– Да, - ответил пес, - Только лапу ушиб.
– Что ты видел?
– Не знаю, это что-то очень злое. Оно стояло на лестнице.
– Человек?
– Нет, что-то непонятное.
Держа Роки на руках, Макс вернулся к камину и уселся на свое место, так и не спустив его на пол. Книга уже снова перешла к Виктории. Не обращая внимания на омерзительный смех, девушка начала читать:
"12 ноября 78 года. Петруша закрыт в своей комнате, и никто, кроме доктора, не посещает его. Он все время молчит и не отвечает на вопросы. Сидит, сжавшись в комок, и раскачивается из стороны в сторону. Доктор лечит его по своей методике, поит какими-то травяными настоями, и часами беседует с ним. Вернее, беседует один Петр Антонович, а Петруша только мычит и качается. Петр Антонович становится все мрачнее. Кажется, он не понимает, что происходит, и не в силах помочь несчастному Петруше. Бедный мой кузен! Каким он был веселым шалуном, какие проделки устраивал! И во что он сейчас превратился! Сегодня утром я услышала беседу доктора с папенькой. Петр Антонович вышел из комнаты Петруши, и они разговаривали с папенькой, стоя около моей двери. Папенька спросил: "Что с ним происходит, Петр Антонович?" Доктор ответил: "Я предполагаю наследственную болезнь. Сначала нервические припадки Павла Николаевича, теперь вот безумие Петра Павловича. У вас в роду были сумасшедшие?" Папенька замолчал ненадолго, затем сказал странным сдавленным голосом: "Вам достаточно посмотреть на моего отца". "Да-с, вы правы", - протянул Петр Антонович, - "Но тогда я бессилен". Я лежу в своей комнате. Петр Антонович, напуганный моим обмороком, запретил мне вставать. Мне кажется, он предполагает, что со мной тоже может случиться что-нибудь плохое, и пытается помочь хотя бы мне. Каждый день ко мне заходит дедушка, он по-прежнему добр и ласков со мной. Он часто делает мне подарки. Вот сегодня, например, принес прелестное кольцо с тремя изумрудами, расположенными, как лепестки цветка. Сегодня уехал Володя, он был очень испуган происходящим в нашем доме. Жаль, что я лишилась друга, но у меня нет сил на сожаления. Я теперь все время молюсь, как Дашенька, и пытаюсь понять, за какие грехи нас так наказывает господь?
20 ноября 78 года. Петруша убил себя. Он разбил окно в своей комнате и перерезал себе горло…"
Виктория подняла глаза и вопросительно осмотрела остальных. Все потрясенно молчали. Макс ожидал какого угодно развития событий, но самоубийство пятнадцатилетнего ребенка показалось ему чудовищным. Он подкинул в камин пару ножек от кресла и тихо спросил:
– А что там дальше?
– Следующая запись датирована уже январем следующего года.
"10 января 79 года. Уже зима. За окном падают пушистые снежинки. Как же долго я болела! Первое, что я увидела, открыв глаза, было лицо моей милой маменьки. Увидев, что я очнулась, она заплакала и засмеялась, а потом закричала, подзывая доктора. Вошел Петр Антонович, но не успел он приблизиться ко мне, как на кровать вскочил Пушок. Он визжал от радости и облизывал мое лицо и руки. Маменька не прогоняла его, она со слезами радости смотрела на эту картину. А в глазах Пушка тоже стояли слезы. И мне это не показалось! "Он так страдал, когда ты болела!", - сказала маменька, - "Мы все страдали!" А Петр Антонович сказал: "Ну-с, милая барышня, вы нас напугали!" Оказалось, что я, узнав о смерти Петруши, заболела нервной горячкою и была без сознания полтора месяца! И все это время маменька не отходила от моей постели. А Пушок сидел у ее ног и ждал, когда я очнусь. Теперь я вспомнила: в ночь, когда умер Петруша, Пушок вскочил с коврика, на котором спал, и громко завыл. Я проснулась и вышла на галерею. Петр Антонович открывал Петрушину комнату. Я вошла вслед за ним и увидела своего кузена с перерезанным горлом. Его грудь была в крови, а рана походила на разверстый в немом крике рот. Молча вернулась я в свою комнату, написала в дневнике лишь несколько слов, и упала. Сейчас все это вновь развернулось перед моим мысленным взором, и я заплакала. "Кто здесь обижает мою Оленьку?", - раздался веселый голос. В комнату вошел дедушка. Он радостно улыбался и говорил: "Ну вот, и очнулась, и слава богу! А то я уж думал, совсем тебя залечит наш эскулап! Не плачь, мой ангел! Дедушка принес тебе подарок!" Он протянул мне большую серебряную шкатулку, украшенную самоцветами. "Спасибо, очень красиво", - пролепетала я, смутившись таким щедрым подарком. Дедушка добродушно рассмеялся и сказал: "За что спасибо, Оленька? Открой же шкатулку!" Маменька вдруг порывисто поднялась и вышла из комнаты. Дедушка проводил ее взглядом и повернулся ко мне. Я открыла шкатулку: в ней лежала несказанной красоты диадема. Высокая, и зубчатая, как корона, она вся горела и переливалась из-за огромного количества бриллиантов. В середине сверкал продолговатый розовый камень величиной с голубиное яйцо. Его окружали камни поменьше, образуя вокруг розового камня несколько кругов: голубые, красные и коричневые. Заканчивалось все это великолепие белыми бриллиантами. Я смотрела на диадему и боялась прикоснуться к ней. "Что же ты, милая? Надень", - улыбнулся дедушка. Он взял диадему из шкатулки и сам надел ее мне на голову. "Какая же ты красавица!", - сказал он, - "Это твое приданое. Такой диадемы больше ни у кого нет, эти камни - единственные в своем роде. Все это - цветные бриллианты". Я была очень благодарна дедушке, но все равно чувствовала горе. У меня закружилась голова, и я, наверное, сделалась бледна, чем очень напугала дедушку. Петр Антонович, все это время сидевший в кресле в углу комнаты, подбежал ко мне и успокаивающе проговорил: "Ничего, ничего, это просто слабость после болезни. Ольге Николаевне нужно больше отдыхать". Дедушка склонился и поцеловал меня в лоб. "Спи, ангел мой", - сказал он и вышел из комнаты. Снова пришла маменька. У меня не было сил даже поднять руки, поэтому маменька сняла с меня диадему и положила ее обратно в шкатулку. Меня поразило то, что держала она ее двумя пальцами, как что-то гадкое, будто это была ядовитая змея, или какая-то грязь. Я хотела было спросить, почему, но все перед глазами моими поплыло, и я уснула. Проснулась лишь вечером, и попросила доктора дать мне дневник. Но даже держать перо для меня еще слишком тяжело, и меня снова клонит в сон. Спасибо тебе, господи, за мое чудесное выздоровление!"
– Дурдом! - прокомментировала Виктория.
Она поднялась и подошла к двери. Отодвинув засов, девушка выглянула на улицу. Дождь по-прежнему лил стеной, но ветер, казалось, немного утих.
– Кажется, светает, - сказала Виктория.
– Я хочу спать! - обессиленно прохныкала Милана.
– Может, рискнем? - предложил Макс, у которого тоже слипались глаза.
Шепот вроде бы стих, прекратилось и хихиканье.
– Хорошо, попробуем прикорнуть прямо здесь, - решила Виктория, - Только надо дежурить по очереди.
Дежурить никому не хотелось.
– Давайте я вас покараулю, - предложил Роки, - Если что, залаю.
Макс молча кивнул и завалился прямо на каменный пол, подложив руку под голову. У него не было сил даже сходить наверх за плащом. Он уснул моментально, провалившись в крепкий, без сновидений, сон.
Глава 57.
Макс проснулся и обнаружил себя лежащим на полу в обнимку с Аней. Роки пристроился между ними, ухитрившись вклиниться ему подмышку. "Тоже мне, сторож", - усмехнулся Макс. Камин прогорел, и лежать было очень холодно. Он встал и выглянул за дверь. На улице стоял серый день, потоки воды превратились в обычный густой ливень. Макс выбежал за дверь и кинулся к конюшне.
– Где ты был? - возмущенно заржал Малыш, - Мы голодные, и пить хотим.
Обойдя конюшню, Макс обнаружил в углу какую-то проржавевшую посудину, вышел на улицу и подставил ее под струю дождевой воды, льющуюся с крыши. Наполнив посудину до краев, он вернулся в конюшню и вылил воду в рассохшееся деревянное корыто в стойле Малыша. Повторив процедуру несколько раз, он напоил всех коней и сказал:
– Больше пока ничем помочь не могу. Как только дождь прекратится, выведу вас на улицу. Пощиплете травку вокруг дома.
Выйдя из конюшни на улицу, Макс хотел было припустить бегом, чтобы не промокнуть, но увидел Викторию. Девушка стояла на берегу реки и смотрела в воду. Услышав, как Макс шлепает по грязи, она обернулась и сказала:
– Вода прибывает. Еще немного, и река выйдет из берегов.
Мутная вода взбухала под струями дождя, она бурлила в своем русле, грозя вот-вот выплеснуться из него. Макс подумал, что глубина реки сейчас должна быть не меньше его роста, если же учитывать скорость течения, то перейти ее вброд или переплыть невозможно. Оставалось лишь ждать и надеяться, что дождь прекратится.
Вдвоем они вернулись в дом. Все уже проснулись: Милана занялась прической, Гольдштейн с Эдиком растапливали камин, а Аня бережно разламывала на равные куски большой белый каравай.
– Лев Исаакович оказался хорошим фуражиром, - весело сказала она, улыбнувшись Максу, - Это нашлось в его мешке.
Он присел рядом, взял протянутый Аней кусок и хотел поделиться им с Роки.
– Нет-нет, вот его доля, - сказала Аня.
Роки принялся за хлеб, а Макс решил угостить Михалыча. Он отщипнул кусочек от своего куска и поискал крыса глазами. Михалыча нигде не было. Макс поднялся наверх и осмотрел свой плащ, затем перетряхнул плед, обшарил мешок и залез в нагрудный карман. Там он тоже зверька не нашел. Выкрикивая:
– Михалыч! Михалыч, где ты? - Макс методично обошел все комнаты.
Расстроенный, он спустился вниз. Только сейчас он понял, что не видел крыса всю ночь. После того, как Михалыч погрыз ему ухо, спасая от самоубийства, он исчез.
– Вы Михалыча не видели? - спросил Макс.
– Нет, - за всех ответила Милана, - А что, ты его потерял?
– Вернется, - утешила Виктория, - Дом вон какой огромный. Спит где-нибудь, или пошел еду искать.
Макс кивнул, соглашаясь, но сердце у него было не на месте. Он уже привык забавному зверьку, и теперь гадал, увидит ли Михалыча снова.