» изобретение — пустую гильзу от 47 мм или 37 мм выстрела набивали в Порт-Артурском арсенале пироксилин с зарядом дымного пороха сверху и фитилем. И сейчас эти гранаты, дымя подожженными фитилями полетели вниз, прямо в японцев, и через семь-восемь секунд следовали взрывы, более похожие на хлопки в новогоднюю ночь от «шутих» или фейерверков. Вот только последствия взрывов были далеко не шуточные — японцы завыли и куда проворнее стали забираться по изрытому взрывами склону. Вот только по ним ударили из винтовок и пулеметов, и почти долезшие до окопов немногие «счастливцы» остались лежать на склоне. Однако свой долг они выполнили, приняв в свои тела русские пули и картечь — нахлынула вторая волна атакующих, и настолько густая, что генерал подумал о том, что сейчас точно дойдет до рукопашной…
Подобные картины были слишком часты во время порт-артурской эпопеи. Отсюда непозволительно больший потери в армии генерала Ноги — японцы отчаянно торопились овладеть этой важной стратегической русской крепостью, после падения которой Российская империя получила страшное моральное потрясение…
Глава 18
— Утопить ее сейчас надо, иначе отремонтируют!
Матусевич напряженно смотрел на «Асаму» — броненосный крейсер получил с «Пересвета» не меньше десятка попаданий десятидюймовыми снарядами, но скорее и больше. А до этого еще как минимум полдюжины двенадцатидюймовых с других броненосцев, более тяжелых по весу. И как бы корабль не был хорошо забронирован, но толщина плит не предназначалась для противостояния столь тяжелым снарядам, да еще с расстояния в двадцать кабельтовых. Обе башни главного калибра не действовали, из 152 мм казематных пушек по правому борту уцелели только две, и сейчас «Асама» пыталась развернуться, чтобы встретить русские миноносцы сохранившимися орудиями левого борта. Но не тут-то было — времени у японцев не оставалось, русские дестройеры стремительно приближались, находились уже в десяти кабельтовых, расходясь веером. А на каждом по два торпедных аппарата, но на нескольких миноносцах, что вышли из ремонта, уже сдвоенных, на новых переделанных тумбах — контр-адмирал Григорович обещал, что к концу августа все миноносцы получать такие спаренные установки взамен запасных торпед. Последние оказались ни к чему — бои с начала кампании показали, что перезарядить аппараты в море, особенно при волнении, дело мешкотное и затруднительное. Лучше иметь самодвижущие мины уже заряженными, и полностью готовыми к стрельбе. И 47 мм пушки на корме на многих заменили на 75 мм по японскому «образцу». Эти противоминные орудия сняли с крейсеров, особенно с «Баяна» и «Дианы», где раньше установили с избытком — по 20 и 24 ствола, совершенно бесполезных в бою с японскими крейсерами. И к тому же мало способных своими снарядами нанести существенный вред большим по водоизмещению дестройерам.
— Ближе подходить нужно, ближе — на пять, а лучше три кабельтовых, тогда велики будут шансы поразить цель.
Командующий эскадрой прекрасно понимал, что не ему раздавать советы тем, кто сейчас шел в атаку на неприятельский крейсер, но он сам был старым «миноносником», в начале войны командовал 1-м отрядом, и прекрасно знал, что могут совершить, а чего не смогут сделать миноносцы. И все дело в торпедах — сжатого воздуха хватало на три кабельтова быстрого хода, или на пять, но уже помедленней, и это все. У японцев торпеды обладали вдвое большей дальностью, иной раз их пускали даже с расстояния в одну милю, которую самодвижущие мины проходили быстро. А потому по опыту ночного нападения на Вей-Хай-Вей было решено выпускать в залпе сразу все торпеды, причем они шли с небольшим разлетом, если аппарат был двухтрубным. На недавних учениях в Талиенванском заливе сделали вывод, что атакующего отряда из четырех дестройеров вполне достаточно для того чтобы с максимальной дистанции в пять кабельтовых гарантированно попасть одной-двумя торпедами из шестнадцати выпущенных.
Понятно, что дневная атака на вражеский корабль ничего полезного не принесет, миноносцы просто перестреляю из всего разнообразия пушек среднего и противоминного калибров. Но тут ситуация другая — «Асама» с тяжелыми повреждениями, потерявшая ход и еле ползущая, так что атака на броненосный крейсер могла оказаться результативной. К тому же еще при поддержке «Пересвета», что продолжал стрелять практически в упор по неприятельскому кораблю, да «Аскольда» с «Новиком», что перерезали курс вражеским дестройерам, что вместе с авизо «Чихайя» попытались воспрепятствовать русским миноносцам. Да не тут-то было — японские кораблики были встречены градом 152 мм и 120 мм снарядов, и не безуспешно. На одном миноносце взорвался паровой котел со страшным грохотом, и он исчез с поверхности моря за считанные секунды, разломившись на части. Второй дестройер потер ход, и сейчас раскачивался на волнах, из «утробы» вырывались клубы дыма и пара. Так что не жилец он, в том что «Новик» противника добьет, можно было не сомневаться.
— Ваше превосходительство, а ведь «Чихайя» серьезно повреждена — с «Аскольда» в нее раза три попали. Надеюсь, Эссен ее не упустит.
— Николай Оттович не для того в драку полез, чтобы «подранков» отпускать. Авизо добить надобно — они для наших миноносцев опасны своими 120 мм пушками. Хорошо, что медлительные, будь у них скорость как у «Новика», мы бы хлебнули с ними бед, Роберт Николаевич. Вон, смотрите, никак в «Расторопный» попали, запарил миноносец.
«Асама» огрызалась огнем по атакующим миноносцам, выбив один из «соколов» — Матусевич не сомневался в неизбежности потерь. А следом шестидюймовый снаряд попал в номерную миноноску, построенную на германской верфи для Страны Восходящего Солнца, и ставшую трофеем в Дальнем. И надо же в первом бою под Андреевским флагом в пятидесяти тонный кораблик попал 152 мм фугас, разворотивший машинное отделение. Однако немцы построили добротный корабль — он не развалился от взрыва, остался на плаву, но было ясно, что долго не продержится. Зато свою задачу миноноска выполнила — отвлекла на себя внимание японских комендоров, и позволила миноносцам выйти в атаку и начать пуски торпед.
— Есть, попали! Так ее, суку проклятую! Тварина пропащая…
— Второй взрыв! Третий! Это тебе за «Варяг» и Кореец'!
— Ура! Ура!!!
В рубке «Цесаревича» доселе молчавшие офицеры и нижние чины буквально взорвались ликующими криками, причем зачастую из народного лексикона, который на флоте всегда именовался со времен Петра Великого «загибами». И было, отчего всем возрадоваться от небывалого прежде зрелища — у борта «Асамы» взметнулись в небо три водяных гейзера, чуть ли не верхушек мачт. А когда «столбы» опали, рассыпавшись миллионами брызг, все увидели, что броненосный крейсер стал стремительно крениться на борт. Прошла каких-то пара минут, и смертельно поврежденный корабль прилег на волны всем бортом, черный дым вырывался из разрушенных труб и стелился пеленой по волнам. Еще полминуты, и над поверхностью возвышалось только днище, внутри раздался взрыв, и корабль исчез в морской пучине, пропал, будто никогда не плавал по морям.
Матусевич как завороженный смотрел на это действо, словно впервые видел подобное зрелище, хотя посмотрел и на гибель «Петропавловска» с адмиралом Макаровым, и на подрывы «Хатцусе» с «Ясимой». А еще адмирал машинально отметил, что команда ушла на дно со своим кораблем, в волнах барахтались едва несколько десятков японцев.
— «Чихайя» ход потеряла, с «Аскольда» шестидюймовыми попали!
Маленький авизо запарил, к нему подошли миноносцы, а на «Аскольд» набросились вражеские крейсера, что подоспели к месту схватки. Но тут же отпрянули, когда у бортов стали вырастать высоченные всплески — к месту схватки поспешил «Пересвет». Бойсман поспешил вмешаться в столкновение своим главным калибром, и этот десятидюймовый «аргумент» привел «собачки» в полное смятение — японские крейсера сразу же бросились в бегство, густо дымя трубами. «Акаси» и «Акицусима» уже в драку не полезли — они отходили в море, даже не попытавшись приблизиться к месту боя. И броненосные крейсера Камимуры резко отвалили в сторону, тоже уходя в море, и совершенно не желая продолжать схватку с русскими броненосцами, оставшись против них втроем. Ничего хорошего бой уже не сулил — восьмидюймовые пушки не соперник двенадцатидюймовому калибру, снаряд втрое легче — тут ничего уже не будет кроме самого безобразного избиения. И Камимура поступил правильно, по расчету, не зная в ту минуту, что погреба «Цесаревича» и «Ретвизана» пусты, и были сделаны последние выстрелы, на каждом из кораблей осталось по несколько снарядов.
Маленькое авизо затонуло, видимо, японцы открыли кингстоны. Миноносцы, снявшие экипаж «Чихайи», сразу «борзо рванули» от места сражения, прекрасно понимая, что в случае малейшего промедления их ожидают одни сплошные неприятности. Русские дестройеры начали спасать плавающих в море своих и японцев, «Сторожевой» уже взял на буксир «Расторопного» — небольшой «сокол» не стал тонуть, держался на воде, и спасти поврежденный корабль было необходимо — не так много осталось в составе порт-артурской эскадры дестройеров.
— Ваше превосходительство, японские миноносцы атакуют «Полтаву» с «Севастополем»! Туда «Диана» поспешает!
Матусевич опомнился — увлекшись преследованием Камимуры, он как-то позабыл про отряд Щенсновича. Моментально покинул боевую рубку, поднялся на мостик, нынче мало пострадавший в сравнении с боем в Желтом море. Прижал к глазам бинокль, мысленно посетовав, что слишком далеко увел свой отряд, преследуя «Асаму» — все же восемьдесят кабельтов до острова Санчандао, что закрывал вход в Талиенванский залив приличное расстояние, полным ходом почти полчаса идти. И разглядел три японских броненосца, что стреляли в два русских, а еще множество маленьких корабликов, что дымя трубами, сновали между противоборствующими сторонами. То схлестнулись между собой миноносцы, и если дело дошло до них, то ситуация там тоже ясна — вице-адмирал Хейхатиро Того тоже сделал ставку на последнюю возможность нанести серьезные потери противнику…
Таким был русский Дальний, на тот момент времени единственный европейский город на всем Дальнем Востоке. Прекрасно оборудованный порт с подъездными железнодорожными путями с депо, с многочисленными пакгаузами и складами, плавучими и стационарными кранами, и даже приличных размеров доками с входными воротами, с оборудованными причалами и молами. И все это добро с сотнями каменных зданий, улицами и всевозможным добром было оставлено без боя противнику — сдано, как говорится, в полной «целости и сохранности»…
Глава 19
— Банзай! Банзай!!!
Теперь хорошо видны были лица японцев — с пустыми белесыми глазами, будто слепыми, с искаженными дикой яростью лицами, многие окровавленные, они поднимались по склону, срываясь и падая. Кроме здравницы в честь своего императора, что заменяло русское «ура», многие из солдат кричали что-то непонятное на своем языке, но с такой выразительной мимикой, при которой Фок понимал вполне узнаваемое обещание — «если доберемся до вас, то всех вырежем».
— А хрен вам, всех здесь положим, не впервой, — пробормотал стрелок, расположившийся рядом с генералом, и стал прицеливаться в японцев из положенной на бруствер винтовки. Стрелял этот солдат расчетливо, не торопясь, сразу по ухваткам видно опытного таежного охотника, у которого каждый патрон на счету. Фок моментально отметил, что длинная трехлинейная пехотная винтовка неудобна для действий в окопе, лучше заменять их драгунскими, причем приводить к нормальному бою без четырехгранного штыка. Последний лучше сделать таким же, как у японской «арисаки». В виде тесака с длинным лезвием, который лучше носить на поясе в ножнах. И лишь при необходимости делать из него штык, прикрепляя к винтовке перед рукопашной схваткой. И хотя производство будет дороже, но, как и каска, он необходим — генерал машинально прикоснулся пальцами к огромной шишке, что вздулась у него на лбу от прилетевшего камня. И сейчас Фок машинально отметил, что после боя у всех стрелков дивизии будут японские клинки — его солдаты быстро оценят их ценность и полезность, так что надо будет разрешить ношение. И вообще, сейчас под обстрелом, при виде настырно идущих прямо на него японцев Александр Викторович ощущал удивительное спокойствие, внимательно рассматривая отнюдь не трупы, а еще вполне живых врагов, что сами жаждали превратить его в покойника. При этом заметил малые пехотные лопаты и кирки почти у каждого, ранцы за спиной — а ведь это нужно было сбросить перед атакой. Следовательно, солдаты очень дисциплинированны, умело держат винтовки, обучены стрелять, если не на уровне сибирских стрелков, то не хуже, может быть, самую малость уступают. И в отчаянной храбрости сомнений никаких нет, развеялись как дымок костра под дуновением ветра — подобной ярости Фоку встречать не доводилось, таких потерь ни одна европейская армия не вынесет, чтобы вот так раз за разом бросаться в самоубийственные атаки. Даже немцы, привыкшие к своему знаменитому «орднунгу» от такого откажутся.
— Для них Дальний с перешейком кровь из носа нужны, Владимир Александрович, — спокойно произнес Фок, посмотрев на стоявшего рядом с ним Ирмана. Лицо полковника было грязноватым, как и мундир, обсыпанный землей, но спокойным — держал себя в руках, не давал нервам шалить. А ведь смерть совсем рядом — две сотни шагов всего, взбирается по склону.
— Вот потому нам позиции держать надобно, чтобы неприятель не мог свои войска в Маньчжурии снабжать. Выстоим — через месяц-другой война здесь и закончится. Хотя в корейских землях повоевать придется — японцы их так просто не отдадут, им войска снабжать там будет легче, по крайней мере, до Чемульпо. Хотя если наша эскадра нынче победу одержит, то японцам хана полная вскоре настанет — Матусевич им весь привоз порушит, это не Витгефт, он спуска неприятелю не даст…
Фок недоговорил — японцы набежала вторая волна японцев, и солдаты стали куда резвее взбираться по склону. По ним стреляли из всего что было — из винтовок и пулеметов, картечниц и митральез, звонко хлопали морские патронные 47 мм и 37 мм пушки, громко рявкали 87 мм орудия. Из-за гребня, с обратных скатов продолжали бить трехдюймовые пушки и шестидюймовые мортиры — но шрапнель и гранаты разрывались далеко впереди, уже по аръергарду, авангард же вражеской инфантерии, уже почти вскарабкался, даже десятки брошенных бомбочек японцев не остановили.
— Да что же это такое братцы! Пошли в штыки!
Фок машинально отметил что команда отдана кем-то из офицеров защищавшего высоту батальона. И вовремя — лучше ударить всем вместе сверху и опрокинуть японцев вниз, чем принимать японцев в окопах, где численный перевес будет на стороне противника.
— Вперед, братцы, покажем нехристям как лаптем щи хлебают!
На бруствере стоял размахивая шашкой Ирман, при этом добавил исключительно матерные слова. Последние служили в русской армии чем-то вроде многовекового заклинания — ими подбадривали оробевших, и взбадривали не струсивших. Ведь каждому умирать страшно, а тут в штыки идти, вот для куража, для храбрости матерились, поминая на все лады «япону мать». И Фок потянул свою шашку из ножен, достал из кобуры револьвер — его взял в левую руку, десницей сподручней рубить. И сейчас словно вторая молодость пришла — генерал вспомнил, как ходил на турок врукопашную.
— Побьем супостата! Вперед, дети мои!
Александр Викторович, несмотря на свои шестьдесят лет быстро вскарабкался на бруствер, и несколько картинно встал, размахивая шашкой. Его моментально узнали стрелки, и повалили из окопов — Фок сейчас не посылал солдат в бой, он их вел, и это сразу оценили. Раздались громкие призывы, причем они стали быстро раскатываться по всем нангалинским позициям, от залива до залива — и русские солдаты устремились в драку.
— «Папаша» с нами! В штыки берем ворога!
— В штыки, нас «Фокушка» ведет!
И хотя генерал побежал навстречу японцам, его уже обогнали — все же в дивизии был собран отборный состав, кадровые стрелки и призванные из запаса не старше тридцати лет, все недавно отслужившие, а потому службу не забывшие — многих он знавал по китайскому походу. Физически крепкие, силушкой не обделенные солдаты бросились на японцев, и тут генерал воочию увидел, что в штыковом бою сибиряки превосходят низкорослых японцев, к тому же уставших и сбивших дыхание во время долгой перебежки. И началось страшное — рукопашный бой не знает жалости, тут дерутся всем что есть, напрягая духовные и телесные силы.
— Тенно хейко банзай!
— Да вашу мать!
Призывы и жуткая ругань смешались воедино, и выплеснулась человеческая ярость в самом зверином оскале. Русские и японцы убивали друг друга, стреляли, резали, кололи, а потеряв оружие, били, чем попало — камнями и палками, да просто кулаками, а свалив противника с ног, старались приколоть или задушить. Предсмертное хрипение, яростные крики, мольба и вопли — сейчас все сплелось воедино в чудовищную партитуру, придуманную языческими богами войны.
И запах смерти мог ужаснуть кого угодно — сгоревшего пороха, пролитой крови, дымящихся потрохов, вывалившихся из распоротых животов — если и есть ад на земле, то его филиал сейчас находился здесь, на поросших кустарником, выгоревших под жарким летним солнцем невысоких сопках. Здесь на китайской земле русские и японцы сошлись в смертном бою, том самом, в котором победителю достается все…
— Ваше превосходительство! Наш бронепоезд!
Фок повернулся — из-за склонов появились угловатые вагоны, похожие друг на друга. Два впереди паровоза, причем последний шел тендером вперед, и два вагона позади. На каждом вагоне впереди трехдюймовая пушка на тумбе, прикрытая щитом, затем каземат с пулеметными амбразурами, причем на крышах двух вагонов, переднего и концевого, чуть возвышались пяти ствольные флотские пушки в полтора дюйма.
Дымя трубою, паровоз медленно подходил к полуразрушенной станции, занятой японской пехотой, которая там накапливалась для следующей атаки. И как только бронепоезд оказался в «чистом поле», на нем заговорили пушки, открыв убийственный фланкирующий огонь над склонами сопок, под которыми укрылись японцы, сброшенные штыковой атакой с гребня. Но вот выбить врага от подножия было невозможно, для русской артиллерии вражеская инфантерия находилась в «мертвой зоне». И потому появление бронепоезда моментально поставило японскую пехоту под вспухающие белые облачка шрапнели и плотный картечный и пулеметный обстрел. То, что происходило, можно было назвать бойней — уцелевшие в атаке японцы попали под убийственный обстрел. Солдаты стреляли по блиндированному поезду из винтовок, но было видно, что пули не причиняют стальному исполину никакого ущерба — крепость на колесах оказалась неуязвимой.
— Японцы бегут, ваше превосходительство…
Ирман был потрясен, как и другие русские офицеры и солдаты — они увидели то, что казалось невозможным. По усыпанному убитыми и ранеными полю оставшиеся в живых японцы поспешно отходили назад…
Русские укрепления, возводимые китайцами на горе Наньшань, закрывавшей путь через Цзиньчжоуский перешеек к Дальнему и Порт-Артуру. Хорошо видны линии траншей, опоясывавшие гору, за которыми спешно возводились позиции второй линии, которые должны были занимать полки из дивизии генерала Фока, с приданной артиллерией. Вот только приказ командующего маньчжурской армией был категоричен — боя не давать, войскам отступить…
Глава 20
— «Асама» торпедирована, ваше превосходительство!
Командир «Севастополя» капитан 2-го ранга Бахметьев, недавно при Эссене бывший старшим офицером броненосца, а после ухода Николая Оттовича на крейсера принявший командование кораблем, утирал платком кровь со лба и поморщился — всех приложило крепко об стенки и палубу после разрыва двенадцатидюймового фугаса прямо на броне близь амбразуры. Все живыми остались благодаря чуду и предусмотрительности на заводе — проем сталью заделали и закрепили, сузив до трех дюймов, и убрав «грибок» на броневой крыше, чтобы не было опасных рикошетов.
— Уже хоть что-то знаковое, — негромко произнес контр-адмирал Щенснович, разглядывая в бинокль агонию броненосного крейсера и совершенно не обращая внимания на попадания вражеских снарядов, от которых его флагманский «Севастополь» сотрясался всем корпусом. Бой шел уже несколько часов, японцы то сближались, то расходились, держа дистанцию, старались оттянуть русские броненосцы от острова Санчандао — мимо него и шел широкий проход в Талиенванскую бухту, ограниченный выставленными минными заграждениями. В том что штурмана на японских кораблях уже набросали курс вышедший на внешний рейд русской эскадры, Эдуард Николаевич не сомневался, уж слишком демонстративно вел Объединенный Флот обстрел Дальнего, штурм которого уже начался. Так что сражение между эскадрами было неизбежно — позволить продолжать бомбардировку города русские никак не могли, так как это неизбежно бы привело к захвату важнейшего порта. Но в тоже время самим японцам настоятельно требовалась победа, тем более против четырех русских броненосцев они вывели три своих, включая «Касугу», и четверку броненосных крейсеров Камимуры. Превосходство в три вымпела вполне достаточное для достижения успеха, вот только появление «Пересвета» самураи явно не ожидали.
Конечно, «Севастополь», выбранный им в качестве флагмана, не «Ретвизан», однако, несмотря на меньшее водоизмещение и отсутствие всяких «облегчений» для команды, вроде стиральных машин, по боевым характеристикам корабль в целом неплохой, вполне равный по мощи бортового залпа вражеским кораблям. Броня главного пояса не прошибается вражескими снарядами даже в упор. Однако на взгляд многих, 14–16 дюймов брони совершенно избыточная защита, лучше было бы ее уменьшить дюймов до десяти-одиннадцати, зато длину главного броневого пояса с 73 метров увеличить в полтора раза, до 112 метров — на полную длину броненосца, от штевня до штевня, как на «Цесаревиче». Тогда оконечности «полтав» были бы прикрыты вполне надежными плитами толщиной в семь-восемь дюймов.
«Ахиллесова пята» всех этих трех броненосцев, включая погибший «Петропавловск», в нынешней скорости — тринадцать узлов максимального хода у «Севастополя», на котором стояли изготовленные на русских заводах котлы и машины, до пятнадцати с половиной на «Полтаве», где вся котельно-машинная установка была заказана в Англии. Однако на кораблях этого типа котельное отделение даже чуть больше по размерам, чем на «Цесаревиче» или «Ретвизане», при мощности устаревших машин в полтора раза меньшей из-за плохой производительности пара в цилиндрических котлах, чем на новых броненосцах, том же «Цесаревиче», где стояли водотрубные котлы. Подобная «петрушка» творилась и на «богинях» — крейсера, равные по размерам котельной установки кораблям иностранной постройки, выдавали намного меньшую мощность. И, соответственно, скорость в девятнадцать узлов, а не двадцать три. Такая же проблема и на «иноках» — то есть плохие скоростные характеристики всех этих кораблей русской постройки, вполне возможно улучшить, если поставить на них новые котлы Бельвиля и более мощные паровые машины. Тогда скорость увеличится, как произошло с броненосцем «Император Николай I» — на сдаточных испытаниях показавшего пятнадцать узлов, а после проведенного через десять лет напряженной морской службы капитального ремонта с полной заменой котлов и машин, на два узла больше — для русского флота случай небывалый, но уже отнюдь не уникальный. Ведь стоило на «Диане» убрать значительную перегрузку и существенно облегчить носовую часть, как корабль выдал в бою, отнюдь не на испытаниях, без малого 21 узел, а если провести работы по замене котлов с машинами и винтов, то скорость сможет возрасти еще на пару узлов точно.
Вот только одна беда — все эти работы нужно было сделать до начала войны, сейчас практически невозможно, а по окончании боевых действий не нужно. Не стоят устаревшие корабли ассигнований, которые лучше потратить на строительство новых кораблей…
— Теперь у Камимуры осталось четверка крейсеров, а не полудюжина — на треть сократили, — усмехнулся Щенснович, внимательно рассматривая вражеские броненосцы, которые продолжали стрелять по его кораблям. — Мы не дали противнику возможности залезть в нашу лавку, и переколотить там все горшки. Командующий прав — этого и добивался адмирал Того — растянуть наши броненосцы и ворваться в залив, учинив там разгром, подобно Абукирскому, даже принеся ради этой победы в жертву крейсера Камимуры. Не вышло — мы его не пропустили, а Матусевич «Асаму» потопил, да и мелочь всякую с ней тоже. Одно плохо — снарядов почти не осталось, нужно отходить за остров, иначе плохо придется через полчаса. Однако нам надо продолжать вести бой и ожидать подхода главных сил. А там война для эскадры прекратится, пока из Владивостока боекомплект не доставят…
Щенснович присмотрелся, и на губах застыла улыбка, голос прозвенел туго натянутой, до звона, струной:
— Десяток дестройеров и больших миноносцев пошли в атаку на нас. Желают потопить — в смелости им не откажешь. Жаль, противоминную артиллерию не успели заменить, отбиваться будет трудно. Ничего страшного — должны отразить атаку — шестидюймовых пушек достаточно, да и снаряды к ним пока есть. А там бог не выдаст, свинья не съест!
На двух броненосцах, которых и «старыми» назвать нельзя (в строй вступили летом 1900 года), противоминная артиллерия была прежней, и откровенно убогой — всего дюжина 47 мм пушек. А вот 37 мм гочкисы, которыми были утыканы все свободные места, убрали еще до боя в Желтом море, отправив на сухопутный фронт. На «Полтаве» их успели заменить на дюжину снятых с «Дианы» 75 мм орудий Кане, оставив на прежних местах, а вот на «Севастополе» банально не успели. Во время июньского ремонта Эссен просил установить эти пушки, считая, что они бесполезны на укреплениях в виду отсутствия фугасного снаряда, а после боя в Желтом море просто не хватило времени. Но так и в носовой башне сломана «люлька» 305 мм орудия, исправить ее не смогли и затребовали прислать с «Сисоя Великого», для которого изготовить ее можно на месте, в столице много заводов. Но пока рассматривали требование, Порт-Артур уже оказался в осаде…
— Отходим за остров, там Того маневрировать не может, глубин не знает, как и наши отцы-командиры!
Щенснович выругался от души — вот уже два года он требовал и доказывал необходимость знания командирами и штурманами местных прибрежных вод, упирая на то, что можно и там, где указано мелководье, вести бой. И чем судьба не шутит — увлечь противника как раз туда, где тот в точности не знает настоящих глубин, руководствуясь лоцией. И сейчас он точно знал, где можно обогнуть остров, и даже отойти на подветренную сторону, при этом оставаясь на фарватере, чтобы японцы не могли прорваться. И уходить было необходимо — броненосцы Того поддержали в атаке свои миноносцы, навались втроем, и каким-то чутьем Эдуард Николаевич ощутил, что дело может закончится скверно. Потеря двух броненосцев недопустима, лучше утратить один, который не способен сражаться в составе эскадры. Именно его он сам выбрал в качестве флагманского корабля, руководствуясь этими холодным расчетом. На помощь рассчитывать нечего — «Диане» еще идти семьдесят кабельтовых, просто не успеет, да и не сможет в такой ситуации отразить атаку миноносцев, которых прикрывают броненосцы.
Повернувшись к сигнальщикам, Эдуард Николаевич коротко приказал, прекрасно понимая, что выбора у него нет — «калека» просто не в состоянии бегать, «Севастополь» потому менее ценный корабль, чем «Полтава»:
— Поднять сигнал! 'Полтаве без промедления уходить в залив, маневрировать на выходе из фарватера!
Отдав приказ, контр-адмирал Щенснович с напряжением смотрел на строй наваливающихся вражеских броненосцев, которые быстро сокращали дистанцию и усилили артиллерийский огонь, осыпая «Севастополь» снарядами. И недолго думая подошел к штурвалу, встав рядом с квартирмейстером — не раз бывал в здешних водах на катере, изучая остров на котором еще китайцы пытались построить береговую батарею. Но они не успели, а русские по своему обыкновению — запоздали…
Затопленная в Порт-Артуре «Полтава» стала трофеем японского флота, а «Севастополь», самый тихоходный корабль эскадры решился на прорыв декабрьской ночью — у Эссена доставало храбрости в отличие от потерявших веру адмиралов. И когда броненосец торпедировали на внешнем рейде, он упорно не хотел тонуть, пришлось открыть кингстоны…
Глава 21
— В «Севастополь» торпедой попали, ваше превосходительство! «Полтава» на фарватер отошла, оттуда стреляет!
Матусевич поморщился — понятно, что видеть гибель собственного броненосцы не очень приятно, но нужно все же нервы держать в «узде». И не ему объяснять всем, что такую потерю он допускал, оставляя японцам возможность надеяться на победу не только в бою с русскими броненосцами, но и цепляться за иллюзию возможности прорваться в Талиенванский залив, и там устроить бойню оставшимся русским кораблям.
На это и была сделана ставка, что именно к Дальнему командующий Объединенным Флотом Хейхатиро Того отправит свои миноносцы, а там им уже подготовлена «горячая» встреча, в виде достаточно серьезного отряда легких сил эскадры. В него вошли канонерская лодка «Гиляк, с опытными комендорами, и еще две канонерки, обычные небольшие пароходы, наскоро вооруженные парой 'убойных» для любого миноносца 120 мм орудий. В память погибших канонерок их назвали «Сивуч» и «Кореец». А еще имелись минные крейсера «Всадник» и «Гайдамак», оставшихся без торпедных аппаратов, но с установленными вместо шести 47 мм орудий пятью 75 мм противоминными пушками — вполне достаточная для потопления даже большого миноносца артиллерийская мощь. Имелись также три «сокола» что могли передвигаться, а отнюдь не «бегать» — машины на них, несмотря на бесконечный ремонт, работали просто отвратно, порт-артурская сборка все же, а там брак при строительстве стал «притчей во языцех». Главным блюдом «десерта» являлся наскоро освоенный русской командой японский авизо, превратившийся в формально бронепалубный крейсер «Боярин», предшественник которого здесь зимой подорвался на минах и лежит на дне.
— Что же там происходит, прах подери⁈
Николай Александрович с мостика, пристально смотря в мощную оптику бинокля, пытался разобраться, что происходит у главного острова в Талиенванском заливе. Однако мешали броненосцы Того, что крутились рядом с ним, дымя трубами — именно пелена дыма и мешала рассмотреть происходящее. Но ясно одно — японцы не пошли устраивать «второй Абукир», а жаль — с подходом трех броненосцев ловушка бы и захлопнулась. Англичане может быть и рискнули, у них броненосцев много, но Того не стал — у него вообще шесть кораблей осталось, еще два в ремонте, и пара интернированных, но «Фудзи» с «Ниссиным» можно не считать, они стоят в Вей-Хай-Вее.
— Четверть часа такого хода, и уже можем стрелять, ваше превосходительство. А там уже видно будет, что происходит. Но если бы «Севастополь» утонул, то по нему сейчас бы не стреляли.
Вирен как всегда соблюдал спокойствие, и говорил рассудительно, хотя по чуть побледневшему лицу было видно, что переживает. Возможная гибель даже самого тихоходного броненосца эскадры добавляла не «ложку дегтя», а целое ведро в пресловутую «бочку меда». Ведь, по сути, состоится «размен» настоящего броненосца на один броненосный и малый крейсера, по водоизмещению так примерно и выходит.
— Неприятельские броненосцы уходят в море, и как-то по-английски, не попрощавшись с нами, — зло произнес Николай Александрович, видя, что отряд того описал полукруг, и дымя всеми трубами стал уходить к осту.
— Ваше превосходительство, а вон и мачты и кончики труб «Севастополя» из-за сопки торчат. Не зря Щенснович все прошлое лето лоции просил уточнить и глубины промерить. Сдается мне, что он торпедированный броненосец на камни у острова посадил, вот потому японцы и стреляли. И вовремя — как раз отлив только начался, он на высокой воде прошел, тут разница в четыре фута выходит, и в восемь футов максимально между уровнями утреннего отлива и полуденного прилива.
Матусевич присмотрелся, и ведь верно — броненосец настолько близко подошел к берегу, что слился с ним. Дно ведь даже на мелководье неровное, есть глубокие выемки, вот в одну из таких, видимо, броненосец благодаря высокой воде и зашел, имея счастливые семь футов под килем. А это означает, что в отлив корабль просто усядется днищем, и можно будет наскоро заделать пролом от торпедного взрыва. Но выглядел «Севастополь» страшно — крепко броненосцу досталось от японцев. На палубе суета, команда пожары тушила, сам корабль осел по середину верхнего броневого пояса, чудом дошел, и то благодаря приливу.
— Идем в Дальний, Роберт Николаевич, вряд ли японцы вернутся. Но на всякий случай к походу и бою держать эскадру в готовности. Но зайти в залив нам надобно — еще идет штурм, и приход наших броненосцев произведет на японские войска должное впечатление…
…Тело ломила невероятная усталость, ныли искалеченные пальцы — в начале войны в одной из первых стычек между миноносцами Матусевич получил болезненное ранение в ладонь. За окном вечерело, но в «китайском городе» пожары уже отбушевали, и большую здесь пользу принес короткий ливень, таких на дню несколько раз было несколько — август в южной Маньчжурии вышел дождливым, к счастью местных селян. Потому японцы с некоторым замедлением перебросили дивизии к нангалинским позициям, грунтовые дороги порядком раскисли. Но теперь это не играло роли — судя по полученной радиограмме, дивизия генерала Кондратенко через два дня одной бригадой перейдет в наступление, стремясь выйти к бухте десяти кораблей. И охватит этим маневром полки 1-й японской дивизии, что одновременно попытались этим утром лихой атакой овладеть рядом ключевых позиций «восточного сектора» и ворваться в Порт-Артур. Ничего не вышло — штурм, для которого у противника явно не хватало сил, был отбит с большими для него потерями, и теперь японская 3-я осадная армия стала по своей численности существенно меньше русского гарнизона Квантуна — тысяч сорок, а то и меньше, против пятидесяти тысяч «служивых».
Стрельба не прекращалась, хотя стемнело — это продолжала стрелять русская артиллерия, для которой имелось достаточное число снарядов. Последних не жалели, и только потому штурм был отбит с большими для японцев потерями. А бросил противник в бой значительные силы — на нангалинские позиции, сменяя друг друга, наступали 9-я пехотная дивизия и 1-я резервная бригада — двадцать батальонов против шести русских, к которым на помощь перевезли через залив еще один батальон из города. «Уложили» тысяч семь-восемь убитых вперемешку с ранеными, потери просто кошмарные. Дальний попыталась взять «ускоренной атакой» 11-я пехотная дивизия, двенадцать батальонов против пяти, но генерал Белый противопоставил японцам свыше полусотни орудий калибром свыше трех дюймов, не считая сотни других стволов, помельче, и нескольких десятков пулеметов, в основном трофейных японских. Так что везде лежали груды трупов, раненых и взятых в плен было немного — их просто добивали пришедшие в ярость китайские ополченцы, вымещая накопившиеся зло и сводя старые счеты. К тому же в залив вошли русские броненосцы, японцы при их виде, и первых выстрелах тут же обратились в бегство, а сибирские стрелки перешли в короткое контрнаступление, откинули неприятеля и стали собирать трофеи. На северном фронте перешейка за гору Наньшань шли упорные бои, но 2-я пехотная дивизия из армии генерала Оку, наступавшая со стороны Маньчжурии, была откинута с большими для японцев потерями. И вряд ли убыль в этой дивизии была меньше, чем та, которую она понесла в мае, штурмуя Наньшань.
— Вирен молодец, недаром академию закончил — как начальник штаба выше всяких похвал, но ставить его на командование категорически нельзя — «занесет» сразу. И смог договориться с сухопутными «коллегами», сплошная дружба, а то раньше «собачились» между собой. С «верхов» все идет — между Алексеевым и Куропаткиным «грызня», а от нее и поражение в войне…
Матусевич откинулся на спинку кресла, отодвинул листок бумаги, который тщательно изучил, и закурил папиросу. В мозгу намертво запомнились страшные цифры — приблизительная убыль из осадной армии генерала Ноги за все эти дни с момента занятия десантом Дальнего и Талиенваня, составила где-то тысяч двадцать «кровавых потерь», примерно треть состава, и деморализация у японцев сейчас изрядная. Ведь они сделали ставку на один сильный и совместный удар армии и флота, вот только вся затея обернулась крахом. Русские войска потеряли приблизительно три с половиной тысячи, но убитыми едва девять сотен, но так пушками и пулеметами в обороне отбивались. Да и каски, как говорят, потери существенно снизили.
Отряд адмирала Того потерял броненосный и бронепалубный крейсера, авизо и три дестройера — «Севастополь» ухитрился попасть в один атакующий миноносец сразу двумя шестидюймовыми фугасами. Но броненосец отнюдь не погиб, просто теперь до конца войны будет служить в качестве плавучей батареи, отремонтировать его в Дальнем не получится. Залатать можно, но вот машины и котлы придется заменить, с фундаментами там беда, с ними теперь по уверению Щенсновича, а ему можно верить, больше восьми узлов броненосец просто не выдаст.
— Лучше так потерять корабль, «частично», чем полностью, как «Петропавловск». Теперь его можно использовать исключительно в береговой обороне, не для чего иного больше непригоден. Но дело сделано — если Куропаткин не подастся в бега, то сражение под Ляояном выиграет. Мне остается только «настропалить» наместника, чтобы в ярость впал…
Один из наглядных образцов японской пропаганды, хотя под Порт-Артуром именно русская крепостная артиллерия нанесла страшные потери японским войскам, особенно девятидюймовые мортиры…
Глава 22
— Теперь Роберт Николаевич, у японцев по большому счету остается только один шанс — дать генеральное сражение войскам генерала Куропаткина, и нам надобно, чтобы бывший министр…
Матусевич сделал паузу, не хотелось говорить такое, но приходилось — без доверия к Вирену никак нельзя. Да и политическая ситуация с долговременным расчетом того настоятельно требовали.
— Потерпел поражение, и поверьте мне, он его «сдаст» противнику и прикажет войскам отступить.
Николай Александрович внимательно посмотрел на Вирена — у того на лице ни капли удивление, одно сплошное понимание и хладнокровие. Через полминуты начальник штаба эскадры, сверкнув золотом контр-адмиральских погон, ни на йоту не изменив свой скрипучий голос, спокойно произнес:
— Я понимаю вашу мысль, никто как бывший военный министр не сделал, вернее, не захотел делать то, что послужило бы нашей основой в войне с японцами. Он и Витте фактически занимались саботажем всех наших приготовлений к этой войне. Думаю, ваше письмо императору Николаю Александровичу, благо вы сейчас имеете возможность прямого к нему обращения, и станет тем окончательным доводом, который приведет к смене командования Маньчжурской армией. Или к вашей отставке, причем разделить ее придется и мне — ведь я тоже поставил подпись под рапортом наместнику. Ибо эти две персоны есть изменники, которые предали своего монарха…
— Тут не стоит торопиться с обвинениями, Роберт Николаевич — они не предатели в прямом смысле слова. Лучше назвать оных сановников «агентами влияния» Французской Республики при императорском дворе — обыденное явление, повсеместное, так сказать, известное с древних времен. Ведь давно известно, тот, кто платит, тот заказывает музыку. Позиция Куропаткина понятна — он видит врагом нашей страны исключительно Германию, хотя с Пруссией мы воевали полтора века тому назад, за интересы австро-французской коалиции, кстати. А потому любая наша война на Дальнем Востоке для него категорически неприемлема. А раз так, то желания французов вполне понятны — лучше поражение Российской империи, чем ее победа над японцами. Потому что в этом случае мы попадем в большую зависимость от займов парижских банкиров, и те нам будут диктовать свои условия.
— Тут не только французы, Николай Александрович, тут еще и британцы замешаны, и не в меньшей, а то и большей степени. Не зря фельдмаршал Кутузов частенько приговаривал, что «англичанка завсегда гадит», и не раз вполне откровенно говорил, что если этот «проклятый остров» опустится на морское дно, то он даже не вздохнет от жалости. Мы ведь хорошо помним как с нами в Крымскую войну обошлись — французы лишь притворные «друзья», англичане же откровенно враждебны. Иначе бы против кого мы «иноков» с «рюриковичами» бы строили, да «богинь» вместе с ними.
— Согласен с вами, Роберт Николаевич, кому-кому, однако «туманному Альбину» упрочнение наших позиций в Маньчжурии и Корее совсем ни к чему. А вот поражение Российской империи позволит добиться многого, и главное серьезно упрочить свои позиции в Китае. Причем без прямого участия в войне, исключительно японскими руками, их союзника, кстати, на котором политика «блестящей изоляции» и закончилась, как раз после смерти престарелой королевы Виктории.
Матусевич отпил горячего чая, посмотрел в раскрытый иллюминатор — на эскадре прекращались работы, команды ужинали. Но обстрел из тяжелых орудий шел беспрерывно, беспокоящий — японцы практически не отвечали, испытывая недостаток боеприпасов, и главное — у них стало заканчиваться продовольствие, солдаты скоро начнут голодать, на одном гаоляне долго не продержатся. А еще имеется масса раненых, которых нужно лечить, выхаживать, но нет ни медикаментов, ни крыши над головой, если не считать брезентового полотнища палаток. И большинство не выживет, скончается в муках — никакой эвакуации проводить русские не дадут, как и пресекут подвоз боеприпасов и продовольствия. Выбивать японцев с позиций, что те заняли на Зеленых и Волчьих горах, уйдя в круговую оборону, то еще сомнительное удовольствие, и кроме напрасных потерь ничего не сулит. А так сбившись на территории полтора десятка на десяток верст, неприятель со временем потеряет возможности для сопротивления — главное тут не жалеть снарядов, давить исключительно артиллерийским огнем.
— Цинично выражаясь, Роберт Николаевич, мыы бросили дохлятину, и теперь нужно ждать, кто ее поедать начнет первым. Но Куропаткин здесь не нужен — вся его слава и репутация «полководца» совершенно «дутая». Сражался против туркестанских басурман, не знающих регулярного устройства, да еще под началом действительно талантливого полководца — вот в отблесках славы генерала Скобелева и «пригрелся». Нет, как администратор хорош, потрясающая работоспособность, тут Алексею Николаевичу не откажешь. Но как полководец никудышен, разработанный им план войны никуда не годится, как и те, что нам подсовывал Авелан с Рожественским из Петербурга, и покойный Витгефт из Мукдена. Назвать бездарностями их нельзя, но планы действительно таковы, как и меры воплощения их в жизнь!
— Тут я с вами полностью согласен — увод отряда Чухнина неимоверная дурость, только спровоцировала японцев на войну. Зиновий Петрович тоже хорош — навязал «Ослябе» и «Авроре» сопровождать миноносцы. Вроде знающий моряк, но глупость за глупостью…
— Не дай бог нам всем увидеть, что он натворить сможет, — Матусевич нахмурился, прекрасно зная, чем закончился поход 2-й Тихоокеанской эскадры Рожественского в Цусимском проливе 14 мая 1905 года. И этот человек возглавляет Главный Морской Штаб — изучив бумаги и переписку они с Виреном уже более здраво оценивали всю бестолковость адмирала. Впрочем, такими в русском флоте все должности забиты, только сейчас сама война начала проводить «отсев», выдвигая на первые роли достойных.
Занятие Дальнего наделало много шума, как в столице и городах России, так и самом мире. И царь оценил эту победу по достоинству — сам Николай Александрович получил большой крест святого Георгия 2-й степени, Эссен с Виреном вслед за Щенсновичем ощутили «тяжесть» от «орлов, вспорхнувших» на погоны — стали контр-адмиралами. Многие офицеры получили вместе с ними новое чинопроизводство с наградами. Солидная толика перепала и армейцам — Стессель получил «золотое оружие» с бриллиантами за «отбитие у неприятеля Дальнего», Фок стал генерал-лейтенантом, и вдобавок с крестом Георгия на шее, а теперь после боев на нангалинских позициях точно такое же «золотое оружие» получит с соответствующей случаю гравировкой. Рапорт уже отправлен наместнику, благо японские миноносцы теперь старались держаться от берегов Квантуна на отдалении.
— Впрочем, мы еще можем оставить Рожественского в Петербурге, если там соблаговолят новые корабли нормально и без всякой спешки достроить, а нам передадут только то, что отсюда увели. Устаревшие броненосцы нужны для постоянного прикрытия Дальнего, тогда всю эскадру мы сможем задействовать у вражеских берегов. Охраной собственных гаваней войну не выиграть, нужно атаковать неприятеля и навязать ему свою волю.
— Сил у нас недостаточно, чтобы взять под контроль Желтое море, особенно сейчас, когда стало ясно, что ремонт «Севастополя» надолго затянется, и его нельзя использовать в составе эскадры. Нужно отзывать ВОК, но тогда велика вероятность, что…
Вирен замялся, не зная, что сказать, и Николай Александрович пришел ему на помощь, усмехнувшись:
— Формально флотом командует Скрыдлов, получивший за потопление «Идзумо» георгиевский крест 3-й степени на шейной ленте. Но сейчас ситуация несколько изменилась, вы не находите, Роберт Николаевич? Вряд ли наместнику, с которым мы нашли «общий язык» понравятся притязания Николая Илларионовича. К тому же он главнокомандующий сухопутными и морскими силами, и сможет найти ту форму решения, которая позволит нам с вами остаться здесь, а Скрыдлову отправится обратно в Петербург, чтобы принять под командование 2-й Тихоокеанской эскадрой, вернее ее части. А вот вице-адмиралу Безобразову можно остаться во Владивостоке, только состав ВОКа станет другим. Думаю, там будет вполне достаточно иметь дивизию вспомогательных крейсеров и бригаду из двух «богинь», которой можно придать и «Чийоду». А вот «Богатырь» с «Победой» и «рюриковичами» нужны здесь — стянув все силы в кулак мы сможем диктовать Того свои условия, благо к этому сроку «Баян» войдет в строй.
— Думаю, вы правы — я немедленно сяду за составление планов…
Так составленная перед войной 1904–1905 годов карта могла не на шутку обеспокоить Лондон…
Глава 23
— Они заслужили всех орденов, какие только можно им выдать! Это невероятно — отвоевать Дальний, который сдали по приказу Куропаткина, и при этом расколошматив и 3-ю японскую армию, и весь Объединенный Флот. Да они заслуживают всех наград, и даже больше. Герои, настоящие герои — вот так воевать надлежит настоящим образом!
Наместник ЕИВ адмирал Алексеев пребывал в состоянии лихорадочного возбуждения — прошло всего-то две недели, и ситуация под Порт-Артуром кардинально изменилась. Прорыва во Владивосток не случилось, и, слава богу, а то, что сделал Матусевич за эти дни, совершенно перевернуло ситуацию, ход войны кардинально изменился в лучшую для Российской империи сторону — теперь забрезжила скорая победа.
— Ну, Алексей Николаевич, теперь держитесь, и на вас нашлась управа. Еще одно поражение, и государь-император вас вышибет отсюда, а у меня уже наготове замена, и не с орденом, полученным за экспедиции против диких ахал-текинцев. И я тебе не дам отступить, когда до победы так близко. А то взял манеру чуть-что оставлять позиции неприятелю.
Евгений Иванович пребывал в сильнейшем раздражении, проклиная Куропаткина на все ряды и задаваясь одним простым вопросом, на который теперь нашелся ответ. Гарнизон Порт-Артура отчаянно сражается против целой армии японцев, нанес ей чудовищные потери и побеждает, в то время как бывший министр, раз за разом получает от противника поражения, и своими приказами приводит войска к очередным «конфузиям», как говаривал Петр Великий. А вот Стессель действует совсем иначе, бросая в сражение все войска и напрягая силы, в то время как японцы попытались одновременно атаковать по двум противоположным направлениям. И теперь адмирал понимал причину неудач бывшего военного министра — Куропаткин вводил в каждое из проигранных сражений лишь небольшую часть своей армии, не оказывал ей поддержку и потому поражения были неизбежны. И если дальше этот «горе-полководец» будет вести себя также, то просто обескровит всю армию, которая потеряет надежду на победу.
— Не выйдет у тебя ничего, Алексей Николаевич, и мои победы ты теперь себе не присвоишь, я не желаю делить с тобой твои поражения. Жаль, что поздно сообразил…
Адмирал усмехнулся, затем выругался от всей души, и лишь потом отхлебнул из стакана французского коньяка, к которому давно приохотился. Он воспользовался советом Матусевича, из того первого письма, что прибыло на «Победе» во Владивосток. И пользуясь правами главнокомандующего, стал потихоньку «отщипывать» прерогативы командующего Маньчжурской армии. Первым делом Евгений Иванович подчинил себе гарнизон Квантунского укрепленного района напрямую, отписав императору, что желает снять с бывшего военного министра «тяжкую ношу ответственности» за осажденную крепость. И дать возможность генералу от инфантерии Куропаткину полностью сосредоточится на решении главной задачи — разбить в генеральном сражении три наступающих на Ляоян японских армии. И моментально выиграл — идея высадки в Дальнем вроде как принадлежала ему с того часа лично. А вот майская сдача города уже на совести Куропаткина, как и все неудачная попытка по деблокаде Порт-Артура. Однако одна тяжкая ошибка исправлена уже наместником, и при этом достигнуты блестящие победы флота — а что может предъявить стране неудачливый полководец⁈
Именно сейчас адмирал и строил свою интригу — убрать Куропаткина и самому возглавить Маньчжурскую армию. И полководец у него имелся под рукою — герой обороны Квантуна генерал-лейтенант Стессель, который уже ожидал «высочайшего приказа» о производстве в генералы от инфантерии. А оборона Квантуна целиком станет флотской прерогативой, и целиком ляжет на вице-адмирала Матусевича, с подчинение всех сухопутных частей. Подобное предлагал в своей записке покойный вице-адмирал Макаров, но тогда Степан Осипович показал строптивость, и его бумаги «ушли под сукно». Но с Матусевичем можно даже из «топора кашу сварить» — ни малейшей строптивости, одна от него помощь, на первое место не рвется, а потому его можно было «продвинуть», да и было за что. Два вражеских броненосца стоят интернированными в Вей-Хай-Вее после сражения в Желтом море. «Асама» недавно отправлена на дно, и до этого целая куча трофеев захвачена — пусть корабли старые, но для береговой обороны пригодные, особенно миноносцы, которых остро недоставало. Жаль «Севастополь», но по докладу этот броненосец все же можно отремонтировать, пока поставят в док, из которого скоро выведут отремонтированную «Чийоду». И вот сейчас нужно решать вопрос о переводе броненосных крейсеров ВОКа в Дальний — но то дело нескорое, почти месяц имеется в запасе…
— Евгений Иванович, телеграмма из Владивостока — пришла «Ангара», прорвалась через Цугары! «Маньчжурия» от нее отделилась на траверзе Осаки, и сейчас крейсирует у восточного побережья Японии!
Вошедший в салон флаг-капитан Эбергард обрадовал несказанно. Приход вспомогательного крейсера означал одно — сообщение с Дальним будет установлено, и можно будет отправить подкрепление в виде нескольких рот пополнения, и главное — отправить столь нужные боеприпасы, особенно двенадцатидюймовые снаряды. Перевозками займутся «Ангара» и «Лена», они вполне могут доставить до семи сотен солдат во вполне комфортабельных каютах, а в трюмы и на палубы принять до полутора тысячи тонн груза. Вместительные угольные ямы позволят ходить в обход Японии туда и обратно, причем по пути вести крейсерские операции. И догнать их никто не в состоянии, кроме «собачек», но в ветреную погоду и те не смогут перехватить лайнера со скоростью под двадцать узлов. Остальные четыре парохода годятся исключительно для рейдерства в океане, привлекать их для перевозки войск опасно ввиду недостаточной скорости в 16–17 узлов.
— Отлично, — наместник оживился, потер ладони — все складывалось как нельзя хорошо. Полторы тысячи стрелков — набрали исключительно охотников из всех сибирских дивизий, были собраны во Владивостоке, как и большая часть грузов. Осталось немного, но в Дальнем именно этого и ждут — двенадцатидюймовые снаряды. Но то дело нескольких дней — через неделю два лайнера выйдут в плавание до берегов Квантуна, причем до Цугар их будут сопровождать Владивостокские крейсера, на которых закончили ремонт полученных в бою повреждений.
— Андрей Августович, а как вы смотрите на полученные вчера предложения штаба Порт-Артурской эскадры?
— Что касается перевода крейсеров ВОК в Дальний, то это настоятельно необходимо. В сентябре войдут в строй «Баян», «Богатырь» и «Чийода», вот в конце месяца и надлежит провести эту самую «рокировку». И приурочить ее ко второму «рейсу», скажем так, «Ангары» и «Лены». К тому же по железной дороге из Петербурга идет подаренная Круппом малая подводная лодка «Форель», к концу сентября она прибудет с экипажем, так что отправится в Дальний на палубе — в ней веса всего двадцать тонн. Не понимаю, для чего она на эскадре потребовалась, но думаю, Николай Александрович питает на нее какие-то надежды, раз попросил вас обеспечить доставку.
— Она во Владивостоке без надобности, к тому же сами знаете, что зимой лед встает, только с помощью ледокола выходить можно. Вот в начале октября и совершим эту самую «рокировку», на которой настаивает Матусевич. К этому времени вице-адмирал Скрыдлов с 2-й Тихоокеанская эскадрой в пути будет — государь согласился с нашим предложением.
Отправляя в Петербург телеграмму за телеграммой, Алексеев добился своего — в Адмиралтействе не стали торопиться с достройкой новых броненосцев и крейсеров — формирование эскадры перенесли на май месяц. Победы Матусевича произвели впечатление — решено было отправить все броненосцы из отряда адмирала Чухнина, к ремонту которых так и не приступили. И поневоле перед императором был поставлен извечный вопрос — кто виноват в таком злостном и преднамеренном ослаблении Порт-Артурской эскадры, причем в своих телеграммах Алексеев ясно указал на настоящих виновников, понимая, что многим рискует. Но так об этом венценосцу писал и Матусевич, а к словам последнего государь прислушивается — с ним и связывает будущую победу над Японией, что особенно проявилось в награждении отличившегося победами адмирала. Так что прав государь, что придерживается старинной традиции «не менять коней на переправе». А ему удалось «сплавить» Скрыдлова, вызванного «высочайшей» телеграммой, теперь очередь за Куропаткиным, который должен отправиться следом.
— Нам нужно немедленно отправляться в Ляоян, к городу подступают японские войска. Начинается генеральное сражение…
Попавшие в плен — даже в ту злосчастную войну с японцами русский солдат до конца исполнял свой долг…
Глава 24
— Никто так ничего и не понял, но разговор между его императорским высочеством и командующим сразу пошел на повышенных тонах. Думаю, княгиня Гагарина, за которой ухаживал великий князь Борис Владимирович, сознательно спровоцировала сей горестный случай. Дав пощечину, сестра милосердия тут же пожаловалась генералу Куропаткину на «недостойное поведение», и Алексей Николаевич призвал «обидчика» к себе. Однако дверь в кабинет была не плотно прикрыта и многие слышали этот прискорбный разговор. Его императорское высочество явно обиделся за незаслуженную выволочку, и ответил Алексею Николаевичу — «вы забываете, генерал, что вы говорите с великим князем». От этих слов командующий рассердился, и мы все услышали его громкий крик — «молчать, руки, по швам!»
Заведующий дипломатической частью МИДа при наместнике ЕИВ на Дальнем Востоке коллежский советник Плансон говорил осторожно, опытный дипломат прекрасно понимал, что любое слово может обойтись дорого. И потому адмирал его приободрил:
— Говорите как есть, Георгий Антонович, для меня сейчас крайне важен любой факт, а вам я всецело доверяю.
— В щелочку мне было видно, как его императорское высочество побагровел, и неожиданно вытащил револьвер. Прицелился в руку, да-да, именно в руку генерала, но Алексей Николаевич внезапно, будто его толкнули, сделал шаг в сторону, всего один шаг. И в эту секунду грянул выстрел — командующий прижал ладони к груди и упал, а его императорское высочество застыл в удивлении и ничего толком сказать не мог, только глаза были выпучены, и рот разевал, как вытащенная на берег рыба.
— Вы кому-нибудь говорили, что произошло в кабинете? И то, что вы видели собственными глазами?
— Как можно, ваше высокопревосходительство, до вашего прибытия мы все молчали, пребывая в одной комнате. Случай ведь небывалый, ваш флаг-капитан Эбергард, сразу прибывший, распоряжался от вашего имени, и тут же приказал нас запереть в кабинете, приставив к дверям караул из казаков. А тело командующего приказал унести на ледник.
— Да, прискорбный случай, что и говорить. И абсолютно неподобающий, такого просто не может быть, то не в интересах державы нашей, и нанесет ущерб репутации всего дома Романовых. А оно нам надо, Георгий Антонович? Ведь совсем ни к чему…
Адмирал Алексеев состроил скорбную «мину» на лице, хотя внутри все клокотало от радости, что буквально распирала душу. Он интриговал против командующего Маньчжурской армией, стремясь как можно быстрее отрешить Куропаткина от командования всеми способами. И никак не ожидал, что так быстро получит, причем чужими руками, столь нужный для себя результат. И теперь лихорадочно соображал, как обернуть его к себе на пользу, и при этом все сделать так, чтобы действия великого князя Бориса Владимировича, препустого во всех отношениях человека, пошли именно ему на пользу. Благо сраженный наповал Куропаткин теперь не сможет оправдаться даже на спиритическом сеансе, а многих сказанных слов между ним и молодым человеком слов не расслышали, а это открывает широчайший простор для различного рода интерпретаций, которые должны наглядно показать совсем иной характер произошедшего.
— Так, все что произошло, только для слуха его императорского величества. Я переговорю с адъютантами Алексея Николаевича, который был сражен шальной пулей противника во время рекогносцировки, осматривая неприятельские позиции. И все офицеры запомнят это как «отче наш», и даже покажут место несчастного случая. Нам не хватает только слухов, в которых разъяренный постоянными отступлениями армии, великий князь вульгарно застрелил командующего в кабинете.
Теперь выдавая свою версию случившихся событий, Евгений Иванович внимательно посмотрел на Плансона — чиновник вел корейские дела, и вместе со статс-секретарем Безобразовым был деятельным помощником наместника по Маньчжурии. И тот сообразил моментально, куда клонит его патрон — никаких дам и кинувшихся защищать их добродетели стареющих рыцарей, дело вызвано сугубо действиями командующего Маньчжурской армией с его постоянными отступлениями. И недоброжелателей у покойного Алексея Николаевича среди генералитета хватает с избытком, особенно среди тех, кто по его вине претерпел обидные для карьеры поражения.
— Случай прискорбный, но даже генералу, бывшему военному министру, не стоит называть великого князя щенком, нельзя забываться и оскорблять. К тому же его императорское высочество получил контузию, а оные всегда делают человека «не в себе», и подобные действия легко могут быть спровоцированы словами или обстановкой.
Ссориться с командующим войсками гвардии и столичного военного округа адмиралу Алексееву было совсем ни к чему, а потому наскоро подготовил второй вариант, объясняющий его спонтанный выстрел.
— Я немедленно переговорю с его императорским высочеством, и постараюсь объяснить ему всю пагубность подобных поступков, —
Вот теперь в голосе адмирала Алексеева прорезался металл. Он не сомневался, что когда генералитет узнает, как именно умер бывший военный министр и командующий Маньчжурской армией, то отношение к династии в целом, к неподсудности великих князей, из вполне терпимого и лояльного станет негативным, а такие вещи моментально чувствуются.
Кто из генералов захочет, чтобы его по собственной прихоти застрелил поручик, пусть даже гвардейский и флигель-адъютант его императорского величества. Вернее, тем более, что флигель-адъютант и к тому же великий князь. Император Николай Александрович не может не понимать, что такой проступок, дискредитирующий всю правящую династию, немедленно вызовет ответную реакцию всего генералитета, который начнет защитные для себя действия, так как спускать подобные действия кому бы только ни было, категорически нельзя. А подобных случаев было множество, и немало два императора уже поплатились своими жизнями, затронув интересы гвардии, да и третий мог бы не взойти на престол, если бы офицерство поддержала бы генеральская фронда во главе с Милорадовичем.
Да и двадцать лет тому назад генерал Скобелев мутил что-то с народовольцами, вот его вовремя сообразили убить, хватило решимости у правящего Дома. К тому же у заговорщиков уже была создана целая военная организация с десятками офицеров, и числом больше, чем было у «декабристов». Не хватало только знамени, а имя «белого генерала» было весьма популярно не только в народе, но и в определенных кругах. В то, что генерал умер на проститутке, пригласив ее в меблированные комнаты, в сей казус Алексеев не верил категорически — именно так обстряпывают дело, когда в ход пускают яд. Потому и в слова княгини Гагариной Евгений Иванович не верил ни на грош — женщина такое же оружие в руках любых заговорщиков, которые ее явно использовали как инструмент, чтобы вызвать конфликт между командующим армией и великим князем. И этим дамам соврать как глазом моргнуть, заплакать еще проще — слезы тоже оружие, а искренние ли они, или нет, тут даже жандармский следователь не разберет. К тому же Алексеев был закоренелый холостяк, и повидал всяких дам, прекрасно знал, как они ловко интригуют, используя для своих целей мужчин, и прекрасно знал, что крокодилы тоже плачут, когда хотят сожрать свою жертву.
— С великим князем я немедленно переговорю, соберем консилиум врачей, который признает его невменяемым от полученной контузии. Проведут экспертизу умственных способностей, признают ненормальным и увезут в Россию. А там за границу, на курорт, пусть несколько лет нервишки подлечивает. А с княгиней Гагариной сам поговорю, «по душам», поспрошаю, кто ее надоумил генерала и великого князя между собой стравить, и почему она ко мне сразу не обратилась, а побежала жаловаться. Не верю я бабьим слезам, особенно на войне, я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Как юлить начнет, сразу увижу, а уж опосля…
В принципе Евгений Иванович был благодарен «сестре милосердия», что как в шахматах фактически «убрала» с «доски» значимую «фигуру». Но вот интриговать за его спиной, даже кому-то из влиятельных персон еще не позволено. А то так и против него самого подобное действие сотворят, тут «нос по ветру» постоянно держать надобно. А потому надо немедленно выявить настоящего организатора, а для этого барышню поспрошать с пристрастием. Если не захотят сами ему послужить, то у него маньчжуры есть для всяких грязных дел, что сами хунхузами являются, и много таких строптивцев жертвами нападений этих разбойников стали. И никакого шума не поднялось — края тут дикие, и не такое порой случается…
Знаменитые разбойники в Маньчжурии во время войны использовались всеми враждующими сторонами. И даже до нее — про «безобразовскую клику» ходили нехорошие разговоры в столице, и не только в ней…
Глава 25
— Риск есть, и большой, Роберт Николаевич, вся надежда только на то, что Эссен успеет возвратиться, и нам не придется проводить повторную демонстрацию у Вей-Хай-Вея. Радиосвязь великое дело, и в будущем, причем недалеком, оно себя покажет. И если бы сейчас мы имели в Мукдене достаточной мощности беспроводной телеграф, и на кораблях такие же установки, то не было бы вот таких выходов в море. Пока мы просто вынуждены прикрывать снующие между Шаньдунем и Квантуном миноносцы. Но да ладно, дела вроде идут как надобно, надеюсь, что выход в море обойдется без очередного столкновения, благо Объединенный Флот отправился в Сасебо, а путь туда и обратно не близкий — на пять суток, и еще неделя потребуется, чтобы «раны зализать», да боеприпасы с углем загрузить. А вот тогда они за нас возьмутся с удвоенной силой, а нам и ответить нечем, погреба пустые. Хорошо хоть снаряды с «Чин-Йена» вполне пригодные оказались.
Матусевич вздохнул — после сражения у Дальнего порт-артурская эскадра оказалась в крайне плачевном состоянии. И все из-за того, что двенадцатидюймовые снаряды закончились, на всех броненосцах погреба оказались пустыми. Собрали всего четыре десятка снарядов, и то половина «севастопольских», да немного осталось на «Полтаве», а вот на «Цесаревиче» и «Ретвизане» пальцев на руках хватит, чтобы все выстрелы подсчитать. От полнейшей безысходности занялись разгрузкой погребов на «Чин-Йене», но там снарядов оказалось до обиды маловато — по три с половиной десятка на каждый из четырех стволов, включая стальные болванки. Порох, понятное дело, был подмочен, и теперь пришлось заново снаряжать снаряды и заряды, при этом проводя перерасчеты. Вчера вполне успешно провели первые учебные стрельбы с «Ретвизана», временную замену одобрили и приступили к работе — по два десятка выстрелов за сутки напряженной работы, за неделю должны управиться. И тогда каждый из новых броненосцев получит полтора десятка выстрелов на ствол — маловато будет, но хоть что-то, на четверть часа боя на короткой дистанции.
— Радиограмма с «Бобра» от капитана 2-го ранга Шельтинга, ваше превосходительство. «Десант высажен, порт захвачен, склады неприятельской армии взяты в сохранности».
— Отлично, Владимир Иванович, теперь барон зубами вцепится в Инкоу, и оттуда его выковыривать будут долго. И склады уничтожить успеет — представляю, сколько туда китайцев Владимир Владимирович согнал. Будем ждать пароходы с трофеями, нам все сгодится.
Давно вынашиваемый в штабе план набега на Инкоу все же состоялся по настойчивой просьбе контр-адмирала Эссена. В море вышли вся четверка броненосцев, чисто для наглядной демонстрации зажатым на Зеленых горах японским войскам решимости русского флота покончить с их уже полумесячным «квантунским сидением». И хотя кроме «Пересвета», остальные три броненосца на самом деле не представляли угрозы для эскадры адмирала Того, явись он сейчас сюда, но определенное воздействие на умы японцы получили — осадная армия Ноги находилась уже в критическом положении, лишенная подвоза всего необходимого — почти без боеприпасов и продовольствия, если не считать гаоляна, но на том сильно не пожируешь.
На захват второго порта Маньчжурии были отправлены канонерские лодки «Бобр» и «Гиляк», способные действовать в реке, а с ними несколько пароходов. Для истребления вражеских канонерок отправился «Аскольд», вот только противника там не застали — «Цукуши» и с ним еще два небольших корабля ушли за сутки до набега. Крейсера «Диана» и «Новик» играли роль ретрансляторов, передавая сообщения ль Эссена и «Бобра». Подобный вариант отрабатывался наместником и вице-адмиралом Старком еще до войны, когда эскадра маневрировала в Желтом море, доходя до Шаньдуня. Теперь же просто снова воспользовались данным опытом, что бы отреагировать если появятся крейсера Камимуры, скорость которых позволяла избежать им схватки с русскими броненосцами.
— Николай Александрович, я думаю, нам стоит поторопиться с переводом ВОКа сюда, они могут не только сопровождать «Лену» и «Ангару» до Цугар, но и дойти вместе с ними сюда. К этому времени войдет в строй «Баян», и в сентябре мы сможем сами навязать противнику генеральное сражение, имея в боевой линии девять вымпелов против восьми. Один удачный бой и война на этом фактически закончится. И главное — противник сейчас не в силах нам помешать — через пять дней ВОК выйдет в море.
— Пожалуй, тут вы правы, — после паузы отозвался Матусевич. — Надо действительно стянуть все силы в кулак. А что тогда с «Богатырем»?
— Дойдет вторым рейсом наших лайнеров, в сопровождении — к этому времени крейсер будет боеспособен — работы на нем идут круглосуточно. Обратно отправится «Диана» и «Чийода» — и во Владивостоке будет сосредоточен достаточно серьезный отряд из трех кораблей, способный справится с малыми крейсерами противника. Не думаю, что Хейхатито Того в такой ситуации рискнет отправлять в набег эскадру Камимуры, а с «собачками» Девы или крейсерами Уриу контр-адмирал Иессен вполне способен расправится. К тому же у «Чийоды» броневой пояс, а по скорости она ни в чем не уступит «Диане» — на ней новые котлы и машины.
— Хорошо, составьте телеграмму, отправьте сразу наместнику и во Владивосток — у Петра Алексеевича будет дополнительный день на подготовку. Жаль, что восьмидюймовые пушки идут по железной дороге, но тогда здесь установим и работы с казематами закончим. Все же у нас сейчас два дока имеется, вполне способных принять даже эти крейсера. Повреждение торпедой «Севастополя» совсем некстати, но война без потерь не бывает. Но да ладно — на сегодня, пожалуй, и хватит. До утра ждем Эссена с крейсерами, потом всей эскадрой возвращаемся в Дальний. А там ждем подкреплений и готовимся к генеральной баталии…
Николай Александрович сидел в салоне — стояла ночь, «Цесаревич» шел на семи узлах, эскадра отрабатывала ночное движение. А он размышлял о минувших боях. Подрыв броненосца «Севастополь» произошел в корме, и силой взрыва были деформированы валы и от сотрясения пострадали паровые машины. Теперь, после того как залатают в доке пробоину, корабль обречен на «вечную стоянку» брандвахтой в Дальнем. Со скоростью 8–9 узлов путь к вражеским берегам для броненосца закрыт, а после войны и капитальный ремонт не стоит проводить — придет время дредноутов. Да и с трофейной рухлядью не нужно возиться, лучше подарить китайские корабли Поднебесной, для «сглаживания» некоторых моментов. Но то решать наместнику, а эскадру новые «приобретения» нисколько не усилят, если только в качестве расходного материала для боев в корейских шхерах.
Матусевич наклонился над стопочкой листов, принялся их перебирать. «Чийоде» уже практически залатали дыру от подрыва на мине, и через неделю корабль выведут из дока и поставят «Севастополь» — ремонт последнего займет месяц, и то при круглосуточной работе. «Чин-Йен» уже подняли, и буксирами отведут в Порт-Артур — там китайский трофей ждет ремонт. С броненосца снимут германские двенадцатидюймовые орудия и поставят вместо них русские девятидюймовые, причем последнего образца с длиной ствола в 35 калибров. Их позаимствуют с «Императора Александра II», что на ремонте в Петербурге — на этом броненосце решили установить новые котлы и машины, а старые 205 мм и 229 мм орудия заменить на новые 203 мм стволы, и использовать в качестве учебного корабля, и в береговой обороне. Ни к чему другому этот корабль более не способен — к этой войне он безнадежно опоздал. Зато его пушки послужат на «китайце» — хоть какая-то польза, как раз для обстрела береговых объектов.
— Почти три недели прошло после боя в Желтом море, а ситуация кардинально изменилась, — пробормотал Матусевич, а в голове снова прорезались чужие мысли, ставшие уже привычными, к которым он стал внимательно прислушиваться, буквально внимать, ведь польза от них была ощутимая. Он до сих пор не мог принять разумом тот факт, что эту войну Россия вдребезги проиграла стране, которая уступала империи по всем показателям — демографическим, экономическим и чисто военным. Такое просто в голове не укладывалось, но он прекрасно сам видел, чем должен был закончиться бой в Желтом море. И ответ у него пока имелся один — других объяснений не нашел. Проигрыш империи в войне связан не с объективными, а субъективными обстоятельствами, тем самым человеческим фактором, что определяет как ошибки, так и злой умысел, а тут сложно разобраться чего больше. Но ясно одно — поражение обусловлено неправильной дислокацией флота, его сознательным ослаблением перед началом войны. Потому что наличие боеспособной и многочисленной эскадры в Дальнем из одиннадцати броненосцев — семи имевшихся, плюс отряды Чухнина и Вирениуса — однозначно определял поражение Японии в войне, у которой всего шесть первоклассных броненосцев и восемь броненосных крейсеров против пяти русских. Высадка неприятельских войск в Маньчжурии при таком соотношении сил становилась невозможной, только переброска дивизий в корейские порты на юге полуострова. Потому что доставка грузов и солдат в тот же Чемульпо, при господстве на море Тихоокеанского флота невозможна чисто практически. А это означало одно — японцам идти пешком до Ляояна девятьсот верст, неся все необходимое на спинах кули. Русским до театра военных действий больше семи тысяч верст, но по железной дороге — явный выигрыш в объемах поставок припасов и людей, и времени — ведь эшелон идет быстрее, чем человек пешком по корейскому бездорожью. И теперь именно этот вариант и ожидает японцев — Дальний и Инкоу они потеряли…
Атака японской пехоты на русские полевые позиции, усиленные пулеметами на высоких колесных станках…
Глава 26
— Господа, не могу считать себя знатоком военных действий на суше, но одно мне сразу бросилось в глаза на диспозиции, составленной командующим Маньчжурской армии, покойным генералом Куропаткиным…
Наместник здесь сделал расчетливую паузу, перекрестился — все присутствующие на совещание последовали его примеру. Версию о случайной гибели от вражеской пули бывшего военного министра восприняли с изрядным скепсисом, гораздо ближе многим пришелся слух, что Алексей Николаевич просто покончил с собою, что в русской армии было вполне обыденным явлением. Офицеры шмаляли в себя из табельных наганов и «высочайше» разрешенных к ношению браунингов, пускали в ход маузеры и даже снятые с вооружения «смит-вессоны» — в общем, самый широкий выбор оружия для свершения в свою голову или сердце последнего выстрела. И поводов к самоубийству было вполне достаточно, и все вполне обоснованы. Тут и дела «сердечные» — несчастная любовь, супружеская измена или получение неизлечимого сифилиса — «венерическое» ведь заболевание, с амурными делами связанное, как и женитьба, после которой выясняется, что супруга в молодые годы была носительницей «желтого билета», и вполне легально занималась проституцией. С позором увольняли со службы, и офицер, потрясенный чудовищной метаморфозой, тут же стрелялся.
Но основным моментом было банальное казнокрадство, когда за руку хватали — это интенданту можно плевать в глаза, утрется — они к этому привычны. Но что делать боевому офицеру, растратившему денежные средства вверенной ему части. А соблазнов и пороков много — от тех же любовниц до карточных игр, где в груди бушует азарт. Потом приходит понимание, что проиграл все — и казенные деньги, и выдал векселя на огромную сумму, или прилюдно взял заем под «честное слово». Карточный долг дело первостепенное, нет денег, не садись играть — нехитрое, но жизненное правило. Вот и стреляли в себя и пехотинцы, и артиллеристы, и ученые саперы в пенсне, и моряки в своих каютах, и особенно лихие кавалеристы, воспитанные на стихах Дениса Давыдова, тот еще был гусар, теперь они только в гвардии остались, закончились уланы с флюгерами и гусары в ментиках, всех «царь-миротворец» драгунами сделал в мерлушковых шапках и мужицких шароварах. И по этому поводу тоже стрелялись, но чаще увольнялись со службы, не желая вместо ментика носить «кафтан».
А вот генералы стрелялись крайне редко, потому, что их было мало, все на виду. И каждый такой случай в той или иной мере связывался с «высочайшим неодобрением» или недовольством «света». Так что сейчас все гадали, что стало причиной самоубийства — страх ответа перед монархом за череду поражений, или прямой обман «венценосца», либо казнокрадство во впечатляющих размерах. Алексеева устраивала любая версия из ходящих по армии, и он напускал на себя загадочный вид при неудобных вопросах, что порождало новую волну кривотолков. Но тягостного впечатления на генералов самоубийство командующего перед генеральным сражением не произвело, многие даже откровенно злорадствовали. Куропаткина не любили и не уважали, слишком часто покойный перекладывал всю ответственность за сделанные им самим ошибки на подчиненных. И такие «манеры» откровенно бесили заслуженных генералов, что вопреки традициям отзывались об усопшем исключительно матерно, не стесняясь в выборе словосочетаний…
— Я адмирал, но между войной в поле и в море много общего, как это не странно. При встрече с вражеской эскадрой мы ставим в боевую линию все корабли, обладающие достаточной огневой мощью, чтобы причинить ущерб неприятелю, и в то же время имеющих достаточную броневую защиту и способных выстоять в сражении. Но как можно победить в сражении, если треть эскадры находится в резерве, при этом противнику представляется великолепная возможность бить твой флот по частям⁈
Вопрос был из разряда риторических, и ответа на него не требовалось. Все генералы прекрасно знали, что данные японцам сражения имели отнюдь не решительный характер, а во исполнение оперативного плана покойного командующего, стремившегося всячески оттянуть время для генерального сражения, и успеть сосредоточить войска, каковых было собрано действительно немало, да что там — уже в своей численности превышающем японскую армию. Перед началом войны с японцами в армии имелось всего девять Восточно-Сибирских стрелковых бригад, из них три в Порт-Артуре, две в Приморье и четыре собственно в Маньчжурии. С объявлением мобилизации в Сибири были сформированы из призванных запасных три Сибирские пехотные дивизии по 16 батальонов в каждой, в составе четырех полков. Восточно-Сибирские стрелковые полки получили по одному кадровому батальону, выдернутых из состава гренадерских и пехотных соединений военных округов центральной России, их пополнили мобилизованными сибиряками молодых возрастов, а бригады развернули в дивизии 12-ти батальонного состава. И стрелки уже прекрасно показали себя в боях — сибиряки оказались отличными солдатами, физически крепкими и выносливыми, и на тяготы службы не роптали, воевали умело и ожесточенно, что показали боевые действия под Дальним и Порт-Артуром, Тюренченном и Вафангоу.
По плану войны предполагалась переброска в Маньчжурскую армию всего двух армейских корпусов — 10-го и 17-го, в 32 батальона каждый. А также проводилась мобилизации в Казанском военном округе, где должны были сформировать 5-й Сибирский армейский корпус, никакого отношения к сибирякам не имеющий, кроме своего наименования, и состоящий из двух резервных дивизий — 54-й и 71-й. Кроме того, запасные из этого округа отправлялись в Маньчжурию в качестве маршевого пополнения.
Одно это запланированное военным министром действо, при наличии кадровой армии мирного времени численностью свыше миллиона человек, вызвало резкие протесты, как генералов, так и наместника. Все категорически возражали против мобилизации Казанского округа, так как такая мера порядком деморализовала призванных из запаса людей, которые стали задаваться простым вопросом — почему мы должны ехать умирать, в то время как других не трогают, и мобилизации не объявляют. Ведь можно было обойтись без мобилизации, силами одной кадровой армии, для чего удержать старослужащих солдат на службе, а не проводить для них демобилизации в мае месяце. Это вполне допустимая мера была бы встречена с пониманием, и в армии осталось бы до двухсот пятидесяти тысяч отлично подготовленных кадровых солдат, которые могли пополнить действующие в Маньчжурии дивизии до полного штата, и быть отправлены пополнением — для чего можно было отправить из каждой дивизии несколько четвертых батальонов каждого полка. А для компенсации провести «усиленный» призыв новобранцев, ими и пополнить все корпуса, что продолжали находиться в прежних местах дислокации. Мобилизацию можно было провести исключительно в Сибири и в казачьих войсках империи, а не только среди сибирских, забайкальских, амурских и уссурийских станичников. Сами казаки народ служивый и воинственный, отправка дополнительных казачьих дивизий и всех трех кубанских пластунских бригад значительно усилила бы Маньчжурскую армию.
Однако покойный генерал Куропаткин продолжал гнуть свою линию, требуя отправить ему не только непригодный к службе человеческий материал, такой как запасные старших возрастов, но и вытребовал еще 1-й армейский корпус, эшелоны которого уже начали прибывать в Мукден — подошла головная бригада, первая из четырех. Так что к концу месяца с прибытием этого корпуса армия значительно возрастет в числе войск, и составит 17 дивизий (плюс две в Квантунском укрепрайоне, и одна во Владивостоке). Численный состав в две с половиной сотни батальонов при шестистах орудиях полевой артиллерии даст полуторный перевес в силах над противником по числу штыков и пушек, при подавляющем превосходстве в коннице — там перевес по числу шашек тройной…
— Господа, как вы знаете, Дальний освобожден, войскам генерала Стесселя достались огромные склады японской армии, и главное больше ста тысяч снарядов, которые не будут применены здесь против нас. Более того, всего две наши дивизии нанесли поражение неприятелю — в 3-й армии генерала Ноги три дивизии и две резервные бригады. И вчера я получил сообщение — на перешейке у Цзиньчжоу появились еще одна пехотная дивизия с резервной бригадой. А это означает только одно — эти двадцать батальонов взяты отсюда, вот потому противник не продвигался вперед, и отнюдь ему не только помешали одни дожди, но и славные стрелки и моряки Квантуна. Но сейчас неприятель снова двинулся вперед, надеясь в одном генеральном сражении нанести поражение нашей армии. Маршалу Ойяме ничего другого не остается — благодаря победам нашего флота он лишен подвоза боеприпасов и продовольствия, не могут прибывать подкрепления. Ситуация полностью изменилась, а потому нам надлежит действовать совсем не так, как было задумано покойным генералом Куропаткиным…
Так британская пропаганда представляла действия русских казаков в Маньчжурии во время 1904–1905 гг., да и в период Крымской войны рисунки были не лучше. Но пройдет всего десять лет, как уже в 1914 году в английских газетах станут появляться совсем другие картинки, но так и обстоятельства изменятся…
Глава 27
— Стоило мне все эти броненосцы с Дальнего Востока уводить, если до сих пор к их ремонту не приступали. Что-то совсем неладное под «шпицем» творится, раз так такие глупейшие решения принимают.
Вице-адмирал Чухнин пребывал в сильнейшем раздражении — в апреле прошлого года именно за этот переход, проведенный в образцовом порядке, он получил нынешний чин. И тогда он действительно торопился, ведя отряд на Балтику, искренне посчитав, что на ремонт кораблей потребуется полгода. Но к таковому вообще не приступили, ссылаясь то на отсутствие необходимых ассигнований, которые отказался выделить министр финансов Витте, или сейчас на невозможность проведения срочных работ ввиду загруженности заводов по достройке новых броненосцев типа «Бородино». Последние корабли в числе пяти изначально предназначались для усиления Тихоокеанского флота, но к их строительству приступили поздно, и к началу войны только спустили на воду. И лишь один — «Император Александр III» вошел в строй осенью прошлого года, но после этого еще полгода на нем устраняли массу недоделок. И страшно представить, что если это случилось в мирное время, то сейчас творится полное непотребство на других четырех броненосцах, в какой страшной спешке и с чудовищным пренебрежением сейчас идут работы, и к чему может привестив бою чудовищная перегрузка. От последней сейчас на кораблях Тихоокеанского флота стараются всеми мерами избавиться, снимая все, что дает лишний вес без всякой пользы, особенно избавляясь от дерева, включая палубные настилы. Это ведь пища для огня, а бои показали, насколько опасными являются бушевавшие на броненосцах пожары, что за малым чуть не привели к гибели кораблей.
— «Мутишь» ты, Зиновий Петрович, сразу видно, что у тебя «рыло в пуху», раз стараешься виновных найти в собственных ошибках!
Григорий Павлович фыркнул, вспомнив совещание, на котором был позавчера, экстренно вызванный из Севастополя. Начало войны с Японией вице-адмирал Чухнин встретил начальником Николаевской Морской академии и директором Морского корпуса. Написал рапорт управляющему морским ведомством адмиралу Авелану, с просьбой отправить его на Дальний Восток, прекрасно зная тамошние воды, ведь пять лет был командиром Владивостокского порта. Но под «шпицем» рассудили иначе — из Севастополя на войну отправили вице-адмиралов Скрыдлова и Безобразова, совершенно не знавших Дальневосточный ТВД, и там никогда не служивших. А его, желающего туда возвратиться, направили на смену Николая Илларионовича главным командиром Черноморского флота. Там бы он провел время до конца войны, если бы ситуация внезапно не переменилась после первого победного сражения в Желтом море 28 июля 1904 года.
Погибшего в бою на мостике «Цесаревича» контр-адмирала Витгефта заменил начальник штаба флота контр-адмирал Матусевич, бывший командующий миноносцами, отличившийся в самом начале войны, и начавший управлять эскадрой крайне эффективно. Бой закончился победой — Объединенный флот отступил, а два поврежденных вражеских броненосца дошли до британской базы в Вей-Хай-Вее. И вот тогда случилось небывалое, которое и представить невозможно — русские миноносцы ночью атаковали и добили торпедами «Фудзи» и «Ниссин», отправив на дно еще малый крейсер. А затем порт-артурская эскадра очнулась от «спячки» в которой пребывала после гибели адмирала Макарова, получив в лице Матусевича его не менее энергичного и решительного сподвижника. Лихой атакой корабли захватили Дальний, войдя в талиенванский залив и высадив десант. Там был полностью уничтожен 5-й боевой отряд вице-адмирала Катаоки, причем старый броненосец и два столь же устаревших крейсера стали законными трофеями, затонув на мелководье у причальных стенок. Вместе с ними был наполовину истреблен 7-й боевой отряд, в который японцы собрали малые корабли береговой обороны и захвачены острова Эллиота, где японцы устроили для своего флота маневренную базу.
Прекрасно знавший тамошние воды Григорий Павлович тут же отправил рапорт на «высочайшее имя», прося императора отправить его на дальний Восток, причем написал, что действия Матусевича полностью одобряет, и готов стать младшим флагманом, несмотря на то, что старше в чине. Тогда еще не знал, что тот награжден Георгием 3-й степени и стал вице-адмиралом. И это, как ни странно возымело действие — его вызвали в Петербург, куда Чухнин немедленно выехал. И вот его ждет государь, и, судя по всему, монарх собирается устроить «разнос» Адмиралтейству…
— Совершенно необдуманные решения, принятые прежним управляющим Морским ведомством, значительно ослабили наш флот на Дальнем Востоке. Хотя сам переход, осуществленный под вашим командованием, Григорий Павлович, осуществлен блестяще. Но дело в том, что к ремонту броненосцев вашего отряда так и не приступили по нерадивости адмирала Авелана и тогда еще министра финансов господина Витте. И теперь нам всем следует озаботиться устранением тех нелепостей и ошибок, которые эти господа совершили, принеся ущерб державе нашей…
На последних словах император словно споткнулся, произнеся их со странной интонацией в голосе, которая моментально насторожила Чухнина. Ведь это, по сути, отставка двух сановников, абшид полнейший, раз царь столь открыто выражает недовольство. Но отставка Авелана есть серьезный удар по «августейшему» генерал-адмиралу, великому князю Алексею Александровичу, что фактически стоит во главе Российского Императорского флота, и, видимо, монарх сильно недоволен своим дядей.
— Флот наш, руководимый вице-адмиралом Матусевичем и возглавляемый адмиралом Алексеевым одержал выдающуюся победу — потоплен броненосный крейсер «Асама», два малых крейсера и три больших миноносца, у нас серьезно поврежден броненосец «Севастополь», который теперь нельзя использовать в составе эскадры.
Царь остановился, прошелся по кабинету, о чем-то размышляя. И через минуту остановился у кресла, из которого Чухнин попробовал подняться, но на его плечо легла ладонь.
— Сидите, Григорий Павлович. Так вот — у нас беда, убит в бою генерал Куропаткин, Ах, бедный Алексей Николаевич…
Скорбь была нарочитой, неестественной, хотя и трудно уловимой — адмиралу даже показалось, что странные интонации в голосе ему просто послышались. А царь продолжил говорить:
— Мой наместник принял на себя командование армией в столь трудный час, когда готовится генеральное сражение с неприятелем, которое решит исход войны. А потому и флот должен действовать теперь совокупно, чтобы объединенной силой овладеть Желтым морем и начать блокаду вражеского побережья. Потому отряд Владивостокских крейсеров с броненосцем «Победа», что потопил «Идзумо» готовится перейти в Дальний. Отряд поведет князь Ухтомский, что так вовремя прошел Корейским проливом в решающий момент сражения с крейсерами Камимуры.
Монарх говорил глуховато, но для адмирала его слова звучали колоколами громкого боя. Григорий Павлович догадался, что последует дальше — но ясно, что Скрыдловым и Безобразовым в столице недовольны. Причины для этого имеются — за три месяца пребывания во Владивостоке оба адмирала не сделали ничего решительного для изменения хода войны, три выхода в море и потопление нескольких транспортов не в счет. И в бою все сделала «Победа» князя Ухтомского, отправленная Матусевичем, что немаловажно — так что орден святого Георгия 3-й степени, полученный Скрыдловым за этот бой, не больше, чем «прощальный подарок».
— Николая Илларионовича мы решили отозвать на прежнюю должность командующего Черноморским флотом, который он хорошо знает. А вице-адмирал Безобразов болен, но, несмотря на это мы приняли решение назначить его начальником Главного Морского Штаба. В Санкт-Петербурге хорошие врачи, и они озаботятся здоровьем Петра Алексеевича. Командующим Тихоокеанским флотом сегодня назначен вице-адмирал Матусевич — кандидатура Николая Александровича внушает нам полное доверие, он знает, как надо правильно воевать с японцами.
В голосе царя послышалась непоколебимая уверенность, которую сам Григорий Павлович вполне разделял. Менять отлично зарекомендовавшего флотоводца нельзя, наоборот, нужно ставить его командующий, что монарх и проделал весьма изящно, «убрав» из Владивостока с повышением двух равных в чине вице-адмиралов, к тому же имеющих преимущество по «старшинству», изрядное, если не более существенное, ведь войну с японцами Матусевич начал в чине капитана 1-го ранга.
— А вас, Григорий Павлович, мы решили назначить командующим 2-й Тихоокеанской эскадрой, которую необходимо немедленно отправить на Дальний Восток, не дожидаясь ввода в строй новых броненосцев, и окончательно сломить неприятеля…
Именно в сражении в Желтом море решался главный вопрос — кто станет победителем в русско-японской войне…
Глава 28
— В своем корпусе я полностью уверен, ваше высокопревосходительство, сибиряки будут драться упорно и с позиций не уйдут. Что же касается двух прежних дивизий 5-го Сибирского корпуса, то задействовать их можно исключительно в обороне, к маневренным действиям в полевом бою они абсолютно непригодны. Но если 54-ю дивизию еще можно поставить на позиции, то 71-ю дивизию нужно незамедлительно убирать с фронта, она не принесет никакой пользы, а станет лишь источником постоянного беспокойства. Ее можно отвести во Владивосток, где она составит костяк гарнизона, и взамен взять 2-ю Сибирскую стрелковую дивизии, придав ей сводный стрелковый полк вместо 5-го, что сейчас в войсках генерала Стесселя на Квантуне.
Генерал-лейтенант Зарубаев, командующий 4-м Сибирским армейским корпусом, говорил уверенно, со знанием дела, и ему адмирал верил. Южная группа, состоящая из трех корпусов сибиряков, и находившаяся под его командованием, встала на пути двух наступающих японских армий прочным заслоном, проломить который вражеские войска оказались не в состоянии.
— Надо вытянуть японцев на равнину, пусть «увлекутся» преследованием. И когда они начнут штурмовать форты, крепко ударить в лоб, благо сейчас у меня в группе не три сибирских корпуса, а четыре. На укрепленные же позиции, построенные генералом Величко, я решил посадить 54-ю дивизию, ей там держать оборону все время — отступление для оного соединения мною не предусмотрено. Что касается 71-й дивизии, то расположить ее в Мукдене, как постоянный гарнизон, и забирать из нее бригады, полки или батальоны лишь в случае крайней нужды, слишком ненадежны запасные. У нас еще есть несколько суток на подготовку, солдаты 54-й дивизии вполне освоятся в окопах. Сибирские корпуса после «затравки» сражения, я отведу за линию фортов, и буду ждать удобного момента для перехода в наступление, всеми силами, включая находящийся в резерве 5-й Сибирский корпус.
Адмирал посмотрел на действительно впечатляющую линию укреплений, которая опоясывала предместья Ляояна, и до начала войны старые китайские укрепления выглядели убогими. Однако под руководством инженера генерал-майора Величко, который по настоянию бывшего военного министра Куропаткина провел необходимые работы с привлечением многих тысяч китайцев и маньчжуров, сейчас город представлял огромный укрепрайон. Были возведены бетонные форты, усилены старые люнеты, прорыты многие десятки верст окопов и траншей, с множеством блиндажей и укрытий, оборудованы закрытые артиллерийские позиции для множества батарей, включая осадную артиллерию. Однако долгая оборона города сейчас не предусматривалась, требовалось лишь нанести потери и измотать японские войска, после чего перейти в решительное наступление всеми силами, включая только что прибывший 5-й сибирский корпус. Состав последнего теперь получил иное «наполнение» — в него ввели полнокровную 1-ю Сибирскую пехотную дивизию. Изъяв четвертые батальоны из всех сибирских пехотных полков, сейчас спешно сбивали 4-ю Сибирскую сводно-пехотную дивизию по штату стрелковой, придав ей два артиллерийских дивизиона, прибывших из Варшавского военного округа, и сведенных в артиллерийскую бригаду.
В надежности нового соединения Зарубаев нисколько не сомневался — это были его войска, с которыми он уже воевал и хорошо их знал. Новым командующим корпусом был назначен генерал-лейтенант Сахаров, бывший начальником штаба у Куропаткина, и замененный на этом посту генералом Жилинским, начальником Полевого штаба наместника, который теперь был объединен со штабом Маньчжурской армии. Адмирал учитывал, что генерал Сахаров долгое время командовал охранной стражей КВЖД, знал местные условия, и, главное — старший его брат сейчас был военным министром, и это нужно было учитывать в будущих «раскладах». А так вроде как повышение — командующий корпусом должность «полного генерала», и гораздо выше штабной по установившейся традиции. Для многих получение корпуса под командование самый верх служебной карьеры, выше, на армии, и то в случае «большой» войны, прорываются единицы.
— У меня в четырех корпусах уже девяносто шесть «сибирских» батальонов, да еще шестнадцать резервных 54-й дивизии. В армиях генералов Оку и Нодзу, если верить донесениям разведки, а у меня нет причин им не верить, всего пять кадровых дивизий и две-три резервные бригады, пусть три — будем исходить из худшего. Итого по штату у противника восемьдесят четыре батальона против моих ста двенадцати, семь дивизий на девять наших, да еще опирающихся на укрепления. Победим неприятеля, ваше высокопревосходительство, не сомневайтесь, у меня сибиряки. А там японцев погоним обратно, до самого Квантуна — бежать морем не смогут, там наш флот господствует. Здесь всех и положим, и закопаем.
Командующий Южной группой не сомневался в своих солдатах в мохнатых маньчжурских папахах и малиновыми погонами на плечах, да и сам Алексеев уже успел оценить их полное превосходство над прибывающими из России армейскими пехотными полками. У сибиряков уровень стрелковой подготовки был намного выше, часами с цепочками за «отличную стрельбу» никого не увидишь, а унтер-офицеры считали обязательным для себя получить этот ценный «приз». Поход на Пекин, подавление «боксерского» восстания приучили сибиряков к «жестокостям азиатским», на которые они отвечали «сибирской суровостью». Стычки с хунхузами давно стали обыденностью, на ночные нападения и вылазки внимания уже не обращали и в панику давно не впадали. Зная реалии, сибиряки никогда не оставляли врагу своих раненых товарищей, и выносили даже убитых, чтобы их тела не подвергались глумлению. Да и воевать среди маньчжурских сопок научились, беря выучку от пограничной стражи, что часто дралась вместе с ними, бок о бок, взаимовыручка не была пустым звуком. И местный опыт командование учитывало — во всех полках были сформированы «охотничьи» команды из добровольцев, по собственное «охоте» явившихся. Эти отборные стрелки способны были действовать малыми группами, отлично стреляли из винтовок, выносливые и крепкие мужики. И достаточно сметливые и грамотные, чтобы уметь провести разведку и не только сосчитать неприятеля, но даже определить конкретно какая идет часть, каков уровень подготовки у вражеских солдат и каков их воинский дух.
— Надеюсь на вверенные вам части, знаю, что вы не подведете в бою, — наместник еще раз окинул взглядом укрепленные позиции, на которых через несколько дней разразится грандиозное сражение. — Вы что-то хотели у меня спросить, Николай Платонович?
— Попросить, Евгений Иванович, попросить снять со 2-го корпуса генерала Засулича. Михаил Иванович чудесный человек, и на любой тыловой должности будет незаменим. Но он исключительно несчастлив на поле боя, вверенные ему войска из-за бестолковых распоряжений постоянно терпят неудачи и поражения, он даже не умеет дать своим подчиненным генералам и офицерам той самой инициативы, чтобы они могли действовать по собственному усмотрению, а без этого побед не будет. Засулич «склепок» с покойного генерала Куропаткина, который считал, что у себя из штаба он может командовать каждым батальоном в огромной армии. Так воевать нельзя — я много пожил, седьмой десяток лет идет, и понимаю, что любому полковнику на месте виднее как воевать, чем генералу в двадцати верстах.
Зарубаев смотрел бесхитростно, но вот этому как раз и не следовало верить. Николая Платоновича считали человеком недалеким, даже глуповатым, тем не менее, его корпус, составленный их призванных запасных солдат, воевал лучше остальных, намного лучше, никогда не терпел от неприятеля поражений, а подчиненные безмерно любили своего старого генерала. Алексеев быстро выяснил, в чем причина успехов Зарубаева — он «не дергал» подчиненных, любую их разумную инициативу не только приветствовал, но и поощрял, и даже насаждал, неустанно повторяя слова великого полководца, что «каждый солдат должен знать свой маневр». И такое отношение всегда давало положительный результат, оставалось только внедрить этот опыт в войсках. К тому же подобный подход был у вице-адмирала Матусевича, что продвигал вперед именно инициативных, решительных и энергичных капитанов 1-го ранга, трое из которых уже стали контр-адмиралами за «отличие в делах против неприятеля».
— И еще необходимо удвоить число охотничьих команд в полку, имея в каждой три взвода пеших и взвод конных стрелков для ведения разведки. Пусть только для сибирских полков, так как дивизии в двенадцать батальонов, а оные команды при нужде позволят сформировать при начальниках дивизий отдельный батальон из трех пеших рот и одного конного эскадрона. Нужны именно егеря — рота в полку, батальон в дивизии, не меньше. Тут везде сопки и кустарники, заросли гаоляна выше человеческого роста, в которых способны действовать только егеря, какие были раньше.
— А зачем удваивать число «охотничьих» команд, не лучше сразу развернуть требуемый батальон при начальнике дивизии?
— Это армия, ваше превосходительство, — чуть ли не хихикнул Зарубаев, глаза хитро прищурились. — Для себя полковники создадут отличные команды, отберут лучших из лучших. А для начальника дивизии кого наберут?
Вопрос был не нужен, и Алексеев рассмеялся, догадываясь о результате. И не сомневался, что Зарубаев со своими штабными внимательно прочитал переданные генералом от инфантерии Стесселем записки о ведении боев на Квантуне. Да и сам адмирал многое оттуда извлек полезного, да те же блиндированные поезда приказал построить в Харбине и во Владивостоке. И чуть ли не ежедневно отправлял телеграммы в столицу, требуя закупки у датчан пулеметов, к которым нужно еще подготовить расчеты. Но извечную российскую волокиту было не так легко победить…
На вооружении защитников Порт-Артура имелись снятые с кораблей флотские пулеметы «Максима» на треногах вместо громоздких колесных станков, и в числе в несколько десятков (до шестидесяти), что намного больше чем в собственно маньчжурской армии, где имелось две команды по восемь пулеметов в каждой. Потом, правда, спохватились, но время было упущено…
Глава 29
— Кто бы сомневался, что немцы не станут нам помогать, дав столь нужные пушки. А вот французы сдрейфили, и сразу стало ясно, что с них неважнецкий союзник, от которого держаться нужно подальше. Дай бог, чтобы кайзер с царем сговорились меж собой, тогда многие вопросы отпадут, глядишь, а там и престолы под ними крепче сохранят, и войны между нами не будет. По крайней мере, первый шаг на этом пути определенно сделан.
Николай Александрович знал, о чем сейчас говорил. Тем более с чужих мыслей, которые уже от собственных не отличались. С утра миноносец в сопровождении «Новика», и под конвоем «Аскольда», крейсер осуществляли дальнюю разведку, привез почту от наместника с телеграммами из Петербурга, что пришли в Циндао — местный губернатор всемерно помогал наладить устойчивую связь с Квантуном, так как китайский телеграф в Чифу находился под полным контролем англичан. К тому же немцы уже продали несколько мощных станций беспроволочного телеграфа, которые позволяли устойчиво держать связь чуть ли не на триста миль — в десять раз больше. Высоких сопок в Циндао, и на Квантуне хватает, чтобы вывести антенны. Так что если осада затянется, то с передачей сообщений в обе стороны проблем не будет, и не нужно будет с риском гонять миноносцы, хотя следует озаботиться порядочными шифрами — передачи уже вовсю перехватывают и дешифруют. Причем, как и японцы, так и русские — это было проделано в последнем сражении, да и на крейсерах ВОКа частенько перехватывали японскую «морзянку», для дешифровки привлекли преподавателей Восточного института.
— Как-то вы печально смотрите на грядущее, Николай Александрович, — Вирен усмехнулся, хотя ему это было не свойственно. — Да, Франции нужна война, дабы вернуть Эльзас и Лотарингию, но нам какая с этого выгода⁈ Таскать из костра для них любимые каштаны⁈
— А придется, потому, кто за барышню платит, тот ее и «танцует»! Это аксиома, Роберт Николаевич, особенно по отношению к непотребным девкам и нашим интеллигентам, что без Парижа жизнь свою не мыслят. Как и аристократы с великими князьями, банкирами, генералами и адмиралами. Вы уж простите меня за такое сравнение, но многие из них не лучше проституток, пардон, женщин с пониженной социальной ответственностью!
От слов командующего флотом Вирен побагровел — видимо, зацепило за живое, но Матусевич словно не заметил такой реакции, продолжая говорить хладнокровно, обуздав эмоции:
— Нашего министра финансов французские банкиры купили с потрохами, как и генерал-адмирала и управляющего морским ведомством. И вкупе с ними множество сановников, профессоров и прочих деятелей, что любят говорить о косности самодержавия, гнилости и отсталости царского режима. А вот если они, такие умные и красивые придут к власти, то сразу всем будет счастье. А прийти они могут только одним путем — революционным! А для того все средства хороши, даже сотворить что-нибудь во вред собственного монарха, чтобы его опорочить, а ради этого паскудных слов и клеветы не жалко, и даже военное поражение собственной страны пойдет на благо революции. И то что происходило до начала войны, и в первые ее месяцы, можно назвать двумя словами — вредительство и саботаж даже не предателей, недоумков, которыми воспользовались наши враги, что рядятся в союзников.
Матусевич вытащил папиросу из портсигара, закурил, сломав несколько спичек. Отметил, что Вирен бросил взгляд по сторонам, но сразу успокоился — их не могли подслушать — стояли на моле, разглядывая корабли и доки. А еще наблюдал за легким дымком, что стелился струйкой над тихой гладью талиенванского залива.
— Николай Александрович, эти обвинения страшны, а вы упомянули в них людей всемогущих. Я согласен с вами, что слишком много странностей в развертывании наших морских сил на Дальнем Востоке, но возможно это были совершены просто ошибочные решения…
— Раз случайность, два совпадение, а вот три закономерность, дражайший Роберт Николаевич. И если у сановника ошибки пошли ничем не объяснимой чередой, то это можно объяснить или возросшим уровнем кретинизма, резкого снижения умственных способностей, либо сознательным вредительством, а это пахнет государственной изменой. Но все дело в том, что здесь они считают, что делают добро для нашей с вами страны. Скажу более — я склонен считать что всех названных мною персон использовали как изделие Кондома, которое после употребления обычно выбрасывают, а они даже не сообразили, что их Париж задействовал к своей выгоде как мидиеток, которыми полны улицы этого похотливого города, где так сладостен звон золотых монет. Особенно когда за тебя платят твои «покровители».
— Извольте объясниться, Николай Александрович, хотя бы касательно флотских дел, о которых вы сказали.
— Нет ничего проще, Роберт Николаевич. Париж не заинтересован, чтобы Россия была отвлечена на дальневосточную кампанию. Для Франции важно, чтобы наша страна готовилась к войне с Германией за ее интересы, вы о том сами сказали. А раз нельзя остановить наше продвижение на восток, то можно сделать так, чтобы Российская империя в своем поступательном движении навстречу солнца потерпела от азиатов поражение, после чего ее акции рухнут вниз, в стране начнется революция, и ее еще можно будет крепче привязать «удавкой» в виде кредитов.
— Вполне логично, согласен — Париж заинтересован в нашем поражении, как и Лондон, в том у меня нет сомнений.
— Победить японцы нас не смогут, если только мы не будем подставляться под их удары по частям, воевать с ними в «поддавки». Чтобы каждое сражение эскадра Хейхатиро Того имела серьезное преимущество в силах. А теперь, пожалуйста, вспомните, чьими руками вполне сознательно ослаблялся наш Тихоокеанский флот.
— Авелан увел отряд Чухнина — минус четыре корабля линии. Но сам принять такое решение не мог — все делалось с одобрения генерал-адмирала. Якобы для ремонта, к которому до сих пор не приступили, хотя корабли можно было починить здесь. Начальник ГМШ Рожественский всячески мешал, да, именно так, продвижению отряда контр-адмирала Вирениуса, связав броненосец «Ослябю» сопровождением миноносцев, а после начала войны отозвал наши корабли на Балтику. А ведь мог еще направить новые броненосцы с Черного моря сюда…
— И не только это, Роберт Николаевич — фирма «Ансальдо» предложила ему купить два малых броненосца, но он отказался, мотивируя это тем, что корабли эти не подходят для нашего флота. Зато японцы подсуетились, и пополнились, и в состав Объединенного Флота вошли «Ниссин» и «Касуга». Но есть слушок, что адмирал Абаза потребовал от фирмы за «комиссию» круглую сумму в миллион рублей, и фирма нашла покупателя посговорчивей. Кстате, Абаза, статс-секретарь Безобразов и сам наместник в сговоре насчет корейских концессий, в которые втянули императора, который не в курсе, что всем этим «концертом» из-за «кулис» управляет один «дирижер». А вот он уже изменник, в отличие от всех остальных, и вреда от него уже много. И все наши проблемы в нынешней войне связаны с его изменнической деятельностью. И навредил он нам много и страшно, и, управляя златом, манипулирует генералами и адмиралами. Вот вам доводы, подумайте над ними, и поверьте, это много страшнее тридцати сребреников.
Достав из кармана горсть золотых и серебряных монет, он высыпал в ладонь Вирена, и тот машинально сжал пальцы в кулак. Матусевич усмехнулся и негромко посоветовал:
— Подумайте над монетами, выводы и соображения не торопитесь делать, просто поразмышляйте — нашей стране нанесен чудовищный ущерб. И учтите — этот человек изменник, и о том я написал императору, приведя те же доводы, что и вам. Понятно, что такого мне не простят — убьют если не японцы, то террористы найдутся, что давно себе «свили гнезда» в Париже и Лондоне. Потому мы должны одолеть японцев, иначе победят «они»…
Николай Александрович замолчал, пристально вглядываясь в морскую гладь через бинокль. И даже зная где искать эту «полуподводную» субмарину, еле нашел ее, вернее почувствовал — просто еле видимая точка. И вздохнул с облегчением — теперь не оставалось сомнений, что ночную атаку можно проводить, хотя эти две лодки были откровенным убожеством, для них с трудом разыскали газолиновые моторы. Вторую лодку вообще строил техник путей сообщения, волей судьбы оказавшийся в Порт-Артуре, и надо отдать должное покойному Витгефту — тот оценил это новое оружие, которое делало пока только робкие первые шаги…
К этому все и шло — затопленные русские броненосцы во внутренней гавани сданного японцам Порт-Артура. Их даже не отправили в прорыв, когда стало ясно, каков будет итог. Не хватило решимости у адмиралов? Или тут что-то другое…
Глава 30
— На вверенную вам отныне Восточную группу, которая по «высочайшему приказу» впредь будет именоваться армейской, Александр Александрович, возложена чрезвычайно важная задача. Сражение дается на первом этапе оборонительным, как вам известно, и на то есть решение военного совета, проведенного нами два дня тому назад. Для того двумя пехотными корпусами, находящимися под вашим командованием — 3-м Сибирским и 10-м армейским — вы должны встретить неприятеля на выбранных загодя позициях. Вашим соседом справа будет 2-й Сибирский корпус генерал-лейтенанта Штакельберга, назначенного вместо генерала Засулича, убывшего в Хабаровск на управление войсками Приамурского военного округа. Свой 1-й Сибирский корпус барон уже передал генералу Гернгроссу, начальнику 1-й Сибирской стрелковой дивизии, в этот корпус входящей. Так что фланг ваш подкреплен, и задача удержать позиции, на которые будет наступать 1-я армия генерала Куроки, вполне сопоставимая с вашими войсками по силам.
Адмирал Алексеев говорил глуховато — последние несколько суток он не спал, выполняя полученные из Петербурга директивы, по которым Маньчжурская армия делилась на две армейские группы, причем при необходимости ему давалась возможность сформировать и третью группу, чем он и воспользовался. И сейчас у него в салоне присутствовали все три командующих, на энергию и решительность которых он рассчитывал на время генерального сражения, которое стало неотвратимым.
— Ваш сосед слева, барон, Северная армейская группа, которой поручено командовать командующему войсками Приамурского военного округа генерал-лейтенанту Линевичу, здесь присутствующему. В его подчинение передаются 17-й и прибывающие в Мукден 1-й армейские корпуса, а также сводно-казачий корпус генерал-лейтенанта Реннекампфа. Фронт этой армейской группы по реке Тайцзыхе, направлением на Сихеянь, который занимает 12-я японская пехотная дивизия, и с ней еще какие-то резервы.
Наместник остановился, внимательно оглядел трех заслуженных генералов, один из которых был равен ему по чину, являясь генералом от кавалерии. И хотя план составляли опытные штабные генералы, но командовать приходилось адмиралу — тем не менее, Алексеев принял на себя всю ответственность, прекрасно понимая, что его может ждать в случае поражения, мысль о котором он от себя гнал. Ведь если получилось у Матусевича, то почему его должен ожидать афронт, тем более что дивизий у него сейчас вдвое больше, чем у японцев, а по железной дороге непрекращающимся «потоком» идут подкрепления, артиллерия, боеприпасы.
Но мысль о возможной неудаче вонзилась в голову, словно раскаленный гвоздь, и хотя он усилием воли отгонял ее, но она напоминала о себе постоянно. И на память постоянно приходил адмирал Чичагов, что в 1812 году командуя на Березине войсками, упустил Наполеона, который с частью своей армии переправился через реку, перехитрив неискушенного в полевых сражениях моряка, которого потом сделали героем известной басни. Проще говоря, «навешали всех собак», хотя по большому счету в том конфузе армейские генералы были виноваты. И теперь он должен был взять своеобразный реванш за флот. Хотя перспектива поражения несколько устрашало, но Евгений Иванович понимал, какое возвышение он может получить в случае успеха, сделав то, что не удалось Куропаткину — нанести первое громкое поражение неприятелю, а такая возможность имелась, и прекрасная.
— Южная и Восточная группа должны измотать противника упорной обороной, я надеюсь на вашу стойкость, — Алексеев посмотрел на Зарубаева и Бильдеринга — те наклонили головы, показывая, что задачу выполнят. Чего-чего, но войск у них более чем достаточно. У первого в четырех лучших сибирских корпусах почти сотня батальонов без малого, да еще резервная дивизия сидит на укреплениях, да конный корпус генерала Мищенко прикрывает своими двумя казачьими дивизиями фланг. В двух японских армиях всего пять дивизий и три бригады, конницы самая малость — если сибиряки не устоят, то произойдет самая натуральная катастрофа, но в которую адмирал не верил — он видел решимость солдат сражаться до конца.
В армейской группе барона Бильдеринга всего два корпуса, но один сибирский, хорошо закрепившийся на позициях по гребням сопок. А второй армейский, уже обстрелянный, побывавший в боях, и сейчас тоже севший в окопы. К тому же в его полнокровных дивизиях по 16 батальонов, на четыре больше, чем у японцев в дивизии. И задача намного проще — не отступить, удержать позиции, не дрогнуть под неприятельскими атаками.
Наместник повернулся к генералу Линевичу, что вовремя прибыл по его телеграмме, и принял самое деятельное участие в разработке плана грядущей баталии. Генерала Алексеев ценил по китайскому походу, в котором тот командовал всеми союзными силами и действовал очень решительно. Именно кандидатура Николая Петровича была первой в списке назначения на должность командующего Маньчжурской армии, но царь решил иначе, назначив военного министра, безусловно, превосходного администратора, но бесталанного полководца. Весь опыт Куропаткина заключался в борьбе с туземными шайками, да теми отблесками славы «белого генерала», что способствовали его карьерному продвижению.
План был переработан кардинально — паталогическая боязнь бывшего командующего обходов японцев, в результате которой треть русской армии была разбросана по железной дороге, будто с охраной КВЖД не справится целый корпус пограничной стражи, была решительно забыта как порочная. И практика выдергивания из полков батальонов и сотен, из которых формировались всевозможные отряды и заслоны, могла нанести не меньший ущерб — без собственных тылов эти формирования не могли принести реальной пользы, и все это больше походило на сознательное ослабление частей перед решительным сражением. Будто хунхузы в тылу, или случайное появление японского батальона могло представлять какую-то неимоверную опасность. Все эти отряды и отрядики возвратили по их частям и соединениям, выдвинув вместо них вперед казачьи разъезды.
Дивизии собрали воедино, и вместо ослабления, теперь начали всячески усиливать — придали собственную конницу, собранных маньчжуров, желающих воевать с японцами, спешно вооружили, и распределили по дивизиям по одной, а то две роты. Их и засылали вперед — те ловко устраивали японцам засады, действуя вместе с охотничьими командами. А за рекой Тайцзехе расположили не охранные цепочки отрядов, а мощную ударную группу, которая и должна была решить исход всей кампании.
— Господа, снабжение наступающих японских армий полностью прервано — эскадра захватила второй, и последний вражеский порт — Инкоу. Там захвачены склады, имущество и боеприпасы будут вывозиться на Квантун, а при невозможности их просто сожгут — в реке две канонерки — «Бобр» и «Гиляк». Так что у японцев остается только одна возможность, и вам, надеюсь, уже ясно, как им надлежит действовать в такой ситуации.
— Атаковать всеми имеющимися силами Ляоян, и добиться победы. Ибо неудача означает поражение в войне, — первым отозвался Зарубаев, двое других только кивнули, соглашаясь. — А потому дадим сражение на позициях, отразим все атаки, и сами перейдем в наступление.
— Все так и будет, но первый удар, как вы знаете, нанесет «северная армия». Николай Петрович, — наместник повернулся к Линевичу, — вам надлежит всеми имеющимися силами нанести сильный контрудар по правому флангу 1-й неприятельской армии генерала Куроки, там всего одна дивизия и, возможно, резервная бригада, и разгромить эти двадцать батальонов. А для этого обойти правый фланг казачьим корпусом с прибывшей бригадой 1-го армейского корпуса, и перейдя через реку атаковать 17-м корпусом неприятеля на Сихеянь. У вас больше четырех десятков батальонов и семьдесят сотен, подойдет еще два десятка батальонов — три бригады 1-го корпуса. И по КВЖД продвигается перебрасываемая стрелковая бригада, головной полк которой прибудет в Мукден послезавтра. Именно ваш обходной маневр и станет основным ударом — надо отсечь неприятелю отход за реку Ялу, заставить японские армии отступать обратно на Ляодун, а там с помощью флота окончательно добить высадившиеся вражеские войска. А потому требую от вас стойко обороняться и решительно атаковать, уповая на свои силы. Резервов у меня нет. они уже распределены между вашими армиями. Прошу не вести каждый свою войну, старайтесь помогать друг другу, если разразится кризис, но напрасно помощь не просите — у вас достаточно собственных сил. И активно задействуйте казаков, все полки — они должны быть во вражеском тылу, а не отсиживаться на флангах, как раньше. Пусть неустанно ведут поиск неприятеля и громят его обозы — припасов у японцев не так много, и важно их вообще их лишить.
— Так они и сами знают это — казачки наши трофеи любят…
Слова Линевича были прерваны смехом, все прекрасно знали «казачью сметку» еще по китайскому походу, в котором появлялись приказы от его имени, с категорическим запретом «казакам приобретать у местного китайского населения вещи, без уплаты стоимости таковых». И ничего тут не поделать, это солдат воюет за славу, а казак за добычу…
Кубанские казаки в Маньчжурии, в недавно освобожденном от японцев селении — видимо «жуткие колонизаторы и грабители» (о которых так любили писать в английских газетах), если посмотреть на физиономии местных крестьян…