Стоило более тщательно изучить мальчишку перед обращением, присмотреться к его порокам и слабостям. Из слабохарактерных людей выходят самые жестокие стриксы. А жестокость юноши вошла у клана в поговорку, за неуемную тягу к наслаждениям его даже прозвали «наш маленький Дионис». В который раз Паоло поразился прозорливости мастера, написавшего Вакха именно с этого ученика[78].
– Что ж, я понял тебя, – кивнул граф. – А ты понимаешь, что нарушил законы клана и должен быть наказан?
Юноша гордо вскинул голову:
– Я готов принять смерть.
Паоло показалось, что во взгляде Диониссио промелькнуло выражение облегчения.
– Позволь, я отрублю ему голову? – с робкой надеждой вмешался Луиджи.
– Что толку рубить голову стрикса обычным мечом? – улыбнулся Руджеро.
– Это посеребренный клинок, ритуальный! – возразил охранник.
Паоло уже собирался было отдать приказ о казни, как вмешался Джьякопо:
– У меня есть идея лучше. Отдайте его мне.
– Зачем? – удивился граф.
– На эксперименты, – просто ответил колдун. – Хочу изучить влияние некоторых факторов на бессмертный организм.
– В чем тогда наказание? – запротестовал Луиджи.
– Обещаю: он будет мучиться и жалеть, что не умер, – оскалился Джьякопо.
Паоло кивнул:
– Уведите.
Пусть ставит свои опыты. Теперь, после открытия Джьякопо, граф наконец убедился, что не ошибся в алхимике. А мании стриксов надо изучать.
Диониссио, уходя, не проронил ни слова. Он хотел перед смертью высказать то, что камнем лежало на искаженной душе, и даже ощутил некоторое облегчение, решив, что скоро его казнят. Но ему оставили жизнь – значит, лучше промолчать.
В той, прошлой человеческой жизни у него было две страсти: живопись и женщины. Он отдавался им полностью. Днем работал в мастерской, учился у Леонардо, грунтовал холсты, смешивал краски, с фанатичным упорством постигал искусство рисунка. Мастер говорил, что у него есть талант. Обещал, что когда-нибудь Диониссио станет настоящим художником. Ночами юноша покупал блудниц в кабаках, когда были деньги, и простаивал под окнами порядочных девиц, когда денег не было. Спал урывками, даже не всегда успевал поесть, но чувствовал себя по-настоящему счастливым. Другие ученики не любили его за талант и красоту, за дерзость, граничившую с наглостью, за успех у женщин, а главное, за искреннюю отеческую любовь мастера, который собирался усыновить Диониссио. Прочили скорую гибель от пьянства или клинка какого-нибудь ревнивца. Он не слушал: зачем обращать внимание на завистников? Он был грешен и наслаждался своими грехами, нес их, словно знамя.
А потом появилась она. Лукреция. Невыносимо прекрасная и пугающе жестокая. Соблазнительная и неприступная. Сначала он боялся даже приблизиться – так роскошны были ее одежды, так царственна осанка. Но она подошла сама. Заговорила. Опутала сетями ласковых речей, соблазнила прохладным шелком прикосновений. Одним лишь взглядом вызвала обжигающую страсть. Искусительница, сирена, богиня… Сулила вечную жизнь в блаженстве, обещала, что всякая женщина, которую он пожелает, будет счастлива упасть к его ногам, что в его распоряжении будет вечность, чтобы постигать науку живописи.
Он согласился. Пожелал всей душою и принял обращение. Впереди было бессмертие, наполненное любовью и искусством.
Но все оказалось не таким, каким виделось в мечтах. Да, он приобрел способность наводить морок на людей и мог влюбить в себя почти каждую женщину. Но в теле не было мужской силы, чтобы доставить ей и себе наслаждение. Да, он стал бессмертным и мог сколько угодно оттачивать мастерство художника. Но душа утратила способность к вдохновению, а на глазах как будто появилась серая пелена, скрывавшая красоту мира. Он приобрел вечность и потерял то, что могло бы ее наполнить.
Ненависть – вот все, что он мог теперь испытывать. Ненависть к женщинам, которые теперь принадлежали не ему. Убийство стало единственным доступным ему искусством, в котором он мог совершенствоваться.
«Я выживу и обязательно отомщу», – думал Диониссио, уходя из дома делла Торре…
Большая графская охота… теперь она стала не та, что прежде. Ничего общего с кровавыми вакханалиями, во время которых опустошались целые деревни. Не было долгого ночного бега во главе возбужденной, скулящей от нетерпения стаи, чувство пресыщенности убийствами после охоты тоже кануло в Лету. Но азарт остался. Пожалуй, сделался даже острее благодаря осознанию того, что жертва будет всего одна. А возможно, не будет и вовсе – все зависит от того, появится ли этой ночью в парке или сквере, где проходит охота, случайный прохожий.
Паоло делал все, чтобы сохранить это ощущение азарта. Правилами большой графской охоты предписывалось выслеживать случайные жертвы, а не гоняться за человеком, заранее выпущенным в парк.
Стриксы редко оставались без добычи. Почти всегда находился припозднившийся гуляка, влюбленная парочка или просто излишне самоуверенный человек, не боящийся ходить по темным безлюдным аллеям.
Охота проводилась два раза в месяц. Ночь полнолуния – самая лучшая пора для всякой нежити и нечисти – принадлежала Паоло и его ближнему кругу. Последняя ночь ущербной луны была отдана остальным стриксам. Очередь устанавливал глава клана, учитывая заслуги подданных.
Сегодня охотился сам Паоло, его сопровождал верный Луиджи. Обычно стриксы ходили на охоту поодиночке, но начальник службы безопасности ни в какую не соглашался оставить своего повелителя одного. «Вы уж как знаете, мой господин, – ворчливо говорил он, – а только не отпущу я вас. Не положено – и все тут!» Эти заявления смешили графа, и он уступал гиганту.
Засаду устроили в самом запущенном парке, расположенном на сопке, поросшей лесом. Зарослей здесь было гораздо больше, чем аттракционов и скамеек, а узкие асфальтовые дорожки, змеившиеся среди деревьев, почти не освещались: лампы в фонарях давно разбились, а заменить их почему-то никто не торопился.
Паоло стоял возле одной из таких дорожек, спрятавшись за толстым стволом старого дуба. Полная луна заливала окрестности мистическим жемчужным светом, превращая обычный грязноватый лесок в зачарованную чащу. Ночь была безветренной, теплой и удивительно тихой. Лишь изредка до чутких ушей графа доносился шум машин: парк был далеко от дороги.
Луиджи, расположившись в кустах чуть поодаль, зорко глядел по сторонам. «Бдит, – с усмешкой подумал Паоло. – От кого только можно охранять Верховного стрикса?»
Цокот подбитых металлом каблучков по асфальту он услышал издали. Отчетливый дробный перестук раздался от входа в парк и стал быстро приближаться. Судя по звуку, женщина была не одна. Прислушавшись, Паоло понял, что их три. Шаги были торопливые, какие-то испуганные – скорее всего, это девушки, возвращавшиеся из расположенного неподалеку ночного клуба, решили срезать путь и отправились через парк. Граф довольно оскалился в предчувствии хорошей добычи. «Можно будет поделиться с Луиджи», – решил он.
Шаги зазвучали совсем рядом, с широкой аллеи, от которой отделялись несколько дорожек. Женщины приблизились настолько, что он ощущал исходившее от них тепло. Потянув носом, с радостью убедился: они молоды. Девушки торопились, шли быстро, изредка перебрасываясь короткими фразами. В нежных голосах звучали нотки страха, и Паоло в который раз задался вопросом: не предчувствуют ли жертвы убийц близкую гибель?
Девушки двинулись как раз по той дорожке, возле которой стоял граф. Их действительно было три. Первой по узкой дорожке шла невысокая пухленькая блондинка в длинном пальто. Ее окружала приятная розовая аура с душноватым запахом земляники. Чуть позади шагали две высокие худощавые девицы «модельной внешности», как принято таких называть. Одинаковые как близнецы – ярко-рыжие, смуглые, с раскосыми глазами, упакованные в костюмы из полированной кожи, они уверенно копытили дорожку высоченными каблуками стриптизных туфель. Аура этих двух Паоло не понравилась – темноватая, с неожиданными проблесками мутной зелени, свойственной депрессивным или больным людям.
«Возьму первую, а эти пусть достаются Луиджи», – решил граф и, когда девушки приблизились, вышел из своего укрытия, перегородив им дорогу. Охранник остался в кустах: это была не его охота, он мог лишь наблюдать за повелителем.
Паоло посмотрел в испуганные круглые глаза блондиночки и дал мысленный посыл. Девушка тихо вскрикнула, падая в его объятия, и в тот же миг граф почувствовал: что-то не так. Он не успел даже понять, что происходит, – одна из рыжих девиц шагнула к Паоло почти одновременно с белокурой подругой, и стрикс опустился на дорожку, ощутив мертвенный обжигающий холод серебряного клинка, вонзающегося в сердце.
Луиджи опоздал на какую-то долю секунды. Он выскочил из кустов с пистолетами в обеих руках и открыл стрельбу. Блондинка с простреленной головой рухнула на тело Паоло. Два китайца, похожие, словно близнецы, отшвырнули прочь рыжие парики и, уворачиваясь от пуль, принялись синхронно крутить кульбиты по дорожке. В какой-то момент, оттолкнувшись от земли, стремительно взмыли в воздух и растворились в ночи.
– Мой господин! – горестно взвыл Луиджи, отшвыривая тело блондинки с такой силой, что оно отлетело на десяток метров и повисло на макушке невысокого дерева.
Граф с трудом открыл мутнеющие глаза и застонал.
Глава 8
Владивосток, ноябрь 2009 года
– Не… стреляйте… – Тяжело дыша, парень поднял руки. – Я… не упырь…
– А похож, – хмыкнул Николай Григорьевич, подозрительно оглядев его мертвенно бледное лицо и желтые звериные глаза.
Сергей тоже присмотрелся к белобрысому. Короткая стрижка, худощавое лицо с упрямым подбородком, тонкие губы…
– Иван? – спросил он, вспомнив фоторобот.
Тот кивнул и пошатнулся. Видно было, что он с трудом стоит на ногах.
– Это не мешает ему быть вампиром! – сказал Харитонов.
– Сейчас докажу…
Белобрысый потянулся было к шее.